Как хотелось мне подняться в высоту… Как хотелось вырваться и подняться туда, где чисто и светло…
— Господи… Я заповеди не выучил… десять… а было бы двенадцать, я бы и их нарушил…вытащи меня из этой ямы… Вытащи, пожалуйста… помилуй душу мою…
Порыв ветра налетел на меня.
Я опомнился. От лежания на земле моя спина застыла.
Я вскочил, и почти бегом припустил по полю. Как я легко бежал! Кажется, я не падал больше даже под лучами прожекторов.
Мне казалось, что прошла вечность, пока я выбрался на просёлочную дорогу с той стороны.
Мои зубы так выстукивали от холода, что, казалось, эхо разносит этот звук и на Россию, и на ту страну, куда я перебрался.
Негнущимися, холодными пальцами я включил мобильник, и набрал номер Пацюка. А ведь Пацюку ничего не стоило кинуть меня. Я ведь уже отдал ему деньги…
Как это было бы страшно, я понял только сейчас, набирая номер.
Минут через пять на просёлке появилась машина. Нет, ещё не все и не всегда лжесвидетельствовали в этом мире. Не все…
Спасибо, Господи…
— Змерз? — спросили меня.
— М-м-м…
Я влез в машину, стуча зубами.
— Спасибо Вам, — прошептал я, чуть отогревшись.
— На здоровье, — притронулся к моей руке Пацюк. — На здоровье, Вася…
Нет, не так уж плох был этот мир…
Через несколько часов я забрался на верхнюю полку в поезде, идущем до моего родного города, укрылся двумя одеялами, и заснул мертвецким сном. Проводница едва растолкала меня перед прибытием.
– Какое сеголня число? — поинтересовался я у проводницы, спускаясь по ступенькам на асфальт родного города.
Проводница назвала.
Я спрашивал не просто так. Хотел уточнить, не ошибаюсь ли я. Мой приезд невольно совпал с днём рождения моей матери.
«Легенда» сразу возникла в моём охлаждённом мозгу. «Легенда» — не хуже, чем у Штирлица, или у агента 007. Мне снова надо было прикинуться.
Серое утро родного города приветствовало меня. Здесь тоже не было снега. Ветер гнал рябь в лужах, а так же разгонял по грязи обрывки упаковок и целлофановых пакетов.
Дома, казавшиеся мне до отьезда высокими и красивыми, выглядели маленькими и обшарпанными.
В цветочном ларьке я купил букет роз и направился к дому. Сердце моё колотилось.
Мама… прости меня, мама… я почти забыл о тебе, и снова вспомнил, когда мне стало плохо… мама… расскажи мне, как надо «почитать отца и мать»…
Палец мой коснулся звонка и дверь открылась.
— Мама!
— Вася! Вася приехал! Сынок… А мне вчера такой сон про тебя снился… Я даже тебе звонила ночью. Набираю твой мобильник, а он всё «не доступен», да «вне зоны действия».
Мать запахивала полы своего халатика. Запахи родного дома обнимали меня.
Боже… какой я дурак!
— Что же тебе приснилось? — спросил я мать, вешая на крючок куртку.
— Ты представляешь… Мне снилось, как будто ты в концлагере. Кругом колючая проволока, часовые с автоматами, вышки. Ты что-то кричишь мне, я протягиваю к тебе руки… Кричу: «Господи, помоги! Господи, помоги!»
Мама… Мне показалось, что она ещё больше постарела. Волосы побелели, лицо осунулось.
— А дальше?
— А дальше я вижу, как часовой вскидывает автомат и направляет на тебя.
— Убивает?
— Нет. Я закричала: «Нет!», часовой оглянулся на меня, и тут я проснулась.
— Классный сон.
— Главное, что ты жив. А то я даже встала ночью…
— И что?
Мать держала мои розы, и потихоньку перемещалась в кухню.
— И начала молиться, — чуть стесняясь, сказала она. — Ладно, ладно! Сейчас я на стол соберу… Боже… совсем растерялась… а цветы-то какие красивые… дорогие, небось… Вася…
Мать уронила букет на кухонный стол, села на табурет и прикрыла лицо руками.
— Вася…
Я подошёл к матери и погладил её по голове.
Мать взяла мою руку в свою.
— А ему… отцу ты писал?
— Один раз.
— Ответ получил?
— Да. Я привёз. Потом дам тебе прочесть.
— Ладно, ладно… Надо ему посылку собрать. Там, на зоне, небось, не сладко. Посылают ему посылки?
— Не знаю.
— Ну, ладно. Мы с тобой пошлём… Вася… как я рада… Вот это подарок! Ты приехал! Какой ты у меня молодец! Как это ты такое придумал?
– Да так, — промямлил я. — Само придумалось. Пойду я, умоюсь.
Я скрылся в ванной, открыл кран с горячей водой, и лолго стоял, опираясь на раковину, и разглядывая в родном ванном зеркале свою физиономию.
С трёхдневной щетиной моё лицо выглядело совершенно взрослым. Мужским.
«Интересно, какой будет у меня борода?» — подумал я.
За завтраком я изложил матери «легенду». Якобы я поехал к ней на день рождения. Вёз, естественно, деньги. В поезде меня обокрали, и вытащили и деньги, и паспорт. Такие вот дела.
Мать немного попричитала, но быстро взяла себя в руки, и стала звонить в милицию, в паспортный стол, и т. д.
На следующий день я уже написал заявление об утере паспорта, потом получил взамен паспорта бумажку с фотографией.
Ни о каком возвращении в Москву речи пока не было. Мне надо было ждать около месяца, пока будет готов новый паспорт.
Вечером, на кухне, мы вместе с матерью читали письмо отца.
Кое-что из жизни новой жены отца я матери рассказал.
Мать прочитала письмо несколько раз и сидела у кухонного стола, опустив вниз руку с письмом.
— Ма, его подставили, — пытался объяснить я. — Этот Миша… А может, даже они вместе. С его новой женой, с Наташей. Ведь они любовники.
— Конечно, — вздохнула мать. — Конечно. Но ты уже взрослый, сынок. Ты, вероятно… Ты же понимаешь, что врядли отец так уж чист… Большие деньги, да за такое короткое время, почти невозможно заработать честно. Как бы нам этого не хотелось, но поговорка верна.
— Какая?
— От трудов праведных не построишь палат каменных. Конечно, его подставили. Но Богу известно, прочему дано отцу такое испытание.
— Ма, ты что, верующей стала?
— А я всегда, сынок, ею была. Только я не была столь смела, чтоб назвать вещи своими именами.
— А сейчас? Осмелела?
— Да. Я стала старше. Я не стала умнее, потому, что нельзя стать умнее, чем ты есть. Но можно стать смелее, это точно.
— Может быть, мудрее?
— Не знаю. Тот дурак, кто сам себя назовёт мудрым.
— Ну, ма…
— А наследство? Кафе отцовское? Что, будем его принимать? Ты как думаешь?
Эх, мама… я не только думал — я ведь уже и делал… Может быть, мне надо было просто тебе позвонить…
— Не знаю, — соврал я.
— И я не знаю… Может быть, надо подождать, пока он выйдет. Пусть передаст его тебе из рук в руки. Сознательно, а не в порыве чувств.
Где-то я уже это слыхал… сознательно… Ах, да! Это следователь Василий Иванов призывал меня к сознательным поступкам…
— Ладно, ма, — погладил я мать по руке, держащей отцовское письмо. — Подождём. Всё равно, паспорта у меня пока нет.
Я присел на пол рядом с матерью, как бывало в детстве. Она разлохматила мои волосы.
— А у тебя почти нет твоих болячек, — удивилась она. — «Псориаза» твоего… Наверное, ты становишься взрослее…
— Причём тут взрослее?
– Этот дерматит — болезнь, в основном, подростков и юношей. Я же читала…
Мы помолчали.
— Ма, — спросил я, — а ты всё ещё его любишь? Почему ты замуж не вышла, ма?
— Да, — ответила мне мать. — Я же говорю, что ты взрослеешь… Это заметно даже на глаз…
Надо было подыскать хоть какую-нибудь работу.
Но сначала… Мне надо было пройтись в одно место. Решение во мне уже созрело.
Возможно, я не всё понимал. Даже, скорее всего, я не понимал почти ничего. Но сердце властно тянуло меня туда, под самую высокую планку. Туда, в Его дом. Туда, где заповеди существуют для того, чтобы по ним жить.
Решение во мне уже созрело, но я как бы слегка оттягивал время осуществления. Я ведь не знал, кого встречу там. Поймут ли меня, не обсмеют ли.
Не начнут ли с порога рассказывать мне, как я недостоин, не начнут ли накачивать мёртвыми догмами…
Я, как всегда, боялся вранья. Я боялся, что снова не смогу быть самим собой.
Я боялся, что так, или иначе, мне снова придётся прикидываться. А если прикидываться, то ни всё ли равно, где?
Если прикидываться, то уж лучше в другом месте.
В этом мире полно мест, где нормально прикидываются, и даже — где нельзя не прикидываться.
Так потихоньку я забалтывал себя, а ноги сами несли меня к тому месту, где я мог бы снова вдохнуть тот самый, пахнущий ладаном воздух.
Где ожидал я снова увидеть свою, потрёпанную на подготовительных курсах душу — всю, напросвет, без вранья.
Я нёс туда свою душу, чтобы не врать больше, не прикидываться, и не быть дураком.
Где, как было написано в памятке для поступающих, мне предстояло показать твёрдое и осмысленное знание молитв, которыми молились до меня многие мои предки: и «Царю Небесный…», и «Отче наш…», и «Богородице Дево, радуйся…», и ещё многих…
