Наташа пошла открывать, по пути отодвинув в угол стоявшую у дверей Андрееву сумку, собранную им под утро. Андрей слышал, как она открыла замок и стала с кем–то разговаривать на необычно повышенных тонах.
— Вы пропустите меня? — говорил мужской голос.
— А почему я должна вас пропускать? Здесь никого нет из посторонних.
— А чья это сумка?
— Моя.
Андрей почувствовал опасность и, осторожно пройдя на кухню, попробовал открыть створку окна. Она поддалась, и Андрей в тапочках, футболке и спортивных брюках, выйдя наружу, побежал по рыхлому снегу в сторону дома, где жили Санька с Валентиной. Он понимал, что участковый может заглянуть и к Натальиным родственникам, потому, забежав на второй этаж дома, поднялся по пожарной лестнице, открыл люк, ведущий на чердак, распугав стаю голубей, греющихся у отопительной трубы. Через слуховое окно хорошо была видна машина Горного. Андрей стал ждать. Было холодно. Особенно мерзла голова и ноги. Но делать ничего не оставалось, только терпеть и ждать.
Ждать пришлось долго. Андрей прижимал к теплой трубе отопления то ноги, то руки, то приседал, то потирал ладони. Короткий зимний день клонился к закату, а участковый будто застрял в Натальиной квартире. Прошло более часа, прежде чем старший лейтенант вышел из подъезда, сел в уазик и уехал. Однако Андрей не торопился возвращаться. Интуиция подсказывала ему, что Горный может вернуться — даже не один, а с нарядом милиции. К тому же он не знал, что рассказала участковому Наташа, потому решил вначале послать к ней Валентину.
Валя изрядно удивилась, увидев его одетым по–домашнему.
— Вы что, разодрались все–таки с Наташкой? — спросила она, открыв ему дверь.
— Да нет. Горный приезжал, хотел документы проверить, а у меня их как раз сейчас нет, как нет и желания сидеть в милицейской камере до выяснения личности.
— Значит, та шизофреничка все–таки накапала участковому? Ну и кобыла! — возмутилась Валентина. — Проходи, погрейся… Замерз же как суслик… сейчас стопарик налью для сугрева.
— А Санька где? — спросил Андрей.
— Да дрыхнет все. Пускай себе… И ребятишки спят. Намучились вчера ночью с Новым годом этим.
Валентина провела Андрея на кухню, налила стопку, поставила перед ним тарелочку с дымящимися пельменями.
— Грейся, — сказала она, обнимая Андрея, — посинел, бедненький.
— Валь, ты сходи до Натальи, узнай, что там ей мент наговорил, — попросил он.
— Схожу. Никуда твоя Наташка не денется. Сама прибежит сейчас.
Звонок в дверь заставил Андрея вздрогнуть, и он, залпом опустошив рюмку, замер.
— Тихо, — сказала Валентина, — не робей, сюда я этого ментяру не пущу.
Валентина притворила кухонную дверь и пошла открывать. У Андрея учащенно забилось сердце.
Пришла, как и предполагала Валентина, Наташа.
— Заколебал меня Горный этот, — сказала зло она, — как познакомились, спрашивал, сколько живешь у меня… Я ему говорю: иди в ДК, там и спроси. А он все записал и заставил меня подписать. Я не стала. Сказал, чтобы ты завтра пришел к девяти часам. Его насторожило то, что ты через окно убежал.
— Ну ладно, пойдем домой. — Андрей пошел к выходу.
— Да посидите вы, куда торопитесь? — попросила Валентина.
— Да некогда. За документами ехать нужно, а то, не дай бог, посадят ни за что, — сказал Андрей.
— Что, сейчас и поедешь? — спросила Валентина.
— Конечно. Утром поздно будет, повяжут.
— Ты что, и правда… поедешь сейчас? — спросила Наташа Андрея по пути домой.
— Конечно. Пятичасовым автобусом.
— И куда теперь?
— Найду куда… Если найду квартиру и работу, приедешь ко мне?
— Не знаю. Ты документы себе чистые сделай сначала.
— Попробую.
Наташа молча укладывала в сумку чистое полотенце, зубную пасту, щетку, мыло. Андрей, отсчитав двадцать пять рублей, протянул ей.
— Не надо, — сказала она, — мы перебьемся как–нибудь, а тебя… кто знает, куда занесет.
— Возьми, возьми, я без денег не останусь, — настоял Андрей.
Наташа пошла проводить его до автостанции. Когда подошел автобус, она заплакала.
— Ты любишь меня хоть немного? — спросила она, уткнувшись в плечо Андрея.
— Люблю, Наташа, люблю. Спасибо тебе за все. Жди письма. Будешь ждать?
Наташа кивнула. Они поцеловались, и Андрей, сев в автобус с немногочисленными пассажирами, долго махал Наталье, одиноко стоявшей на привокзальной площади, из полузамерзшего окна: «Прощай, Наташа! Прощай, село, давшее кров и заботу, познакомившее с хорошими людьми. Прощай! Суждено ли снова вернуться сюда?..»
Когда автобус покинул пределы районного центра и выехал на трассу, опустившиеся сумерки совсем поглотили село. Закончился еще один световой земной день, а вместе с ним закончился еще один этап в жизни Андрея и начался новый. Каким он будет? Куда забросит жизнь? Что ждет его в ближайшем будущем? Каменные, холодные стены тюрьмы или утопающая в огнях эстрада, поклонницы и успех?..
* * *В тот год весна выдалась ранняя. Уже в первых числах марта снег стал чернеть, побежали по улицам веселые ручьи. К середине месяца наступила теплынь, и уже не верилось, что еще каких–то три недели назад февраль наметал сугробы чуть ли не до подоконника того самого окна в зале, из которого в хорошую погоду ранней весной или поздней осенью, когда не мешает зелень деревьев, можно увидеть, если всматриваться вдаль, крыши домов села Гуселетова, расположенного километрах в десяти от районного центра. Весна пробуждала жизнь, заставляла дышать глубже, думать по–новому и тосковать.
Каждый раз во время обеденного перерыва Наташа, придя домой, первым делом заглядывала в почтовый ящик, потом ставила разогревать борщ или суп и, пока грелся обед, смотрела в сторону села Гуселетова. Иногда на глазах ее появлялись слезы. Она чувствовала на губах их горьковато–соленый вкус, но не торопилась смахнуть слезинки.
«Где ты, мой Андрюша? — думала она в такие минуты. — Кому и какие поешь теперь песни?..»
Иногда воспоминания захлестывали ее и по вечерам. Тогда она доставала из тумбочки, где стоял телевизор, подшивку районных газет и открывала те страницы, где было написано про коллектив районного Дома культуры. Газет с материалами Валентины Петровны об агитбригаде и вокально–инструментальном ансамбле было три, одна из них — с фотографией. Наташа смотрела на групповой, нечетко отпечатанный темный снимок работников ДК, отыскивала среди них Андрея и снова плакала. Еще зимой она нашла в кармане оставленного Андрюшей пиджака записную книжку с адресом его матери, хотела написать, даже несколько раз брала ручку и тетрадный листок, но почему–то никак не могла вывести первые буквы. Но наступающая по всем фронтам и уже надежно захватившая райцентр весна не давала ей покоя, и Наташа все–таки решилась — написала короткое письмо с просьбой, если можно, послать ей весточку об Андрее.
* * *Утром сразу после подъема Андрея вызвал начальник отряда.
— Ну что, Свиридов? Домой собрался?
— А что тут собирать, гражданин начальник? Я, как сюда попал, сразу готов был. В любой день сказали бы — на выход, так и пошел бы, в чем был. Хоть из бани.
Капитан засмеялся:
— Везет тебе. Сбежал с «химии», а тебе по минимуму дали и отправили опять к нам. А теперь, несмотря ни на что, еще и по указу выходишь. Государство у нас гуманное…
— Я же не один выхожу. Послезавтра аж сорок с лишним душ на волю отпускают раньше срока.
— И я об этом. — капитан откинулся на спинку стула, потянулся. — Ты думаешь, зачем я в такую рань сюда приперся? — он довольно улыбнулся. — Ни за что, артист, не догадаешься — ради тебя! Я тебе сюрприз решил сделать… Ты сегодня на волю уйдешь.
— Как — сегодня? — Андрей понимал, что капитан не шутит, но поверить его словам не мог.
— Вот так, сегодня. Один, а не с этой шоблой. Или не хочешь?
— Хочу, но я морально не готов к такому повороту…
— Ха! А говорил, из бани бы в чем мать родила ушел… Иди в спецчасть сейчас, получи бумаги… и чтоб я тебя в обед уже не видел! Понял?
— Понял, гражданин капитан.
— Так вот… Ты еще не все понял. А поймешь — когда за ворота выйдешь. Благодарить меня будешь за такой сюрприз… Куда поедешь–то?
— К матери, куда еще…
— А говорил, подруга у тебя была… Хорошая, мол, баба…
— Баба–то она хорошая… да вот я — не совсем. Меня там как положительного человека знали, музыканта, солиста… А я беглым зэком оказался. Стыдно теперь народу в глаза глядеть будет. Нет, не поеду я больше туда…
— Ну и дурак! — капитан встал, прошелся по комнате. — Извини за прямоту, Свиридов. «Химик» — какой тебе зэк? Если бы ты из зоны деру дал, тогда бы мы с тобой здесь не говорили, сидел бы ты на строгом режиме. В общем, иди и подумай. Это здесь тебе кажется, что хороших женщин на свете пруд пруди… и все они готовы тебя встретить и приветить, а на деле — не так. А раз попалась тебе такая, так и стремись сделать все так, чтобы не потерять то, что имел. Поверь мне, я тоже кое–что в жизни видел…
