— Ваш-то Кавабэ опять запаздывает с рекламой. Вот сейчас маемся без дела, выслал бы он нам тексты по факсу, мы бы бах-бах — и готово! Ну что, я не прав, Миясэ-сан? Все так говорят, не я один.
Опять он, наверное, наелся кимчи — чесноком так и прет за версту.
— Ну как, вы там поговорили со своей… насчет подружки? Давайте как-нибудь соберемся вчетвером. Только не здесь… у канала… Можно в хорошем корейском ресторане, например, в Синдзюку. Выпьем, пожарим мясо, поедим кимчи, наберемся сил и бах-бах!
Задорный огонек прячется в уголках его глаз. Как следует поработать, устать за день, а вечером сытно поесть. Такой работяга, мастер на все руки — настоящий клад для бабы, особенно если возьмет ее в жены… Куда нам, белым воротничкам!
— Я вот полненьких люблю…
— Чтобы дула на лапшу и потела?
— Точно, — от возбуждения у Сасады даже брызнула слюна.
Как раз такие вот здоровяки с нормальным — в разных смыслах — обменом веществ, может быть, и нужны женщинам. На самом деле, мужчине не понять женской сути…
— Ну, так вы передайте этому Кавабэ, пожалуйста!
Раздумья о семейных отношениях вновь напомнили Миясэ о Тамаки. Где она сейчас? Может быть, сидит одна в пустой комнате, а может, сладко спит в объятиях незнакомца?
От этих мыслей дыхание Миясэ учащается, наконец он замечает, что вся шея его покрылась липким потом. Она все время рядом, с уверенностью думает он и вытирает носовым платком шею и лоб. Она постоянно наблюдает за мной…
— Что с тобой?
Услышав голос за своей спиной, Миясэ инстинктивно оборачивается. Даже голову опустил ниже, под таким углом, чтобы на одном уровне разговаривать с Тамаки, ошеломленно замечает он.
— А рекламы-то до сих пор нет! — возвращенный к действительности Миясэ видит перед собой свободное место для рекламы. Чуть позже до него доносится отдающее дзинтаном[21] дыхание Савамуры.
— Да я так просто… — С этими словами Савамура берет сигарету в рот и предлагает закурить Миясэ.
Вид только что раскрытой пачки, полной сигарет, вызывает у Миясэ отвращение. Недаром же подрабатывающий корректором студент Ёнэкура говорил, что Савамура расположен к мальчикам. Может быть, неизлечимая болезнь старого сотрудника — лишь предлог для этого педика, чтобы заманить меня в свою похоронную газету? Миясэ отстраняет рукой предложенную сигарету.
— Какая все-таки большая рука!
Савамура подносит огонек зажигалки к трясущемуся кончику своей сигареты и, закурив, резко выдыхает облако дыма. Он часто мигает, убирает пачку в карман пиджака, подходит вплотную к рослому Миясэ и шепчет на уровне груди:
— Кому это тогда ты кричал: «Сдохни!»?
Звонить в город лучше с телефона в зале на третьем этаже, чем с четвертого, из корректорской. Сегодня все, кроме Ёнэкуры, вышли на обед, только Миясэ нельзя было надолго отлучаться: должны были звонить по работе. Конечно, он мог бы набрать номер квартиры Тамаки с улицы, во время обеденного перерыва, но понимал, что это было бы бесполезно, он услышал бы лишь длинные гудки на другом конце провода. Откуда ни звони — из типографии или с улицы, Тамаки не отзовется. Безответные звонки словно приклеились к его ушам, и он давал себе клятву больше не звонить ей. Тем не менее каждый раз, когда он брал в руки трубку, его опутывала тонкая паутина надежды.
«Тамаки нет и в Кобе и нигде больше, она где-то совсем рядом и наблюдает за мной», — думая так, Миясэ тут же осознавал, что это плод нездоровой фантазии. Но, даже соглашаясь с этим, он не мог отделаться от ощущения, что такая близость — наиболее вероятный из многочисленных возможностей вариант. Образы мужчин как-то сразу исчезли, ему представлялись теперь одни женщины, которые то и дело, как бы случайно, появлялись из-за его спины.
Через четыре-пять дней прежняя Тамаки, у которой он бывал в ее квартире на Футако-Тамагава, превратилась в ту женщину с агатовым педикюром. Почему-то каждый раз, держа в руках телефонную трубку, в которой раздавались длинные гудки, Миясэ представлял любимую с другой прической, губы ее были накрашены помадой другого цвета…
Сдохни, тварь!..
Люблю тебя, Тамаки!..
Сколько же потребуется времени, чтобы Тамаки полностью освободила меня от своих тенет… После десятого гудка он бросает трубку. Миясэ откидывается на спинку шаткого стула, закуривает и звонит к себе домой, чтобы проверить автоответчик.
— Есть одно сообщение, — говорит искусственный женский голос. «Наверное, Фуруя, требует, чтобы я сообщил ему порядок выступающих на свадьбе», — равнодушно думает Миясэ.
— Это Тамаки, — как бомба разрывается в тишине. Миясэ от неожиданности подпрыгивает на стуле.
— Это Тамаки… Как твои дела? Ты звонил мне, но, к сожалению, меня не было дома…
На третьем этаже довольно шумно — работает принтер фотонабора, и Миясэ сильнее прижимает трубку к своему уху. Его сознание с трудом воспринимает лишенный выразительности голос Тамаки.
— Я сейчас у родителей в Кобе…
Так она все-таки в Кобе?..
— Пока…
На этом запись кончается, кровь приливает к голове. Она у родителей в Кобе. И оттуда звонила ему на квартиру в Мусаси-Коганей.
Вмиг рухнула стена недоверия, подозрения улетучились как дым. Продолжая стискивать трубку в руке, Миясэ закрывает глаза. Тамаки звонила. Все казавшиеся совсем ненужными свадебные хлопоты: заказ помещения, рассылка приглашений, просьбы прислать поздравления, вечеринка после свадьбы — вдруг предстали перед ним совсем в другом свете. Что это — поражение? Пусть будет поражение…
Она спрашивает, как у меня дела?.. Мысли путаются в голове у Миясэ. Он вдруг вспоминает, что в заднем кармане его штанов вместе с проездным лежит бумажка с телефоном ее родителей.
— А, небось звонишь своей? Угадал? Миясэ-сан, скажи ей, чтоб приводила подругу, — доев свое бэнто, лукаво говорит Сасада. Миясэ ждет, пока он не пройдет мимо.
Он набирает ее телефон в Кобе. На длинные гудки накладывается биение сердца. Проходит вечность, прежде чем раздается удивленный голос.
— Тамаки, наконец-то! — непроизвольно вырывается у Миясэ.
Ему вспомнился черный мягкий свитер, который она часто надевала на голое тело, он даже ощутил, что его рука проникла под свитер и скользит по ее гладкой коже.
На другом конце провода короткое молчание.
— А, — наконец слышится в ответ ее бесцветный голос.
Нет чтобы бодро сказать: «Коити, привет!» Казалось вселенная раскололась вдребезги. Кровь закипает в жилах у Миясэ, от возбуждения начинает дергаться правое веко.
— В чем дело? — кричит он, не в силах больше сдерживаться, — В чем дело, я спрашиваю?!
— А?.. Я же тебе говорила, что поеду к родителям.
— Зачем тебя туда понесло?!
— Так просто… А что нельзя?
Миясэ сжимает трубку так, что слышится скрип пластика. Он чувствует на себе пристальный взгляд старого наборщика с сигаретой во рту. Повернувшись спиной, он кладет локти на стол рядом с телефоном.
— Что значит «так просто», а ты обо мне подумала? Ты с кем разговариваешь, а-а?!
Миясэ понимал, что ему нечего сказать. Хотелось только, чтобы девушка сменила тон разговора, ну хотя бы приласкалась к нему. Осознание своей мягкотелости и то, что Тамаки не нравится эта сторона его характера, выводило его из себя.
— Мне нужно было кое о чем подумать.
Слышится пронзительный звонок с обеда, но Миясэ продолжает разговаривать, обняв телефон своими большими руками. Мимо проходят возвращающиеся на свои места сотрудники, он чувствует на себе их пристальные взгляды.
— Так что же ты мне ничего по-человечески не объяснила, просто взяла и уехала?
— А что, мне тебе обо всем докладывать, что ли? Может, и о том, что я думаю по поводу твоей дрочки в туалете? Что это такое, в конце концов?
Дрочки?.. Впервые услышав от нее это слово, Миясэ понял, что Тамаки на самом деле изменилась. Тамаки с агатовым педикюром уже забавляется с другим мужчиной.
— Тамаки, выбирай слова!
Он видит, как на загорелой спине мужчины переплелись ее белые ноги. Кончики пальцев, выкрашенные в агат, как бы смеются над Миясэ.
— Что ты делала?!
В Кобе она повстречалась со своим школьным другом. Вглядываясь друг другу в глаза, они болтают о чем угодно, кроме бытовых проблем, вспоминают интимные подробности и весело смеются. В их влажном дыхании пары алкоголя. Какое-то редкое, совершенно незнакомое ему красное вино.
— Тебя же не было у родителей?!
Она лежит на постели с задранными вверх ногами, красиво изгибается линия спины. Поблескивая в тусклом свете, в ее лоно входит и выходит черный пенис совсем незнакомого мужчины. Почему же он так напряжен? Почему же черные волосы обоих там так намокли? В унисон движений его спины пляшут ее полные груди, ее руки ищут шею мужчины и взвиваются вверх, чтобы обнять ее.
