Михаил подумал о том, что им не рекомендуют пользоваться услугами проверяемой организации, но желание скорее у видеть жену и дочь, которые были уже дома, взяло верх и он согласился, тем более что и груз у него был немалый.
Выехали под вечер. Молодой попутчик, вернее хозяин машины, назвался Юрием. Вёл он машину лихо, иногда создавая аварийные ситуации. Михаил его попросил ехать потише, но тот сбросив скорость через несколько минут опять её увеличивал После Кировограда, выехали на бетонную дорогу Полтава – Кишинёв, которая только так и называлась, а фактически начиналась в Кировограде и заканчивалась у границы с Румынией. Строилась она в военных целях и нигде не пересекала населённые пункты. Машин на дороге было мало и Юрий иногда разгонял машину до 130-и километров. Колёса стучали на стыках, и Михаил под их стук иногда засыпал. Впереди, на просёлочной дороге стоял грузовик, и Михаил увидел, что перед самым их подъездом к перекрёстку он выехал на дорогу. Последнее, что видел Михаил, это складывающийся и медленно поднимающийся вверх капот их машины. Успел подумать, что уже не увидит дочь… Ни удара, ни треска металла он уже не слышал.
Приехавшая через три часа милиция и скора помощь собрала на дороге и кювете то, что осталось от пассажиров легковушки. На заклинившем спидометре стрелка стояла на цифре 120, а часы остановились в 10:27. Водителя грузовика не нашли, хотя Зил-150, получивший удар в заднее колесо, был отброшен в сторону и перевёрнут. Позже оказалось, что грузовик был без номеров, а табличка с номером шасси и номер на двигателе оказались уничтоженными.
Хоронила Гапонова почти вся одесская милиция. Марина собрала себя в кулак, не плакала и не кричала, и приехавшие из села родственники
Михаила удивлялись этому и осуждали Марину. "Наверное, не любила она его" – перешёптывались они. Как всегда, произнесли положенные в таких случаях речи официальные лица, и звучали заверения, что будут заботиться о семье погибшего. Протрещал троекратный салют из десяти автоматов, забросали могилу землёй и возложили цветы. Поминки, или как их назвали -гражданскую панихиду, устроили в столовой, недалеко от областного УВД. Марина всё делала и двигалась автоматически и задавала себе вопрос:
"За что? За что Бог, если он есть, лишил маму ноги, оставил меня без отца, за что меня выгнали из университета, за что оставил меня без мужа, а ребёнка без отца?"
Она вся сжалась в кулак и решила держаться, держаться ради дочери и стареющей матери-инвалида.
Во время похорон самые высокие милицейские чины выражали Марине соболезнования и обещали найти убийц Гапонова. Именно убийц, говорили они, а не виновников аварии. Но получив документы на оформление пенсии на ребёнка, Марина прочитала, что майор Гапонов погиб в результате несчастного случая. Марина с недоумением позвонила другу и начальнику Михаила, полковнику Живаго, и спросила, почему такая формулировка, ведь всем было понятно, что убийство умышленное.
– Мариночка, я как-то зайду к тебе и расскажу подробнее. Сейчас я могу сказать, что официальное расследование показало, что это несчастный случай.
Марина швырнула трубку и обхватила голову руками. Хотелось выть собакой, но она не хотела тревожить больную мать у которой был очередной сердечный приступ.
Полковник Живаго тяжело переживал смерть друга, и считал себя виновным в том, что случилось. Но говорил себе, что такая у них работа – рисковать своей жизнью и жизнью своих подчинённых и даже близких людей. Он следил за расследованием гибели друга. Его вела прокуратура Николаевской области, на территории которой случилось преступление, но когда узнал о заключении следствия, пошёл к начальнику Областного УВД.
– Товарищ генерал, Николай Трофимович!
– В чём дело, Виктор?
– Почему прикрывают дело с убийством Гапонова. Ведь абсолютно ясно, что это убийство. Если бы ещё не пропали документы, которые он изъял в Кременчуге, то ещё можно было бы сомневаться.
Генерал помолчал, поднял голову, и сказал, глядя Живаго в глаза:
– Это тот случай, Виктор, когда я ничего не могу сказать. Я могу только догадываться. Советую тебе, нет приказываю, не лезть больше в это дело. Так будет лучше.
– Кому?
– И тебе и его семье.
– Куда мы идём, Николай Трофимович?
– А мы уже почти пришли, – генерал встал, – а если хочешь узнать подробней, спроси у начальника политотдела, – сказал он с сарказмом.
– Я всё понял.
– Тогда иди работай.
Для Марины опять наступили тяжёлые времена. Во первых, сразу же пропало молоко, а детское питание, приготавливаемое на детских фабриках-кухнях, было некачественным и у ребёнка начал болеть живот, а импортного невозможно было достать. Всё дорожало, пенсии матери и дочери не хватало, и Марина опять села за швейную машину.
Большинство клиентов она растеряла, а те, кто остались или появились вновь тоже становились жертвами инфляции. Марина просила всех, по возможности, доставать детское питание и ей иногда приносили. Но одна женщина стала приносить молоко остающееся у её дочери после кормления своего ребёнка. Марина сказала, что будет ей шить бесплатно, но та даже обиделась:
– Моя Лиличка не коза и не корова, чтобы я торговала её молоком.
Так, и больше об этом мне не говори.
– Извините, Жанна Самойловна.
Прошёл год, Света, так звали девочку, уже ходила, говорила несколько слов, но была болезненна. Марина носила её в детскую поликлинику, но там говорили, что ребёнок нормально развивается, и что так бывает, нужно больше бывать с ребёнком на воздухе, правильно питаться и т.д. Но Марина видела, что у девочки состояние ухудшалось, и она стала искать концы у знакомых, чтобы ребёнка осмотрел врач-педиатр высокой квалификации. Она вспомнила о своей бывшей клиентке, которая была женой медицинского светила и позвонила ей. Та её выслушала и начала Марине выговаривать, что вот, дескать, она, Марина не захотела ей шить даже за двойную цену, а теперь обращается с просьбой.
– Как тревога, так до бога, – заключила она.
Марина хотела бросить трубку, но понимала, что ей больше не к кому обратиться и спросила срывающимся на хрипоту голосом:
– Так Вы мне не поможете?
– Нет, почему же? Я сейчас поговорю с мужем и перезвоню тебе, если он чем-то сумеет тебе помочь.
Часа через полтора раздался звонок.
– Марина, тебе послезавтра в десять часов необходимо придти с ребёнком к профессору Габинскому в поликлинику мединститута, и он посмотрит ребёнка.
– Спасибо Вам большое, – сказала Марина и тихонько заплакала.
Она понимала, что должна заплатить профессору, но деньги так обесценивались, что она не знала сколько его устроит и решила сделать подарок, который чем больше проходит времени, тем он ценнее.
У них в доме хранилась книга Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ
Диканьки", изданная при жизни автора, но самое главное – с его автографом для некоего Федорченко, и Марина решила, что подарит её, если доктор окажет помощь её ребёнку.
Профессор оказался высоким пожилым человеком с добрыми глазами.
Он походил на Корнея Чуковского и вызывал доверие у детей. Света, обычно побаивающаяся мужчин, охотно пошла к нему и даже улыбалась во время осмотра.
– Марина, так, кажется, Вас зовут, не могу Вас обрадовать, но и не могу сделать вывод, пока не соберём все необходимые анализы.
Сейчас я Вам выпишу направления и за результатом придёте через неделю, в это же время. Пока возьмите эти лекарства и давайте ей три раза в день после еды. Желаю удачи.
– Доктор, я прошу принять от меня вот это.
Габинский взял в руки книгу, посмотрел внимательно и мягким голосом, но твёрдым тоном произнёс:
– Девочка, такой дорогой подарок я не могу от тебя принять. Этой книге нет цены, а тебе, по всей видимости, скоро понадобятся деньги для покупки заграничных лекарств. Я не говорю импортных, потому что государство их не закупает. Привозят, ну сама знаешь кто. Если тебе нужно будет найти честного покупателя, у меня есть товарищ, любитель книг, я его и порекомендую. Пока забирай, сдавайте анализы и встретимся через неделю.
Марине казалось, что лекарства, данные доктором, помогают дочке, она повеселела, улучшился аппетит и посветлели глазки, раньше казавшиеся с жёлтыми белками. Марина пришла к Габинскому и он, увидев ребёнка, сказал Марине:
– Вот видите, таблетки помогли. Но радоваться пока нечему. Я не ошибся в своих предположениях, всё показывает на то, что у Светочки редкое и тяжёлое заболевание. У нас оно, к сожалению, не лечится.
Придержать болезнь можно лекарствами, которых у нас также не производят и не закупают, а полностью излечится можно только благодаря операции пересадки печени от матери ребёнку. Такие операции успешно уже несколько лет делают в Бельгии, но они стоят больших денег, если я не ошибаюсь, несколько десятков тысяч американских долларов. Понимаю, что у Вас таких денег нет. Значит, пока только один выход – доставать лекарственный препарат, -
