— Омерзительно, — говорит Ален. — Просто жуть.
М-да, штучки те еще. Я с Аленом согласна.
Выходим из зала, разбитые. Ульрика и мой kum, им-то увиденная на подмостках резня явно понравилась, идут поговорить во дворе с артисткой, которая перевязывает свои раны, они всячески расхваливают перформанс и подчеркивают символическое значение действа, ставящее его, по их мнению, в один ряд со спектаклями студий самочленовредительства, организованных венскими сторонниками экшн. Мы пользуемся этим, чтобы потихоньку слинять: быстро едешь — дальше будешь. Чао, чао… Кому-нибудь другому свои глупости показывайте, а я после такого денечка мечтаю только об одном — хорошенько отмыться в душе.
Часа в два ночи, когда глаза совсем уже слипаются, нас резко будит жуткий скрежет шин по асфальту, после чего начинают хлопать дверцы машин. Потом раздаются какие-то крики. Ален, прячась за занавеской, выглядывает во двор и манит меня к себе, показывая, чтобы молчала.
— И главное — света не зажигай, — шепчет он. — Иди-ка посмотри!
Прямо под нашими окнами — черный «мерседес», взятый в клещи двумя фургонами. Сначала я решаю, что тут попросту сводят счеты, но, подумав, прихожу к выводу, что это арест. Те, кто кажется мне полицейскими в штатском, выпрыгивают, вооруженные до зубов, из хэтчбеков (марки вроде бы «Yugo») и принимаются вытаскивать из «мерседеса» двух здоровенных парней, парни сопротивляются.
Подобное увидишь только в кино, да и там надо еще найти таких здоровенных, ни дать ни взять — два славянских шкафа с бритыми черепами и в черных куртках-бомберах. Ага, вытащили наконец, теперь руки на капот и — обыск с ног до головы. Потом… потом одного из громил главный, похоже, из полицейских подводит к багажнику и приказывает открыть, тот открывает — и мы, затаив дыхание, смотрим туда. А там, в этом блядском багажнике, целый арсенал! Поклялась бы, что это «Калашниковы», да, точно, «Калашниковы» и еще мешок с белым порошком, который громила взвешивает на руке, стоя перед главным полицейским. И дальше — нет, вы даже не представляете, что происходит, потому как происходит нечто невероятное! — один громила битый час торгуется с главным полицейским, другой, его сообщник, подходит к ним вместе с остальными, теперь у них какой-то общий спор, и кажется, что спор этот затянется до утра.
— Черт возьми! — говорит Ален. — Что это они тут делают?
Хм, до утра, пожалуй, не затянется, вроде бы они уже о чем-то договорились, а-а-а, вот что они делали — договаривались между собой, похоже, они хотят мирно все уладить. Точно! Вдруг один из полицейских начинает смеяться в ответ на реплику громилы, другие — за ним, в конце концов они закрывают багажник, главный полицейский жмет руки обоим славянским шкафам, приказывает всем разойтись, с ума сойти, ведь ни с того ни с сего, внезапно. Все, хлопая дверьми, садятся в свои машины, и мы с изумлением видим, как «мерседес» срывается с места и растворяется в ночи.
— Гм… на мой взгляд, Сербия еще не готова стать европейской страной, вздыхает Ален. — Уж поверь, это так.
Спать ему совсем расхотелось, он сосредоточивается на огоньке только что зажженной сигареты, и мысли его уже не со мной.
Ален прав. Все это очень утомительно. Ложусь и почти сразу же засыпаю.
На следующее утро дядя врывается на кухню в тот самый момент, когда выскакивают из тостера ломтики подсушенного хлеба, и выглядит сегодня Владан совершенно неожиданно: у него почти что хорошее настроение, он чисто выбрит и даже сменил подштанники.
Последние новости такие: банде сволочей вставили по первое число, и мы можем собой гордиться, потому что все-таки это благодаря нам тоже, да, да, именно так, он должен немедленно поделиться с нами замечательной новостью: митинг перед пиццерией сыграл свою роль, и под нажимом посольства США компания «Изра-Азия» — помните, конечно, подставная фирма, которая хотела оттяпать принадлежащие семье земли на улице Казнича, — отступила, кажется, окончательно. Не досталось банде сволочей лакомого кусочка! Владану хочется нас поздравить, и он пару раз как следует дает Алену по спине, а меня душит в объятиях, чуть не насмерть.
Мы растроганы. Поначалу. Мы настолько не привыкли к его вниманию, что таем, правда-правда, таем. У меня даже слезы на глазах Ну и в любом случае, приятно же все-таки видеть дядю в таком состоянии. Он распрямляется от радости, и я впервые вижу того статного мужчину, каким он, наверное, был когда-то. Замечаю, что выпрямленный он довольно высок — не меньше ста восьмидесяти пяти — и неплохо сохранился для своего возраста: ни капли жира, упругий, как тетива лука.
— Поквитался я с ними, поквитался, вот вам, пидоры, вот вам! Что? Поимели вы меня? — повторяет он, бегая по захламленной кухне.
Грязная посуда — за сколько дней? — громоздится в раковине, мусорное ведро переполнено, все сыплется через край, пустые бутылки из-под пива валяются на столе.
На мой взгляд, все слишком хорошо, того и гляди в последний момент рухнет, но дядя сейчас чувствует себя крутым, круче некуда, и мимоходом спрашивает, а как дела с нашим фильмом. Не сомневайтесь, вы не ослышались, он действительно поинтересовался «Хеди Ламарр»! Я в шоке.
Понятно-понятно, какая-то то добрая и чертовски тактичная душа нашептала ему на ушко пару слов из газетных статей о нас. Владан даже про согласие Джуди Фостер знает (потрясающая актриса и, на его взгляд, совсем не дура), он знает, что мы в одной связке с Большим Боссом, парнем, который финансировал кампанию Милошевича, а теперь стал этаким стыдливо кающимся карьеристом из бывших… тут дядя пожимает плечами: ладно, все равно ведь выбирать не из кого, куда ни кинь, всюду клин, если в прошлом не коммуняка, то наверняка прихвостень Милошевича, вот и приходится иметь с ними дело, а то ведь один останешься… Нет, сегодня утром Владана решительно не узнать: он даже насчет грязной посуды и переполненной помойки не заикается.
Я уже готова выложить ему все, даже об интервью на телевидении КГБ рассказать, но в последний момент прикусываю язык, сообразив, что эдак можно все испортить, впрочем, он так и так скоро во всем разберется, незачем торопить события. Step by step, как говорит Большой Босс. Звонок домофона, наверное, какой-то дядин агент явился с докладом, ну или Сисястая. Владан желает удачи нашему проекту и воздушным шариком вылетает из кухни.
— Что это с ним? — спрашивает Ален. — Какой-то он странный сегодня, ты уверена, что с ним все в порядке?
— Не волнуйся, это пройдет, причем довольно быстро.
Оказалось, и не агент пришел, и не Сисястая заявилась, а вовсе даже сын того реставратора мебели, которого я недавно встретила в коридоре, — папаша, мол, хочет знать, не надо ли нам еще чего-нибудь починить… Напомнил! Надо быстренько собраться с духом и сходить в Центр очистки культуры от загрязнений за кое-какими личными вещами, которых мы лишились во время большой дележки, все они аккуратно перечислены в списке (вот фотокопия, она хранилась на виду в ожидании такого счастливого дня, как сегодняшний). И спустя несколько минут я уже у Зорки, которую Владан перекрестил в Жопастую.
Коммунизм не вечен, колесо фортуны повернулось, и — ап! — мы в демократической стране, хе-хе! Надо привыкать, друзья, нам в такой стране жить до следующей революции, давайте-ка сюда вот этот комод в стиле Наполеона III, и… ага!.. вот этот портрет предка в офицерском мундире, он ведь тоже наш, правда?
В общем, все утро мы ходим туда-сюда, в Центр очистки культуры от загрязнений и обратно, вещички нам помогает таскать пьяный в сосиску режиссер Димитрий, которому не уразуметь ни того, зачем это мы туда-сюда ходим, ни того, на кой нам нужна вся эта рухлядь.
— Смысл-то какой?
— Смысл политический. Политика, понимаешь?
Не считая того, что появится работенка у реставратора мебели. Услуга за услугу — и в благодарность Димитрий вываливает нам кучу отборных сведений насчет «банды сволочей» с Казничем во главе.
К полудню перетаскали почти всё. Нижний этаж, если не считать нескольких утраченных древностей, стал таким, как прежде, и жопастая Зорка, которая умеет достойно признать свое поражение, заявляется к нам поглядеть, как все теперь выглядит, — да так и замирает на месте, разинув рот. Событие надо отметить, и мы всей компанией отправляемся в ресторанчик на углу, чтобы окончательно забыть прошлые обиды и скрепить добрососедские отношения.
Димитрий заказывает бутылку ракии, Зорка, покраснев как рак, путается в объяснениях, нет, ну правда же, она никогда и не думала присваивать мебель моих дедушки и бабушки, она клянется, что просто взяла ее на хранение, да, конечно, кое-что пришлось продать, ведь жить-то на что-то надо, но это было непросто для нее, это было очень для нее непросто, и в заключение она сообщает, что все это ошибка Истории, виной несчастные обстоятельства, и всем иногда приходится совершать те или иные поступки помимо собственной воли.
