К полудню перетаскали почти всё. Нижний этаж, если не считать нескольких утраченных древностей, стал таким, как прежде, и жопастая Зорка, которая умеет достойно признать свое поражение, заявляется к нам поглядеть, как все теперь выглядит, — да так и замирает на месте, разинув рот. Событие надо отметить, и мы всей компанией отправляемся в ресторанчик на углу, чтобы окончательно забыть прошлые обиды и скрепить добрососедские отношения.
Димитрий заказывает бутылку ракии, Зорка, покраснев как рак, путается в объяснениях, нет, ну правда же, она никогда и не думала присваивать мебель моих дедушки и бабушки, она клянется, что просто взяла ее на хранение, да, конечно, кое-что пришлось продать, ведь жить-то на что-то надо, но это было непросто для нее, это было очень для нее непросто, и в заключение она сообщает, что все это ошибка Истории, виной несчастные обстоятельства, и всем иногда приходится совершать те или иные поступки помимо собственной воли.
Я бы, наверное, еще долго размышляла над прихотями Истории и независимыми от нашей воли обстоятельствами, но тут зазвонил мобильник. Алло-алло? Стана скороговоркой спрашивает, что мы сегодня делаем. Она сейчас с приятелем Гагой, главным декоратором, да, естественно, тоже на картине Жан-Жака Лe Во, и, представляешь, я просто ушам своим не поверила, его брат, ну да, ну да, Гагин брат, не Жан-Жака же, так вот, Гагин брат, разбившийся вместе со своей машиной, незадолго до смерти тоже написал сценарий про… ты стоишь или сидишь? лучше сядь!.. про Хеди Ламарр! Нашу Хеди Ламарр!
— Это непостижимо, нет, это пррросто непостижимо! Ну и я, как услышала, сррразу поняла, что вам необходимо с ним встррретиться.
Как обычно, срочность выше некуда, можно подумать, что всякий раз речь идет о жизни и смерти, этот декоратор, видишь ли, завтра уезжает в отпуск, значит, сегодня или никогда.
— Ладно, — говорю я задумчиво, — согласна, встретимся через час.
Но поскольку один звонок неминуемо влечет за собой другой, стоит мне отключиться, телефон звонит снова. На этот раз слышу Большого Босса: он завтра приезжает, и мы можем наброситься, цитирую, «наброситься на Хеди Ламарр».
Зорка и Димитрий, уловив, что я говорю с Большим Боссом, смотрят на нас с открытым неодобрением, в общем-то и так понятно, что Большой Босс полностью себя в их глазах скомпрометировал, но для окончательной ясности Жопастая уточняет:
— Он же был на стороне Милошевича, Ми-ло-ше-ви-ча!
— Послушайте, — меня уже достало все это лицемерие, — послушайте, Милошевич ведь не сам пришел к власти, не захватил власть? Его ведь единодушно избрали все сербы?
А напоследок выдаю совсем уже убойное:
— Знаете что, для меня что коммунисты, что те, кто голосовал за Милошевича, — один черт, всех в одну кучу можно свалить.
— Точно, — кивает Ален. — И потом, теперь Большой Босс — монархист. Теперь он за принца Александра.
— А-а-а… — Зорка окончательно сбита с толку. — Да-а-а? Он теперь за принца Александра? Тогда ладно…
Тут встревает Димитрий:
— Выпьем за принца Александра. — Он поднимает рюмку: — Выпьем же за принца Александра, черт возьми!
— И за Tranzicija, — подогревает его Ален. — И за Tranzicija!
Никому не понять, до чего мы всем этим измучены. Для того чтобы постоянно приспосабливаться к ситуации, равно как и для того, чтобы лавировать среди таких разных людей, нужно ох сколько талантов. Мало того, таланты эти должны дополняться довольно высоким уровнем знания психологии, изрядной долей терпения и максимумом снисходительности.
Вначале Алену приходилось трудно, но когда «культурный шок» прошел, у него началась стадия приспосабливания к сербскому менталитету, и, надо сказать, теперь уже он на удивление хорошо адаптирован здесь. Его западный менталитет отбирает информацию и перестал тормозить из-за обычных балканских перегрузок. Постепенно, в процессе медленного латентного инфицирования, нереалистичные, по меньшей мере, цели Большого Босса, то бишь поиски средств на съемки «Хеди Ламарр» и проект международного масштаба, стали для Алена своими, и он воспринимает их самым серьезным на свете образом. Для него это теперь вопрос чести и глубоко личное дело. Абсолютный приоритет. Конечно, иногда настроение у него падает — если, например, он сталкивается с ситуацией, которой полностью не владеет, — но он больше не послеживает за мной исподтишка, будто считая, что какая-то часть меня ему недоступна. Он быстро ассимилируется, зато я — хотя, конечно, этого ему не показываю — все больше и больше теряюсь. Мы поменялись местами.
Свидание назначено на три пополудни. Стана и упомянутый выше Гага ждут нас где-то на юге города. Место называется Ада Циганлия. «Ada» — сербское слово с тюркскими корнями — означает «остров», а «циганлия» — «принадлежащий цыганам». То есть «Цыганский остров». Этот самый Цыганский остров посреди Савы оборудовали для занятий спортом и спортивного отдыха «обездоленных экономическими войнами 90-х годов народных масс». В результате Ада (с ее лесом — зелеными легкими Белграда, с ее велодорожками, дорожками для катания на роликах и дорожками для бега трусцой, с ее красно-желтым поездом, теннисными кортами, площадками для футбола, регби и хоккея, с водным комплексом и бог знает чем еще) стала огромным парком, полным самых разнообразных развлечений. Что-то вроде «Пари-Пляжа», только куда лучше.
Я совершенно забыла, что сегодня выходной, стало быть, народ с самого утра валит на берег Савы толпами, а когда я говорю «толпы» — это значит, что здесь собралось все население Белграда, тело к телу, подстилка к подстилке, песчинки не увидишь, тысячи купальщиков барахтаются в воде, топчутся по дну, поднимая с него ил, да так активно, что профильтрованная для летних купаний трудящихся масс водичка, окрасившись в коричневый цвет, становится мутной, посмотришь — хоть не заходи в нее, неприятно. Ну и еще на пляже полно бродячих торговцев, понаставивших где можно и где нельзя дымящиеся жаровни, и динамиков, в которых грохочет турбофолк. Адские децибелы Цецы. Я раздумываю над тем, как же мы отыщем друг друга в этом муравейнике, и тут замечаю нечто розовое, точнее, розовую купальную шапочку с рельефными красными цветами, а над ней машущие руки.
— Стана?
Красные цветочки дрожат в знак согласия. Да, конечно, это Стана со своим приятелем Гагой. Приятель же Гага оказывается приземистым дедком лет шестидесяти — лицом он вылитый Дед Мороз, но в белых плавках и в очках с бифокальными стеклами.
— Сматываемся отсюда, — предлагает едва живой Ален.
И Дед Мороз в плавках тащит нас к какому-то кабачку в сторонке, но и там народу тьма, а под навесом из гофрированного железа нестерпимо жарко. По соседству с нашим столиком — компания полуголых военных в камуфляжных штанах: мощные бицепсы с татуировкой, на головах зеленые пилотки, к которым — видимо, из ностальгии — приделаны красные звездочки. Соседи шумно играют в карты, брызгая слюной, изрыгают какие-то хриплые междометия, опустошают одну бутылку ракии за другой, а после каждого очередного стакана изо всех сил бьют кулаком по столу.
Дед Мороз немедленно заказывает и себе ракию, Стана следует его примеру, Ален хочет пива, я — пепси. Молчим. Похоже, этот Дед Мороз неразговорчив, совсем неразговорчив и к тому же в высшей степени депрессивен.
И тут вступает Стана, она-то слов не жалеет, она с места в карьер начинает новеллу о том, как они познакомились с Гагой, отделяя каждый слог и выдавая каждый гортанный звук с открытым ртом.
— Гага — не только декоррраторрр, у Гаги еще и маленькая ррроль в фильме Жан-Жака, он играет сутенеррра, и там есть эпизод, где ему надо меня ударррить, а он не умеет ударррять понарррошку, это ужасно смешно, пррросто уморрра, и когда Жан-Жак сказал «моторрр!», он меня уложил нокаутом на обе лопатки, пррравда-пррравда, так ведь, Гагa, я же рррасказываю, как было, что вот так мы перррвый ррраз встррретились, так ведь?
Дед Мороз кивает, устало отгоняя слетевшихся к столу мух; одни мухи кружатся над нашими головами, другие штурмуют бутылку пепси-колы.
— Ну и вот, — продолжает Стана, — я ему рррасказала пррро нашу каррртину о Хеди Ламаррр, а он и говорррит, что его брррат написал сценарррий на ту же тему, так ведь, Гага?
Дед Мороз опускает веки в знак согласия. Долгая пауза.
— Да? — вполне равнодушно наконец произносит Ален. — Любопытно… в самом деле сценарий о Хеди Ламарр?
Теперь жужжание слышно прямо в моем ухе. Я перестаю понимать, зачем мы сюда пришли и что здесь делаем, Дед Мороз выглядит абсолютным тупицей, история со сценарием покойного брата кажется мне все менее и менее реальной, может, и выдумана — как знать? — этим депрессивным старичком, но тут Стана объясняет нам, почему Гага сидит такой хмурый. Оказывается, он уже две недели мучается, весь извелся: ему хочется поехать в Черногорию отдохнуть, но никак не получается найти человека, который поможет доставить туда его лодку.
