— Придётся, потому что я скоро уеду. Пора тебе узнать наконец: я сюда заехал на несколько дней. Скоро меня не будет в городе. Может быть, даже завтра. Только закончу одно дело… Серьёзно, Эля, возвращайся к Лилии. А можешь даже домой к папаше. Какой ни есть алкаш, а всё-таки родной отец. Он больше не будет тебя обижать. А если будет — скажешь волшебную фразу: “Медицинское всё примет”. Он сразу станет как шёлковый.
— Ты меня искал, да?
— Да, Элька. Я очень за тебя беспокоился. — Он обнял панду и положил голову ей на грудь, а та обхватила его лапищами и стала гладить по голове. — Прости, что вчера так получилось…
— Ты любишь ту девушку, да? Которая приходила?
— Если б я только знал, что такое любовь… Могу ли я вообще любить? Разве что панд… Откуда этот костюм?
— У меня один знакомый мальчик работает в детском музыкальном театре…
— Я даже не спрашиваю, на что ты пошла, чтобы заполучить этот костюмчик…
Максим продолжил исследовать костюм панды. Это был комбинезон с застёжками на животе, так искусно спрятанными в густой шерсти, что найти их даже на ощупь было непросто.
— Вадим не сильно напугался?
— Ты думаешь, я в таком виде пришла? — засмеялась панда.
— А что? Чем плохая идея? — Максим притиснул её крепче к себе, стал гладить шерсть. — Такая мягонькая, прикольно…
— Я твоя фурри! — сказала панда.
— Кто?
— Ну, это такие человекоподобные зверюшки из аниме…
— Я в этом не очень разбираюсь… Ой, — он сперва остановился, а потом попытался прощупать сквозь комбинезон. — Ты что, там под костюмом голая?
— Конечно, а ты как думал? — засмеялась панда.
За каких-то несколько мгновений Максим возбудился. Панда это почувствовала.
— Разденься сам, — попросила она. — У меня лапы очень неудобные.
Максим представил, как сейчас повалит её на кровать, возьмёт ножницы, прорежет в костюме панды дырочку, в соответствующем месте… Представил и сказал:
— Эля, давай не надо. Я тебя прошу…
— Ты разве не хочешь иметь собственную панду?
— Нет.
— Почему? Из-за неё?
— Нет. Дело не в ней и не в тебе. Меня скоро здесь не будет. Смысла уже нет ни в чём.
Панда грустно вздохнула и крепче обняла его. Так они и сидели, пока в комнату не ввалился весёлый Костя.
— Приве-е-ет! — весело крикнул он, раскинув руки в стороны, и остановился.
— Здорово, — сказал Максим. Панда помахала лапой.
Костя вышел из комнаты затылком вперёд, стукнувшись раскинутыми руками о косяки, и молча закрыл за собой дверь.
Через полчаса Максим и одетая в прежний чёрно-розовый наряд Элла появились в гостиной. Девушка держала в руках чёрный пакет, набитый костюмом панды.
Возле двери они остановились:
— Не провожай меня, Максик.
— Ты куда? К Лилии?
— Угу. Вещи забрать.
— Потом к отцу?
— Угу.
— Ну, как хочешь. Я не верю в то, что алкоголика можно исцелить… Но хотя бы постарайся. У него вообще никого не осталось — может, хоть ты сможешь на него как-то повлиять.
— Угу.
— Ладно, Эллочка. Пока.
— Когда уезжаешь?
— Ты ещё узнаешь об этом.
— Ты же зайдёшь попрощаться?
— Обязательно. В крайнем случае напишу.
— Ладно… — Элла стёрла слезу с пухлой щеки. — Спасибо за телефончик… очень хороший.
— Телефончик?
— Ты.
Он поцеловал Эллу в носик и закрыл за ней дверь.
Вот так. Всё, что имеет начало, — имеет и конец.
Максим вошёл на кухню.
— Я буду скучать по ней, — сказал он.
Костя, длинноволосый, в белой рубашке навыпуск, поднял стакан с пивом, сказал:
— Аминь!
И немедленно выпил.
— Опять пьянствуешь?
— Да какое “пьянствую” — пиво. Впрочем, вам, трезвенникам, не понять. Всё, спровадил её? Попользовался и выкинул? — Он шутливо погрозил пальцем. — Ой, озорник. А с Кариком у тебя что?
— Пари я пока что не выиграл.
— Мне почему-то кажется, что выиграешь. Почему ты меня не спрашиваешь, как прошёл мой первый рабочий день?
— Всё, что мне нужно знать, ты расскажешь сам.
— Так и говори, что неинтересно, и не выпендривайся.
Максим уселся за стол:
— Я внимательно тебя слушаю. Если ты прямо сейчас мне во всех подробностях не расскажешь, как всё прошло, то ты мой враг по гроб жизни.
— Во, давно бы так.
— Подожди тогда, я кофе себе сделаю…
— Кофе готов! Прошу к столу! — сказала Аня.
Полтора часа назад Карина и Максим впервые увидели подружку Сани и поняли, что расследование зашло в тупик.
Ане было что-то около тридцати. Коротышка — ниже кавалера на две головы. Забавно лохматая, кудрявая. Говорит детским голосом.
Она работала менеджером по подбору персонала в компании “Третья планета”. С Саней, как нетрудно было догадаться, познакомилась на собеседовании. “Интересно, соблазнила она его там же?” — подумал Максим.
Аня очень отличалась от прочих сотрудников компании — улыбчивых зомби. По её надменно вздёрнутому носику, манере ходить, говорить было ясно: она считает себя выше всех: собеседников, сослуживцев, компании, мужчин, женщин…
Около часа бродили по улицам, разбившись на пары. Первыми шли девушки. Карина задавала Ане много бестактных вопросов: сколько она зарабатывает, где и с кем живёт, почему до сих пор не замужем. Максим шагал следом, рассказывал Сане про чемпионат “Панда геймз”, а сам краем уха прислушивался к разговору дам. Узнал, что Аня живёт в трёхкомнатной квартире, доставшейся ей от родителей, что её отец был выдающимся профессором, что она до сих пор не нашла себе дело по душе, а в “Третьей планете” работает до тех пор, пока не подвернулось что-то более интересное. А что до брака, так этот, как она выразилась, “обычай” ей вообще не интересен. Кажется, слово “интересно” вообще было определяющим в мировоззрении этой профессорской дочки, которая выросла в уютной интеллигентской теплице и не желает её покидать. Да и зачем? Максим любил общаться с такими, как эта Аня. Эти люди подтверждали его давнюю теорию: каждый человек живёт в той реальности, которую сам создаёт, и поэтому не стоит говорить, что реальность одна и к ней нужно адаптироваться.
На площади возле фонтана они увидели людей разного возраста, парами танцующих какой-то древний твист под аккомпанемент кассетного магнитофона. Их было двенадцать, обоих полов поровну. Одеты в спортивные костюмы, старенькие джинсы, кеды — во что угодно, лишь бы было удобно танцевать быстрые вертлявые танцы. Какой-нибудь танцевальный кружок занимается на свежем воздухе.
Аня остановилась и стала двигаться на одном месте, подражая танцорам. Повернулась к Сане и поманила его к себе пальчиком. Тот смущённо отшагнул назад.
— Давай-давай, — Максим шлёпнул его по спине.
— Ну, если сам Безумный Макс мне приказывает… — засмеялся тот.
Они с Аней закружились в паре. Подружка Сани двигалась умело, изящно — видимо, тоже когда-то посещала подобный кружок. Саня быстро подстроился под её движения.
— Она ведёт себя, как маленькая девочка, — сердито шепнула Карина.
— А тебе завидно? — поддел Максим.
Потом Аня пригласила всех в гости.
На стенах — ковры с пейзажами, на занавесках — гарцующие на конях рыцари и их великолепные замки. Вдоль стены — книжные шкафы. Люстры и вся мебель — дорогие, стилизованные под средневековье.
— У тебя тут как в музее… — заметил Максим.
— Да… я так иногда себя и чувствую — смотрителем в музее… — вздохнула Аня. — И посетителей мало.
Геймер рассматривал книги.
— Эту коллекцию мой папа всю жизнь собирал, — сказала Аня. — Уникальные издания, на языке оригинала.
— Ты их все прочитала?
— Я свободно читаю по-английски и по-немецки. По-испански — со словарём.
— А “Питер Пэн” у тебя есть?
— Конечно, — Аня даже не удивилась. — “Питер Пэн” — моя любимая книжка, с детства. Я до пятнадцати лет у всех друзей просила, чтобы они меня называли Вэнди…
— Тоже на языке оригинала?
— Да. Вот: издано в Лондоне, 1927 год.
У Ани всё было подлинное, что называется, “оригинальное”: и книги, и виниловые пластинки (в основном джаз и блюз первой половины XX века, но нашлось место и пластинкам “битлов”, и дискографии Майкла Джексона), и даже кофе — настоящий, бразильский, нескольких сортов. Даже пирожные в холодильнике у Ани были какие-то особенные. Максим таких в жизни не пробовал — откусил и надолго выбыл из разговора. А когда всё слопал — самолично отправился на кухню за добавкой. А заодно осмотреть остальные комнаты.
Исследуя квартиру Ани, Максим забрёл в спальню, где обнаружил декоративный фонтанчик, украшенный фигуркой.
— Писающий Мальчик, что ли? — спросил он сам себя.
Подойдя поближе к фонтанчику и вглядевшись в фигурку, Максим понял, что ошибся. Обнажённый парнишка был намного старше своего брюссельского собрата — на вид ему было лет тринадцать. Его половой член, сжатый обеими руками, был эрегирован, вода выстреливала из него короткими струйками.
