А жена его Хуршеда Хаммурапи ХХХХ до нашей эры и до всех эр с молниевидным каратагским ножом для убиенья быков хотела убить его когда он сонно лежал витал в одеяле как новорожденный…
Но учуяла что это только начало его зеббодеяний
И пошла за ним с нагим приготовленным ножом ибо была любопытна более, чем ревнива, как и все жены на земле…
А Ходжа уж не бежал а шел радостно упоенно вдоль родной реки бьющейся в вечной судороге соитья белопенной пенножемчужной алмазнорассыпчатой…
А Ходжа шел радостный раздольный летучий как всегда радостно необъятно грядет по земле муж только что сошедший с удоволенной опустошенной колодезной жены сладчайшей сладимой детотаящей….
…Но! Но!
…у реки лежали сахарные женовидные мраморные гладчайшие приречные валуны валуны валуны бараньи лбы
Но меж них и прилепляясь к теплу их сливаясь с ними лежала сахарная валуноногая с ягодицами валунами телесными живыми с грудями альпийскими снежными и персиковыми миндальными во цвете сосками великая вдова-валун Хайдара-Хур-Нур-Хайдарабад-Хайддада…
И она лежала на солнце нагая средь валунов и она была живой валун средь валунов.
И она загорала средь белых белых белых валунов и была средь них неразличима…
И Ходжа не учуял ее но его чуткий зебб великого женолова восстал учуял узнал как баран чует ход скорпиона под майским мшистым камнем…
И тогда великий Ходжа покорился зову зебба продолжателя рода его
И покорно благодарно возлег на валуны Хайдары Хур Hур Хайдарабад на живодышащие сахары мраморы шелка кожи атласы льстивые текучие плоды ее ее ее
И прилепился к ним и изнемог истратился истек усладился на них и под ними…
Тогда жена Хуршеда плачущая воздела вознесла нож жены верной над живыми валунами бьющимися в тленном соитье близ бьющейся в вечном соитье реки но потом опечалилась и поникла…
И поник справедливый нож её…
Тогда не знающий о честном верном ноже жены возлюбленной своей
Которую он после всех соитий полюбил и оценил все более
…ценим мы утраченное кольцо бухарского чистопородного золота или золотое время чистопородной молодости похожей на речной вешний изумрудный ветерок-насим курчавый ветерок каракулевых агнцев барашковых…
Ах барашковый ветер ай барашковая молодость речная моя!..
…ты? где ты? где ты?..
А все веешь льешься только! только в вечной речной струистой душе моей…
Тогда Ходжа восстал от сонных валунов Хайдары-Хайдадддддддды… йыыыыы…
Только мычал опустошительно от наслажденья великий зеббоносец зебботратец зеббоизвергатель…
Тогда мыча от сладости прошедшей Ходжа взял в руки алое павлинье одеяло и хотел накрыть им спящую Хайдрру валунную атласную
Но она во сне сбросила жаркое одеяло ибо тело её пылало от зачатья
…в ней всходили бешеные семена великого зачинателя принимались приживались набухали яро избыточно
И Ходжа взял одеяло и пошел вдоль реки ибо Хайдара уже была чреватое лоно земля пахотная великого зачатья
…ней уже взялся собирался новый маленький юный птенец Ходжа Насреддин…
А жена верная Хуршеда неслышно пошла за ним ступая в приречном нежном песке что напоминал ей мягкие уступчивые руки и ноги и губы ласковые шепчущие ночные великого мужа её Ходжи Насреддина…
И там у реки был приречный сад молодых миндальных голосистых кустов.
Хайяяя!..
Хуршеда ослепленная остановилась и дивилась и любовалась и затаилась за цветущим древом миндаля…
А средь цветущих кустов стоял бухарский алый розовый отрок мальчик…
…руках миндальных его было самаркандское зеркало с витой золотой ручкой
И мальчик гляделся радостно в зеркало и кисточкой исполненной сурьмы синьцзянской красил себе извилистые ресницы и брови.
А златотканый бухарский чекмень и изумрудные из телячьей кожи ичиги облегали высоко ноги сочные женовидные женодоступные его…
И веяли, колебались от ветерка заплетенные искусными гаремными евнухами кудри первородные его…
И искусственные локоны соединялись с исконными и юные холмы губ и скул и рук и ягодиц его спорили друг с другом в холмистости горбоносности выпуклости шаровидности…
И мальчик отрок радостно властно встал на пути Ходжи…
А путь Ходжи проходил чрез миндальный цветущий сад и чрез мальчика отрока бухарского спелого многоспелого уже — увы! — многоумелого
Но Ходжа вздохнул и целомудренно чисто хотел пройти мимо мальчика отрока ядоносного бухарского
Но отрок прут зеленый дымчатый бережно обнял великого зеббоносца и зашептал:
…Великий странник в океане соитий!.. Путь твой идет чрез сад миндальный мой розовый! и чрез меня!.. Погляди в зеркало мое и ты увидишь как ты стар а я спело преданно
молод!..
Я яблоко младое — а ты червь сосущий сладко недра яблока младого!..
Упейся улейся яблоком сладкотленного бытия, о червь мудрости, великий Ходжа!..
О Великий Зеббоносец!..
Отведай червь яблочных яблок ягодиц моих спелых неистово покорно круглых!..
…колеса высоких блаженных ферганских ханских арб колесниц!
…я насурмлю этой кисточкой твои брови и бороду…
И на великом бессмертном зеббе твоем нарисую жгучий необъятный иероглиф любви!…
Горящий иероглиф соитья!
О Великий Зеббоносец, не утомился не устал ли ты носить в одиночку великий ствол зебб фаллос свой? Дай хоть на время и мне поносить вместить его И помочь тебе вдвоем со мной носить его и взять на себя благородную живительную спелость тяжесть его! о!
О Великий Зеббоносец поделись богатством своим!
Ты же щедр и вечно помогаешь бедным и делишься с ними дарами своими!..
Поделись со мной наклонно склонно даром избыточным щедротекучим своим…
Давай! хоть на миг! понесем! вдвоем! ствол твой!..
И мальчик находчиво сбросил с себя златотканный чекмень и стал как яблоко наг.
И великий щедрый Ходжа, безнадежно сбросил с себя алое защитное одеяло свое и поделился с бухарским насурмленным тугим капризным льстивым извилистым изворотливым мальчиком и расщедрился…
И приложился прибился и приноровился прилепился
И усладился неслыханно и усладил уложил усадил укачал неслыханно…
Но потом Ходжа сказал:
— Не люблю метать тучные родильные семена о камень а мужелюбы — это бесплодные камни…
И пошел прочь от расписного стонущего в миндальных кустах отрока мальчика…
И не оглянулся ни разу а только зябко омылся в реке и покрылся родимым одеялом…
А мальчик радостно растопыренно сладостно стонал от греховного соитья
И стон его перекрывал порой святой рев реки…
Но потом стон утих и река вновь победно забилась в вечном пенном соитье…
А жена великого зеббоносца Ходжи Насреддина вначале влюбилась в извилистого мальчика миндального
Но узрев неслыханное мужесоитье неплодное каменное невиданное уже возжелала хищно убить ножом юного отрока совратителя…
Но потом она пошла за мужем своим вдоль реки чуя что не иссякли странствия зебба его щедрого…
Но Хуршеда Хеопс Тантра Таласса уже устала от любовных плясок мужа своего и справедливый нож устал в руках честных её…
А дорога все утомительней поднималась в горы Хамита к снежным бездыханным вершинам альпийским.
И Хуршеда дивилась что древний муж участник жертва всех встречных соитий её бедный Ходжа Насреддин все выше и круче уходил в безлюдные нагие горы в царство нагих камней….
И Хуршеда Боробудур устала утомилась с ножом её…
И когда младая спелая белая снежная ослица преданно явилась на горе на пути Ходжи
И Ходжа обреченно не обошел её а обласкал помял пошатал исступленную шелковую кожу её
И поместил в неё зебб свой обреченно и погнал её толчками, могучими, как хаитское землетрясенье с горы в реку
И загнал её в воды бешеной реки Кафирнихан…
А потом омыл в ледяных волнах своего ослиного алого пастуха
И от ледяных волн пастух опять прибыл необъятно несметно восстал…
Но ослица учуяв убоялась разрушенья лона чрева своего и в бушующую реку на другой брег спасительно упоительно бежала ушла…
Но дорога все выше стремилась струилась вилась в горы.
И уже начинались блаженные альпийские луга джайлоо где шел святой окот убой каракулевых агнцев барашков.
И тут Ходжа положил на снег вечный алое свое одеяло и задремал сладко.
Но тут пастух локаец Дарий Сарданапал 333 из великой династии альпийских пастухов почтительно разбудил великого мудреца и принес в дастархане-скатерти цветастой кочевой вяленое баранье мясо и овечий ноздреватый сыр и гиссарскую лепешку и густой как сыр каймок-сливки и бутыль русской водки-араки.
