Бизнес шел успешно, но была нужда в оборотных средствах. И тут, как нельзя кстати, подвернулся Фрусман со своими «грязными» деньгами. Сначала Лева помаленьку давал, по пятьсот – шестьсот баксов, потом больше. Доход от камушков – две-три штуки в месяц – помог ему встать на ноги, и вскоре Лева перебрался в Холон, престижный «белый» город, без гастарбайтеров из Конго и Вьетнама.
Поселился на улице Герцог в доме с чистоплюйскими лестницами, огромными зеркалами и цветочным оазисом в холле. В окно был виден елово-пальмовый сквер и крутейшая синагога, которую посещали все жильцы, выходцы из Америки и Англии. По вечерам во дворике гуляли аккуратные старушки в серо-фиолетовых париках, с благовоспитанными мопсами и таксами. В квартире было чисто и уютно. Конечно, и стоила она соответственно – семьсот пятьдесят долларов плюс газ, электричество…
Такая беззаботная, богатая и веселая жизнь длилась около года. Но как-то у Бори случился прокол. У нового клиента, некоего Ицхака Шенхара, возникло подозрение, что ему подменили камень. Впрочем, претензий он сразу предъявлять не стал, решив провести в частном порядке «следственный эксперимент».
Он пришел к президенту Бриллиантовой биржи и рассказал ему о своих сомнениях. Президент, также являвшийся клиентом Вальского, в предчувствии грандиозного скандала стал нервно названивать маме, умершей пять лет назад. Но вскоре быстро взял себя в руки и покорно выслушал план господина Шенхара, пронизанный особым коварством.
Смысл его был в следующем. В Японии изобрели материал, по сути ничем не отличающийся от натурального алмаза. Даже ювелир со стажем не определил бы подделку без специальной экспертизы. Заговорщики – обиженный клиент и бриллиантовый президент – заказали япошкам из этого материала десятикаратный камень. Натуральный, подобной величины и чистоты (а узкоглазые выдавали фальшивку за «камень чистой воды», то есть за алмаз высшего качества: если такой бросить в стакан с водой – не увидать его в этом стакане), стоит порядка полумиллиона долларов. С этой вот роскошной туфтой Ицхак Шенхар и явился к Боре.
Боря, как и все отпетые мошенники, никак не предполагал, что его могут когда-нибудь надуть. В смысле, надуть на его же поле. Ну ладно в винной лавчонке подсунут польский «Курвуазье». Вместо настоящей виагры продадут байеровский аспирин. Беспородного щенка впарят как «собаку Сталина», выращенную в спецприемнике НКВД. Но камушки, камушки! Его вотчина!..
Клиент-заговорщик попросил поставить дорогущий бриллиант в хорошее кольцо и выполнить заказ недели за две. Вальский в этот день молился особенно истово: настал его звездный час. Дурак! Индюк!
Он купил почти копию брюлика Шенхара за триста тысяч долларов, вложив весь свой нажитый воровским путем капитал и уговорив Леву снять со счета все деньги, заработанные на изнурительной и опасной сутенерской работе. И кто говорит, что Лева не идиот? Снял!..
Итак, Вальский считал, что камень Шенхара тянет на полмиллиона долларов. От пятисот отнять двести – триста тысяч чистого дохода хотел поиметь Боря. Поэтому кольцо он сделал быстро, на неделю раньше установленного срока. А ведь мог не спешить, рискуя такой огромной суммой. Мог не полениться, отдать камень заказчика на экспертизу. Самоуверенный болван!
Короче, финал трагикомедии таков. Шенхару отдают кольцо с настоящим брюликом за триста тысяч баксов. Японскую фальшивку Вальский тут же пытается толкнуть на черном рынке в Штатах за полмиллиона долларов. Потенциальные покупатели, естественно, отдают камень на экспертизу, где выясняется, что это подделка. Боря резко седеет, но, взяв себя в руки, звонит Шенхару и просит отдать кольцо буквально на один день: ему, видите ли, пришла в голову ювелирная идея поинтересней. Разумеется, получает отказ. На следующий день в его мастерскую заявляется Шенхар и президент биржи. Слава богу, без полиции. С каменными лицами они показывают Вальскому на дверь. Его увольняют тихо, во избежание грандиозного мирового скандала.
Но ведь триста тысяч долларов – на ветер, в пустоту, к черту на рога!..
После такого страшного удара Лева долго не мог оправиться. Нет, он, конечно, искал Борю – целая свора охранников перетряхивала домишки, караванчики и махсаны от Метулы на севере страны до Эйлата на юге. Но все это была пустая затея – Боря уже мог скрываться, к примеру, в подвалах орских четырехэтажек, построенных немецкими военнопленными. Поди достань…
Проститутки, впрочем, работали исправно, и Лева кое-как выбрался из финансовой ямы, но нужна была крылатая идея, сумасшедший проект, который позволил бы с триумфом взлететь на иерусалимские холмы (Лева всегда мечтал жить в белокаменном Иерусалиме). На их вершинах покоятся звезды. Взлететь на эти холмы и остаться там навсегда.
Так возникла идея с «картой паломника».
В десять утра пришли две монашки из иерусалимской обители. Пожилая, с красным ободком на переносице от тяжелых очков, висевших на цепочке, и молоденькая, робкая, как гуппи. Было у них деловое предложение, и не мешкая старшая заговорила:
– Мы предлагаем вам размещать паломников в нашем монастыре. Это значительно дешевле, чем в гостиницах, да и… логичнее как-то, верно? Монастырь расположен в живописном месте, на окраине Иерусалима, на холме. Вид потрясающий, особенно ночью: звезды можно просто в ведерко собирать, как яблоки.
Вадим мельком взглянул на лицо Фрусмана: дикий неконтролируемый восторг!
– Кельи чистые, светлые, убирают раз в день, – продолжала тем временем монашка. – Еда простая, но готовят очень вкусно. Кашка гречневая наутро, чаек мятный. Морковка протертая с изюмом, творожок.
– Как в детском саду, – мечтательно пробормотал Лева.
– Да-да. Мясо подаем по понедельникам и средам. Четверг – рыбный день.
– Да меню можно любое наладить, – вдруг резво вступила в разговор молоденькая. – Хоть кус-кус, хоть форшмак, хоть спагетти с чернилами каракатицы!
– А вот этого не надо, – строго заметил Фрусман. – Не надо специального меню. Паломники знают, куда едут. И главное, зачем.
– Справедливо, – кивнула пожилая. – Ну а вообще, как вам наше предложение?
– Заманчиво. Давайте поговорим о цене.
Они перешли на шепот, и Ларчиков, ничего не слыша, почувствовал себя ребенком, брошенным родителями на время шопинга в игровой комнате, с батутом и канатными джунглями. В недоумении обратился к «гуппи»:
– Э-э-э… как вы попали в монастырь? Вы же из России, да?
– Из Харькова. – И молоденькая, с той же неожиданной резвостью, вкратце рассказала свою историю.
После школы она поступила танцовщицей в варьете. И на сцене, и в жизни ее тогда звали Лилу. Естественно, канканом дело не ограничивалось. В белых ажурных чулках и красном кружевном боди – своем фирменном костюме – девушка часто просыпалась в малознакомых мужских объятиях. Бог знает, чем бы все закончилось, если б не Костя Шейко, местный бизнесмен, держащий на Благовещенском рынке несколько палаток «Сосиски гриль».
Пригласив как-то Лилу в гости и наливая женьшеневую водку из бутылки с плавающим на дне белесоватым корнем, он вдруг обмолвился о своей жене, умершей от передозировки два года назад. Показал портрет – красавица, легкое перышко с вытаращенными наркоманскими зенками. «Прикинь, сквозь ее могилу дерево проросло, – рубанул Костя. – Прямо по центру, наверное, через грудь. Хочешь посмотреть?»
Страшно хотелось. Кладбище было в трех шагах, в конце Пушкинской. Они метнулись. Осина жестко, будто средневековое копье, торчала из холмика-корытца. Какой там Шекспир! Впечатлительную Лилу это потрясло: прах, тлен и сквозь мертвечину – живое трепещущее деревце. А тут еще пьяный вдрабадан Шейко затянул: «Христос воскресе из мертвых и смертию смерть поправ…» В общем, дальнейшая судьба ее решилась в одночасье.
«Красиво поешь», – подумал Ларчиков, вспоминая почему-то проститутку Леру на просмотре у Казанцевой, с ее авантюрной байкой о собакочеловеке. Вслух, впрочем, сказал:
– Интересная биография.
И только. Лева уже прощался с монахинями, по-светски целуя ручки.
– Когда обратно, в светлый град Иерусалим?
– Завтра вылетаем, – ответила пожилая, и красный ободок на ее переносице довольно побагровел.
После ухода монашек Фрусман пребывал в наилучшем настроении. По его словам, себестоимость поездки из-за этих келий снижалась почти вдвое.
– Я не понимаю, чему ты радуешься? – хмыкнул Вадим. – Мы же не собираемся никого реально отправлять.
Лева отхлебнул из чашки-слоника крутозаваренную курагу.
– Тут возникла идея: сделать все-таки одну показательную поездку. Полянский полетит, Казанцева, Папардю, возможно, та безумная уральская старуха. Я, наверное. В рекламных целях. Пафоса напустим, прессу подгоним. Фейерверк, военный оркестр на аэродроме.
– На хрена он там нужен, военный оркестр? Лучше церковный хор пригласить.
