— С добрым утром, — приветствовал его Ибрагим. — Бек приказал нам с завтрашнего утра возить пшеницу.
— Добро пожаловать, — ответил столяр. — Постараемся, чтобы вы успели. Лестницы уже почти все готовы. Ваш староста, когда в прошлый раз был здесь, заказал лестницы. А вы пока идите за колесами и осями, а потом к Мустафе. Все будет в порядке. Полагайтесь на аллаха.
Столяр почти всех крестьян знал по именам.
— Послушай, Ибрагим! Как обстоят дела с урожаем? Ячмень уродился?
— Слава аллаху, все хорошо, — успокоил его Ибрагим.
— Сколько заплатили за уборку?
— Плату устанавливал хаджи, ты же знаешь, — ответил Ибрагим. — За бобовые поставил лиру, за ячмень — полторы, за пшеницу — две. Как по-твоему, это нормально?
Но столяр, уже не слушая Ибрагима, обратился к Абу-Омару:
— Пшеница в этом году хорошая?
— С позволения аллаха, хорошая, — ответил тот.
— Эй, подайте доски! — крикнул Халид рабочим и, повернувшись к крестьянам, сказал: — Зайдите во второй половине дня. Думаю, к тому времени ваши арбы будут готовы, а пока займитесь своими делами. — Потом неожиданно спросил: — Как вы думаете, а за эту работу нам заплатят?
— Конечно, хаджи заплатит, когда урожай будет вывезен.
Из дверей кузницы валил дым. Работа кипела… Даже для маленького сынишки кузнеца нашлось дело — он раздувал мехи. Лица и руки кузнецов были черными. Работали они дружно, каждый знал свое место. И кузнец Абду руководил всеми, будто опытный дирижер хорошо слаженным оркестром.
— Привет, Ибрагим, — сказал Абду. — Скоро колеса будут готовы, и их перекатят к столяру. Как урожай? Дай бог, чтобы все у вас было хорошо. Рассчитываться будете после уборки?
За ухом у кузнеца торчал кусок мела, которым он метил сломанные колеса.
— К полуденной молитве, если аллах поможет, колеса будут у столяра.
Абу-Омар с Ибрагимом пошли за лошадью и мулом, чтобы заново подковать их у Мустафы.
У Мустафы не было одного глаза, мул выбил его еще лет тридцать назад. Сейчас Мустафе — пятьдесят пять, но он не бросил своего занятия. Кому надо подковать лошадь, кому полечить осла или барана — все идут к Мустафе. Иногда он лечит людей, хотя даже грамоты не знает. Его всегда можно было видеть в синих шароварах, подпоясанных широким ремнем, на котором висели молоток, скребок, тонкий ремешок, чтобы стреножить норовистых животных, и деревянная прищепка. Этой прищепкой зажимают губы животным, чтобы они не кусались. Мустафа хорошо знает свое дело. Работает он не один — ему помогает ученик, пятнадцатилетний парень.
Мустафа приветливо встретил крестьян:
— Давненько вас не было. Почему сразу не зашли ко мне? Попили бы чайку.
У него всегда стоял наготове чайник. Примус горел весь день. Мустафа был большим любителем чая.
— Почему ты, Ибрагим, ушел в другую деревню? — спросил Мустафа. — Ведь земля там хуже и люди не такие добрые. Ну а бек прямо сущий зверь.
— Такая уж у меня судьба, — ответил Ибрагим.
— А ты что-нибудь знаешь о своей прежней деревне?
— Приезжали оттуда люди, рассказывали, что там жить стало немного полегче, — ответил Ибрагим. — В прошлом году я ездил туда за расчетом.
— А знаешь, из-за чего Хадуж потеряла разум? — спросил Мустафа.
— Жаль ее. Такая красивая. И очень хорошая женщина.
— Поверь, Ибрагим, вся моя жизнь в детях. Я кормлю их своим честным трудом и никого не боюсь, ни бека, ни проклятого хаджи. Кто себя уважает, того почитают и люди. А почему, Ибрагим, ты лошадь не подковываешь вовремя? — спросил он, помолчав.
— Я точно не знаю, когда и что надо делать, — ответил Ибрагим. — Твое это дело: приезжать в деревню и осматривать лошадей.
— Да я так и делаю. Но в прошлый раз тебя не было в деревне. Ладно, Ибрагим. Не будем спорить. Скажи лучше, какие проценты ты платишь хадже, когда берешь в долг?
За него ответил Абу-Омар:
— Один всевышний знает, как бек и хаджи обдирают нас. На него одна надежда.
— Слава аллаху, давшему мне ремесло, — сказал Мустафа. — По крайней мере, не приходится залезать в долги. А с беком лучше не связываться. Он способен на все. И ничего от него не скроешь. У него везде доносчики. Тебя уже там не было, Ибрагим, когда Хадуж лишилась рассудка. Но ничего, каждому тирану приходит конец. И если мы не станем свидетелями этого, наши дети обязательно дождутся.
Подковав лошадь и мула, он снова заговорил о Хадуж:
— Шейх читал суры на похоронах ее свекрови. Я был там. Да и ты, Ибрагим, тоже. Вся деревня пришла ее хоронить. Шейх читал, а казалось, будто собака воет в темную холодную ночь. Все горевали. Такая добрая была старуха, трудолюбивая. Готова была с каждым поделиться куском хлеба. Да спасет аллах ее душу! Она говорила, что даже хлеб наш смочен крестьянской кровью. Так вот, когда шейх читал суры, а мужчины повторяли за ним: «Нет бога, кроме аллаха», Хадуж вдруг вскочила и стала кричать: «О аллах, я убила ее, вы все убили ее! И шейх тоже убил ее!» Страшно было смотреть на Хадуж. Шейх попытался изгнать из нее дьявола. Не помогло. А люди шептались, что в смерти старухи кроется что-то таинственное. Хадуж вырвалась из рук соседок и побежала к могиле. Все бросились за ней. Шейх на бегу выкрикивал молитву. Хадуж разорвала на себе платье, сняла шаровары и запустила ими в людей, оставшись в одной рубашке. Она кричала, что ее свекровь убил бек, и без памяти упала на могилу. Ее отнесли домой, но, когда Хадуж пришла в себя, все поняли, что разум покинул ее.
— Так и не удалось ей ничем помочь? — сочувственно спросил Абу-Омар.
— Я дал ей хорошей травы, — сказал Мустафа, — но помогла ли она ей, не знаю.
— Я недавно ее видел, — сказал Ибрагим. — Она все еще не в себе. Рвется к тому месту, где нашли старуху, и кричит, что это она убила свекровь. Кончилась вся эта история тем, что меня выгнали из деревни, а бедняжка Хадуж потеряла разум.
— Ну вот, твой мул готов, Абу-Омар, — сказал Мустафа. — Рассчитаемся после уборки. За арбами придете через час. А пока сходите в цирюльню. Парикмахер Салем теперь не скоро приедет к вам в деревню.
Цирюльня была полна народу. Кто сидел, кто стоял. Шел оживленный разговор, и Ибрагим с Абу-Омаром сразу в него включились. Салем послал ученика за чаем, а сам надел халат и принялся за работу. Помещение было запущено, зеркало — с трещиной, салфетки — не первой свежести. Крестьяне вели неторопливую беседу о своих делах, о беке. Салем на все лады хвалил бека. Он исполнял обязанности не только цирюльника, но мог лечить еще и зубы. И когда Абу-Омар пожаловался на зубную боль, Салем с видом знающего человека назидательно произнес:
— Больной зуб необходимо вырвать. Садись на этот камень, Абу-Омар. А ты, Ибрагим, держи его за руки.
Салем велел ученику принести стакан арака, чтобы Абу-Омар прополоскал рот.
— Шейх говорит, что арак грех даже в рот брать.
— Представь, что это лекарство, тогда никакого греха не будет. А ты спроси шейха, посмеет ли он то же самое сказать беку. И увидишь, что для бека это совсем не грех, а даже наоборот. Так что садись, и через минуту твою зубную боль как рукой снимет.
Выдернув испорченный зуб, Салем положил на ранку вату, смоченную в араке, и поучительно наставлял своего пациента:
— Посиди немного, а потом я тебя постригу. Через два часа можно есть, только после еды непременно полощи рот араком.
Вскоре раздался голос муллы, призывавший к полуденной молитве, но крестьяне стали молиться, оставаясь на своих местах. Послышались недовольные возгласы:
— Идите в мечеть, на улице вы мешаете! Совсем обленились, лицемеры!..
К вечеру Рашад-бек приехал в деревню. Поговорил с управляющим и осмотрел всех своих лошадей и охотничьих собак. Затем, как всегда, не забыл спросить о Софие.
— О, господин, я видел ее сегодня, правда, поговорить не удалось, к ней подошла жена Ибрагима с сыном. Я только успел сказать, что вы гневаетесь и, если она и дальше будет упрямиться, ее мужу и детям несдобровать.
— Приведешь ее завтра ко мне, — приказал бек.
— Постараюсь, мой господин, — ответил управляющий.
— Иди сейчас к ней, скажи, чтобы завтра пришла, да побыстрее пошевеливайся, поедешь со мной к Сабри-беку.
— Я все передал Софие, — вернувшись, сказал управляющий. — Она обещала прийти, но с братом мужа.
Затем бек поинтересовался Хамдой, женой Салюма.
— Она не выходит из дому, — ответил управляющий.
— Еще бы! Опозорили всю деревню, собаки!
В это время Ибрагим, Абу-Омар и Халиль сидели в кофейне Джаляля.
— Давайте сыграем в шашки, — предложил Халиль. — Кто проиграет, тот покупает килограмм рахат-лукума.
Крестьяне окружили играющих. Одни болели за Абу-Омара, другие за Халиля. Покупать рахат-лукум пришлось Халилю. После игры в шашки Абу-Омар с Ибрагимом стали мериться силой, кто чью руку перетянет. Победил Ибрагим. Полакомившись рахат-лукумом, люди расстелили абаи на полу и, прислонившись к стульям, отдыхали. Кое-кто дремал.
