Первое знакомство представляет собой еще один барьер. Вы произносите «Биннендейл», и даже самый неосведомленный человек не может остаться равнодушным. Когда представляешь какую-либо знаменитость, заранее можно ожидать вполне определенной реакции («Мне очень понравилась ваша последняя повесть, мистер Мейлер», «Как обстоит дело с национальной безопасностью, профессор Киссинджер?» и т. д. и т. п.). Словом, всегда можно найти, за что зацепиться. Но о чем сказать Марси? «Как замечательно у вас оформлены витрины», что ли?
Марси, конечно, не теряется. Ее метод состоит в том, чтобы вначале вызвать людей на разговор. Однако кончает она всегда тем, что не дает никому сказать ни слова. Что явно мешает лучше с ней познакомиться. А также объясняет, почему люди находят ее холодной.
На всякий случай начинаем с обмена шутками по поводу того, как трудно найти ресторан «Джиаматти». (Вы тоже заблудились?) И о том, что «Бывая в Нью-Йорке, Джон Леннон всегда заходит сюда на ланч». Обычная светская болтовня.
После чего Марси буквально хватает мяч. Ей страшно хочется показать, что она симпатизирует моим друзьям Она бомбардирует Стива вопросами по неврологии. V, при этом обнаруживает почти профессиональное знание предмета.
Узнав, что Гвен преподает историю в Дальтоновской школе[7], она начинает распространяться о системе частного образования в Нью-Йорке. Когда сама она училась в школе, все было очень строго структурировано, разграничено и т. д. Она восторженно приветствует всякие новшества. Особенно программы по математике, приучающие детей к компьютерам.
Гвен краем уха обо всем этом слышала. Конечно, когда имеешь каждый день столько уроков, не остается времени интересоваться другими предметами. Однако она замечает, что Марси прекрасно осведомлена о современном положении школ в Нью-Йорке. Марси говорит, что во время перелетов читает всевозможные журналы.
В общем, мне все это неприятно. И обидно за Марси. Никто никогда еще не разглядел гадкого утенка, спрятанного за внешностью этого лебедя. Никто не понимает, что неуверенность в себе она изо всех сил пытается компенсировать сверхнаступательностью. Я понимаю. Но я не мастер разговорного жанра. Я перевожу беседу на спорт. Стив тает, а Гвен испускает вздох облегчения. Не проходит и минуты, как мы начинаем оживленно обсуждать животрепещущие спортивные проблемы — Кубок Стэнли, Кубок Дэвиса, Фил Эспозито, Дерек Сандерсон, Билл Расселл — и я радостно замечаю, что лед, наконец, сломан. Все расслабились и даже начинают сыпать выражениями, которые можно услышать разве что в спортивной раздевалке.
И лишь в ту минуту, когда официант принимает заказ, я замечаю, что эту песню исполняло лишь трио. Только сейчас Гвен Симпсон вступает в разговор со словами: «Если можно, мне, пожалуйста, омары».
— Что, черт возьми, не в порядке у Марси?
С этим вопросом через несколько дней обратился ко мне Стив, когда мы закончили пробежку. В эти дни Марси объезжала «Восточный коридор». Я небрежно поинтересовался, понравилась ли им с Гвен Марси. Тут он вместо ответа и спросил:
— Что у нее не в порядке?
— Что значит не в порядке? У нее все в порядке, будь я трижды проклят!
Стив глянул на меня и покачал головой. Я не понял.
— В этом и проблема, — сказал он. — У нее нет недостатков. Она, черт побери, само совершенство!
А что, черт побери, не в порядке у меня?
Я снова принят в члены рода человеческого. Лепестки моей души раскрываются. Мне остается только радоваться. Но по какой-то непонятной причине самочувствие у меня всего лишь серединка наполовинку. Может, это просто блюз «Теперь, когда падают листья»?
Не могу сказать, что я подавлен.
С чего бы это? Я успешно занимаюсь всем подряд. Хорошо работаю. До такой степени, что могу теперь посвящать больше времени защите гражданских прав неимущих в Гарлеме.
Что касается Марси, то, по выражению Стивена Симпсона, она, черт побери, просто совершенство. Наши интересы совпадают почти во всем.
Одним словом, мы — одна команда. Точнее, смешанная пара.
Марси заслуживает всяческой похвалы. Я уступаю многим мужчинам-теннисистам, зато Марси способна загнать всех соперниц. Никогда не думал, что окажусь таким посредственным спортсменом. Но я стараюсь изо всех сил, и благодаря Марси мы завоевали всевозможные ленты, грамоты и скоро получим свой первый «золотой лист».
Между тем, Марси и тут осталась верна себе. Будучи жертвами расписания, мы должны либо играть в определенные дни, либо лишиться права на игру. Однажды четвертьфинальный матч Готама должен был состояться в девять вечера. Марси провела день в Кливленде, вечерним рейсом прилетела в Нью-Йорк, еще на борту самолета переоделась в теннисный костюм и явилась на корт в 9.15, пока я еще заговаривал зубы судье. Мы одержали победу, отправились домой и свалились замертво. Назавтра в семь утра она уже вылетела в Чикаго. К счастью, за ту неделю, что она отсутствовала, никаких матчей не было. Вывод: если у мужчины и женщины синхронизировано настроение и жизненный ритм, то эта схема работает бесперебойно.
Раз так, то какого черта я счастлив не настолько, насколько велит мне табло?
Понятно, что именно эта проблема встала на первое место в моей очередной беседе с доктором Лондоном.
— Это не депрессия, доктор. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я… мы…
Пауза. Я хотел сказать: «Мы непрерывно общаемся», однако самого себя не обманешь.
— …мы друг с другом не разговариваем.
Да, я так и сказал. И именно так я и думал — хоть это и похоже на парадокс. Ведь мы же часами (о чем свидетельствуют наши счета) болтаем по телефону.
Да. Но на самом-то деле мы ни о чем путном не говорим.
«Я счастлива, Оливер» — это не разговор, а всего лишь констатация факта.
Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь.
Черт побери, что мне известно о людских взаимоотношениях?
В моем случае они сводятся лишь к тому, что я некогда был женат. А всякое сравнение с Дженни совершенно неуместно. Я хочу сказать, что знаю только одно — мы очень любили друг друга. Конечно, в то время я не занимался анализом. Я не рассматривал свои чувства в психиатрический микроскоп. И я не могу точно определить, почему с Дженни я был так невероятно счастлив.
Странно, ведь у нас с нею было так мало общего. Она категорически игнорировала спорт. Когда я смотрел футбол, она сидела в противоположном конце комнаты с книгой.
Я научил ее плавать.
Мне так и не удалось научить ее водить автомобиль.
Но будь я трижды проклят — разве супружество это метод обучения чему-либо?
Держу пари, что да. Но не плаванью, не автовождению и даже — смотри мою недавнюю попытку воссоздать ситуацию — не уменью зажигать кухонную плиту.
Супружество означает, что люди познают самих себя в постоянном диалоге. Путем создания новых контуров в спутнике, транслирующем их эмоции.
По ночам Дженни часто мучили кошмары, и тогда она меня будила. В те дни, когда мы еще не знали, как серьезно она больна, она в ужасе задавала вопрос: «Оливер, если вдруг окажется, что я не смогу родить ребенка, ты будешь любить меня по-прежнему?»
На что отнюдь не следовало автоматической реакции с моей стороны. Наоборот, этот вопрос открывал целый комплекс таившихся во мне эмоций, о которых я прежде не подозревал. Да, Дженни, конечно, невозможность иметь ребенка от тебя — женщины, которую я люблю, несомненно вызовет сильное потрясение моего Я.
Но от этого наши отношения не изменились. Напротив, ее честное сомнение, вызвавшее столь честный вопрос, заставило меня осознать, что я вовсе не такой уж герой. Что я еще далеко не зрелый человек, и потому не готов встретить сообщение о бездетности с напускной бравадой. Я сказал, что ей придется мне помочь. После чего мы разобрались друг в друге гораздо лучше, ибо признались, что каждый из нас сомневается в самом себе. И это сблизило нас еще больше.
— О господи, Оливер, хорошо, что ты не соврал.
— Дженни, разве не героическая правда тебя не огорчала?
— Наоборот, я рада.
— Почему?
— Потому что теперь я убедилась, что ты никогда не врешь.
Мы с Марси еще не вели таких разговоров. То есть, я хочу сказать, что когда у нее портится настроение или начинают шалить нервы, она мне об этом сообщает. А также и о том, что иногда в пути она беспокоится, как бы я не нашел себе новую подружку. По правде говоря, это чувство вполне взаимно. Однако странно, что, обсуждая эти темы, мы употребляем нужные слова, но они слишком уж легко слетают у нас с языка.
Возможно, это происходит потому, что я слишком многого ожидал. Я нетерпелив. Люди, которые счастливы в браке, точно знают, в чем они нуждаются и чего им не хватает. Однако было бы несправедливо предъявлять слишком категорические требования женщине, никогда не имевшей друга, которому она могла бы доверять.
