Добралась в родной город, пережила войну, вырастила дочерей, и потом меня-карапуза, и моих двоюродных сестер… В ее теплый дом всегда можно зайти, и на столе — всегда! сразу ж! — появится что-то вкусное — бесхитростное и неповторимое…
А вот если б то был дом моей бабушки? — с черными дырами мертвых глазниц… Если б это были мои родные улицы? мой город? без света в ночи… Если даже на миг представить, что не осталось в моем городе ни одной родной, знакомой души, то все равно мне надо: побродить иногда по его тихим окраинным улочкам — выпасть из завихрений бурно несущего потока жизни, подумать… Или наоборот, не думать ни о чем, просто побродить среди родных зданий, улиц, деревьев, набраться духу выгрести из тинистой заводи, куда прибила жизнь… Откуда вышел? Куда идешь?…
Вот лишить человека такой вроде б малости, и до конца своих дней он так и будет — лишенец. Инвалид, у которого ампутировано что-то такое же живое и важное, как рука или нога, хотя и не настолько видимое… Хребет, опора, стержень, который, невидимый, есть — пока стоят мои дома, улицы… и, оказывается, пока в их окнах горит свет…
…Воздух струями рвал с малинового острия сигареты искры, и они — далеко за спиной в темноте — гасли…
Броник — инопланетный метеорит в беспросветной вселенной Чернобыля — пролетал, оставляя за собой быстро тухнущие блестки огня…
Мы доехали до стоянки и, не снимая сапог, улеглись спать в бронике.
Чернобыльский сувенир: Гуляя по Чернобылю в последний раз
ОБЪЯВЛЕНИЕ
ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ ШВЕЙНАЯ ФАБРИКА
ЭВАКУИРОВАНА В Г. ТЕТИЕВ
60 КМ ОТ БЕЛОЙ ЦЕРКВИ.
ВСЕМ РАБОТНИКАМ ФАБРИКИ
ЯВИТЬСЯ В Г. ТЕТИЕВ, ШВЕЙНАЯ Ф-КА
Это большое рукописное объявление-плакат, до того как я его заметил, два месяца провисело на центральной улице Чернобыля, на дощатом заборе покинутой стройки.
Прикреплено оно было огромным количеством железных кнопок. Они были и по краям, и по всему листу, между буквами.
В свой последний заезд в Чернобыль, после разведки, отдав данные в штаб, я прошелся по этому городку, которого, знал, уже не увижу больше никогда, и снял это объявление себе на память. Я давно его присмотрел.
Кнопки от дождей поржавели, порыжели и бурым потекли вниз по бумаге.
Вид у него был как у живого существа, расстрелянного из пулемета.
Память выкидывает коленца.
Вот я, например, не помню — были
в Чернобыле воробьи или нет?
По-моему, нет. А может, я их
просто не видел, как нечто
привычное, естественное и потому
незамечающееся? А они были,
чирикали, купались в пыли…
А может… Не знаю.
Короче, если кто-то даст точную
информацию, были там воробьи или нет,
буду благодарен. А то мучаюсь.
Воробьи…
Трудно себе представить, насколько меняется мир, когда в нем добавляется еще один опасный параметр.
Сергей Мирный. Интервью в передаче «Поверх барьеров», радио «Свобода», 25.09.98Самые немногословные, или Как воздух
Вы знаете, какое слово (я не имею в виду слов, вообще к делу не относящихся, например, «человеческое достоинство», «горные лыжи» или «ананас»), — какое слово употреблялось в обыденной речи в чернобыле реже всего? Чтоб не сказать — не употреблялось вообще?…
Ни за что не догадаетесь.
Это слово -
РАДИАЦИЯ.
Что, если вдуматься, естественно.
Мы ж не говорим все время «воздух», «воздух», «воздух»? Нет, мы просто: «дышим», «свежо», «холодно» (окружающий воздух имеет низкую температуру), «ветер», «сквозит» (воздух движется), «воняет» (в воздухе есть неприятный запах) и т. д. А о воздухе ничего не говорим, это само собой подразумевается — среда…
Так и в чернобыле: «фонит», «хватаем», «светит», «Сколько?» — «Два». — «Многовато, давай побыстрее», «уровни упали (или поднялись)», «лагерный фон», «броня насосалась пыли», «машина грязная», «сколько за работу записали?»…
…веселенький такой мирок, где это отсутствующее слово — как воздух…
Вот тут меня под локоть толкают и подсказывают:
Оказывается, у эскимосов, для которых снег и все, что с ним связано, — это вопрос жизни и смерти, в языке нет слова «снег». Мягкий пушистый снег — это одно, наст — другое слово, старый подталый снег — третье… А общего слова «снег» у них нет. Оно им без надобности.
…такие вот веселенькие чернобыльские эскимосы…
Разговоры о будущем на стоянке радиационной разведки в городе Чернобыль летом 1986 года
— Нам теперь эта радиация по фиг будет! Дома все с ума сходят — «радиация!», «радиация!»… А нам — тут! — по барабану…
А другой, улыбнувшись смущенно, как бы сам себе удивляясь:
— А я тепер, мабуть, i борщ дома мiрятиму…
— I жiнцi пiд спiдницею… — тут же вставил кто-то.
— Ну що ж, це таке дiлo…[36] — умудрен но ответил первый.
Разговор быстро перешел на предметы приятные…
А я задумался:
А действительно, как мы будем реагировать на повышенные уровни радиации — потом?
Ведь то, что с нами тут происходит, это ж явно ненормально…
Какой потом будет «выброс» — сверхреакция на это?
И в какую сторону?
Полное пренебрежение? — «А-а, по фиг, видали мы эту радиацию…»
Или наоборот — сверхчувствительность? — трястись будем при одном упоминании?…
Из трех возможных путей поступления радионуклидов в организм (вдыхание, заглатывание с водой и пищей, проникновение через повреждения кожного покрова) наиболее опасно вдыхание загрязненного воздуха.
Сивинцев Ю.В. Насколько опасно облучение: Радиация и человек. 2-е издание, перераб. и доп. Москва: ИздАТ, 1991. С. 52, 55–56.
Я забыл респиратор.
Обнаружил я это уже у ПУСО «Лелев» (здесь мы всегда надеваем респираторы, едучи из Чернобыля на разведку к АЭС): привычно полез рукой в куртку, в карман — а там ничего нет…
Ощупываю все карманы на себе, пересматриваю содержимое полевой сумки до дна… Нет.
— Коля, респиратора запасного нет?
— А твой где?
— Доперекладывался! Из ватника — в куртку, из куртки — в ватник… А ватник в лагере оставил. День сегодня, смотрю, жаркий…
— В бардачке у меня запасной респиратор-«лепесток» есть…
Ф-фух!.. Как я мог об этом забыть! С Колей — надежно…
Роюсь перед собой в бардачке, официальное название которого — «перчаточный ящик». Во всех без исключения автотранспортных средствах он всегда забит массой всяких наинужнейших предметов, так что прозвище свое получил не случайно[37]…
— Коля, тут респиратора нет.
— Поищи.
Роюсь опять.
Есть.
Вытягиваю.
Ношеный.
Второй…
Тоже надеванный.
Рассматриваю оба пользованных…
Кто и где их носил — непонятно. Сколько на них — неизвестно… Внятный мазок серой пыли на одном…
— Нету, Коль. Только старые — пользованные…
Коля поворачивается от руля:
— Возвращаться? На стоянке у кого возьмем запасной?…
— Да все наши уже разъехались, — вставляет Петро. — В сам Чернобыль? В штаб?
— Буду там бегать по штабу рыскать?…
— Ну так что? — Коля смотрит вопрошающе…
…«За всю жизнь из вдыхаемого человеком воздуха нос удаляет 5 кг пыли».
И на идеально чистую плоскость насыпается аккуратный, по-школьному правильный конус пыли; на нем появляется надпись — крупно и четко, как в букваре для первоклашек:
«5 кг»
8-й класс средней школы. В затемненном кабинете биологии мы смотрим черно-белый учебный фильм по анатомии человека.
Ворсинки-реснички, которыми устлана поверхность «носового хода», за жизнь человека задерживают и отфильтровывают из вдыхаемого им воздуха, не давая проникнуть в легкие, 5 кг пыли…
— Ну так что?…
— Поехали. Вперед. — И я плотно сжимаю губы.
И держу их плотно сжатыми все время, пока мы ездим по маршруту разведки Стройплощадка.
Открывая только по необходимости — для коротких указаний, где остановиться и померять. Дышу через нос. Брезгливо…
…На стоянке после этой разведки мы, как обычно, пошли через дорогу в Сельхозтехнику, там из кирпичной стены гаража торчит кран-вентиль. Жаркий денек…
Умылся, прополоскал рот, горло… Из ноздрей повыковыривал сухие пластинки… Хм, темноватые от пыли.
