Ветторе сладко спал у камина; полковник пошел в сарай, где по-прежнему стояла телега Морро и хранилась старая утварь. Он отыскал лопату, осмотрел ее и снова шагнул в ночную темноту.
В свете месяца Себастьяно Проколо пересек лужайку. На снегу отпечатались глубокие следы его сапог, змеившиеся темно-синей цепочкой.
Намело высокие сугробы, и полковник шел медленно, положив лопату на плечо. Издалека никто не узнал бы в этом человеке, который устало брел по лесу, с трудом разгребая ногами снег, Себастьяно Проколо с его военной выправкой, стремительной походкой и широким, чеканным шагом.
Полковник углубился в чащу и стал спускаться к долине. Ели росли здесь далеко друг от друга, и сквозь просветы между деревьями местность просматривалась хорошо. Наконец он дошел до долины Лентаччо. На склоне, рядом с широкой балкой, и вправду оставила след недавняя лавина. Вокруг было тихо.
Полковник бегом бросился к горе. И, говорят, хотя это может показаться невероятным, стал озираться по сторонам, словно искал того, кто пришел бы ему, Себастьяно Проколо, на подмогу.
И вот, погрузив в снег рукоять лопаты, он начал шарить ею, ворошить сугробы, искать тело Бенвенуто. Обрушившаяся лавина накрыла склон пластом метров сто пятьдесят в длину, и полковнику потребовалось много времени, чтобы обследовать весь этот участок. Порой ему казалось, что лопата задела обо что-то твердое, и тогда Проколо принимался быстро копать, расшвыривать снег в стороны, пока не становилось ясно, что он ошибся.
В четверть одиннадцатого внезапно налетел маленький, но злой и яростный ветерок, никому в тех краях неизвестный, он начал носиться по балке и поднимать пургу. Метра на полтора над землей завертелись снежные вихри, искрясь в сиянии месяца.
В своей шинели полковник стал зябнуть. Холодный, колючий снег забивался за пазуху, лепил в глаза, рукавицы тоже не спасали от стужи, пальцы онемели. Однако он продолжал поиски, тыча лопатой в снежную толщу и не находя ничего.
Похоже, ветерок вошел во вкус, раззадорился — в долине разыгралась нешуточная буря. А наверху все было спокойно, месяц невозмутимо плыл по небу.
Жестокая вьюга набирала силу, но полковник не отступал. Очевидно, он боялся упустить драгоценное время и не успеть: от его хладнокровия и выдержки не осталось и следа, копнув три-четыре раза в одном месте, он кидался в другое, потом возвращался обратно и после этих метаний перескакивал на третье место. Ветер трепал широкие полы его шинели и, запутавшись в них, протяжно выл.
Движения полковника становились все медленнее, а ветер между тем бушевал, набирая силу. Вдруг Проколо прекратил копать, разогнул спину и, изнуренный напрасными поисками, оперся на лопату. Впервые за пятьдесят шесть лет он ссутулился.
Потом он зашагал в глубь балки и там наконец встал, прислонившись к ели. Плясала пурга, снег бешено вертелся под деревом, нагромождая сугробы, и за считанные минуты сапоги полковника совсем замело.
Проколо решил подождать, пока буря стихнет, и стоял, распрямив плечи, сжав в левой руке лопату. Ветер растрепал ему усы, и все же под шквалистыми порывами полковник то и дело пытался привести их в порядок. Однако вскоре забросил и эти попытки.
По-видимому, без пяти минут двенадцать весть разнесла по лесу зайчиха: «Полковник умирает». Слух разлетелся мгновенно, проник даже в самые глухие уголки Старого Леса, спустился в долину, откуда быстро просочился на луга и просеки, успев коснуться горных хребтов.
Птицы, стряхнув с себя сон, высунули из-под крыла голову и начали в недоумении щебетать. Весть подхватили белки, лисицы, сурки и прочие звери, которые вмиг очнулись от зимнего оцепенения. Им вторили ветры, хотя те и намеревались не тревожить лес до начала нового года. Встрепенулся Эваристо, который, как водится, отдыхал, и полетел разносить новость по окрестностям.
В долину Лентаччо, к кромке леса, сбежались звери, и даже те из них, что враждовали между собой, друг друга не трогали. Рассказывают, из темной чащи пришел старый медведь, последний представитель рода, ему тоже стало любопытно посмотреть, как умирает Проколо. Отовсюду слетелись птицы и устроили на деревьях перепалку, оспаривая лучшие места для наблюдения. Явились и духи Старого Леса, не все, правда, — для всех балка оказалась бы слишком тесна. Духов собралось три или четыре сотни, и вполне вероятно, среди них был Бернарди. Они притаились под елями, слившись с ночным мраком, чтобы полковник ни о чем не догадался.
И все же, как часто случается, самые любопытные из зайцев и белок, забыв про осторожность и нарушив уговор, подкрались поближе.
Ветер, поднявший бурю, присмирел. От грозных вихрей осталась лишь быстрая поземка, которая стелилась по снегу и тихонько насвистывала. Но Проколо не пошевелился. Его замело уже по колено, однако он по-прежнему стоял под елью и даже не выбрался из сугроба, точно стужа сковала все его тело.
Себастьяно Проколо действительно не мог больше двигаться. Мороз держал его в плену, отняв у полковника руки и ноги. Только его взгляд скользил по сторонам и выхватил из темноты неосмотрительных зайцев и белок. Вскоре полковник заметил всех, кто наблюдал за ним из чащи.
— Что тут происходит? — прогремел голос Проколо. — По какому поводу сборище? Неужто увидели что-то забавное?
По лесу пробежала дрожь, оробевшие звери бросились врассыпную. Послышался шорох, громко захлопали крылья.
— Полковник, — окликнула Проколо с вершины лиственницы сорока-часовой, которая тоже прилетела в балку. — Хочешь, я позову кого-нибудь на выручку?
— И ты здесь! — огрызнулся полковник. — Не суй нос в чужие дела, вот тебе мой совет.
— Полковник, — не унималась сорока, — в свете месяца я вижу, что твое лицо странно побледнело. С тобой приключилось неладное, полковник. Нужно непременно звать на помощь.
— Не лезь ко мне, — рявкнул Проколо. — Вспомни-ка лучше, как погиб твой братец.
— В таком случае прими от меня поклон, — сказала сорока, — я прощаюсь с тобой.
И, расправив крылья, полетела над макушками деревьев навстречу месяцу.
Вот она скрылась из виду. Проколо решил, что остался один, и сполз по стволу к подножию ели, свесив голову на грудь. Но звери, бесшумно ступая по снегу, вернулись в долину Лентаччо и снова принялись тайком разглядывать полковника. Ветер угомонился. Близилась полночь.
Наконец примчался Маттео.
— Полковник, чем это ты занимаешься? — загудел ветер, описав два-три круга над долиной.
— Видишь ли, стояли у меня здесь ловушки, — ответил Себастьяно Проколо, вмиг вскочив на ноги, — штуки три или четыре. Для лисиц.
— Ну а лопата зачем? — упорствовал Маттео. — Ты пришел спасти Бенвенуто, признайся уж, и теперь умираешь, причем зазря.
— Зазря? — упавшим голосом произнес Проколо.
— Именно. Я тогда пошутил. Бенвенуто в пансионе, цел и невредим. Мне только хотелось преподнести тебе к празднику подарок, чтобы, услышав долгожданную весть, ты в радости встретил Новый год.
— Пошутил. И ты готов поклясться, что пошутил?
— Клянусь, полковник. Я ведь не знал, чем эта шутка обернется, ты мне всегда говорил…
— Пошутил. Славная шутка! — воскликнул Проколо. — Как же я сразу не заподозрил…
— Напрасно ты все скрывал от меня, — оправдывался ветер, — я и предположить не мог…
— Пустяки, — сказал Проколо. — Не бери в голову. А теперь пора возвращаться домой.
— Боюсь, уже слишком поздно. Ты, похоже, пропал. У тебя больше нет сил, я же вижу… Полковник, почему ты все-таки утаил от меня правду? Зачем притворялся? Давай начистоту: да, я сломился, выдохся и гожусь лишь на то, чтобы гонять бумажных змеев; но и ты постарел, ты тоже здорово сдал, тебе не хватает человеческого тепла, а ты всегда стыдился это признать. Стыдился, полковник? Стыдился, что ты — человек? Что ты такой же, как все остальные?
— Я смогу дойти до дома, уверяю тебя. Отстань.
— Отстать, говоришь? Как бы не так! Разве не помнишь клятвы, что я дал в день, когда ты освободил меня из пещеры? Моя жизнь связана с твоей жизнью, до последнего вдоха. Если ты умрешь, мне тоже придется умереть.
— Сожалею, — сказал полковник. — Мне правда жаль, что так вышло. Но ничего уже назад не воротишь. А сейчас оставь меня в покое и лети своей дорогой.
Маттео полетел прочь, увлекая за собой наполнивший долину гул.
— Маттео! — крикнул вдруг Проколо. — Подожди! Забыл сказать тебе одну вещь. Не держи на меня зла, я ведь и в самом деле лгал и притворялся. Вот, пожалуй, все. Каюсь перед тобой только в этом. — Голос полковника совсем ослабел.
— Э, не бери в голову, полковник, — ответил ветер, который сразу вернулся на его зов. — Ты ни в чем не виноват. Если хочешь, останусь тут с тобой, а? Вместе веселее. Правда, нам уже не увидеть, как занимается первая заря нового года.
