— Черт бы все это побрал, — сказал Джон и замолчал снова.
— Хочешь еще чаю? — спросила Тереза.
Джон покачал головой и подумал о шнапсе. Уже несколько дней он пил, в этот же день не выпил еще ни грамма и чувствовал себя прескверно.
Мария украдкой наблюдала, как он пытается побороть дрожь в руках. Теперь все отступило от нее далеко-далеко, и она снова могла мыслить ясно, такая ясность наступает лишь тогда, когда тебя ничто уже не касается. Вот перед ней Джон. Он ждал когда-то от жизни большого подарка, хотел совершить нечто значительное, но ни чудесного подарка, ни великого деяния не произошло. Так он и начал пить. А вот Тереза, наделенная животным материнским инстинктом и огромным, но бездетным лоном. В ее лоне мог бы поместиться весь мир, но мир не желал ее, способную страдать и терпеть все, и врачевать раны, и утешать страждущих. Мир желал саморазрушения. И еще здесь были дети, они спали в соседней комнате и видели сны, которые никогда не исполнятся, и детям придется расплачиваться за то, что понаделали другие.
А сама она? Если разобраться трезво, за ней гнались с трех сторон: друзья Роланда, Госбезопасность и Учреждение, которое хоть и отпустило ее, но вовсе не освободило. Шанс выдержать все это был равен нулю. Поставив на кон свою жизнь, она, пожалуй, может добиться только одного: заставить испытать тех, кто за ней гонится, немного страха перед реальностью. В ее силах отдалить момент их победы, испортить им удовольствие от достигнутого, помешать тому, чтобы они потом удалились с чувством победителей — а вот изменить что-либо не в ее силах. И даже Терезе с Джоном нельзя ничего объяснить, ведь она не хочет, чтобы и их втянули в эту жалкую игру, из которой им потом не выпутаться. Но что-то же ей надо было им сказать, может, признаться, что она собирается уйти и ничего поделать с этим нельзя.
— Вот идиотство, — неожиданно заговорил Джон. — Настоящее идиотство. А я как раз сегодня хотел устроить маленький праздник. Хотел сделать вам сюрприз. — Он снова замолчал и начал резать сало.
— Что за сюрприз?
— Завтра меня назначат на должность садовника. Все случилось так неожиданно. Когда старший садовник пришел вчера на службу, он увидел, что в построенный мной домик ночью вселилась пара старых лебедей, да-да, не молодых, а старых. Завтра мне в торжественной обстановке вручат приказ о назначении на должность. Вас тоже приглашаю. Мне ведь есть чем гордиться.
— Я рада за тебя, — сказала Мария. — Теперь с тобой ничего не случится.
— Что со мной может случиться? — спросил Джон.
Мария сжала в ладонях чашку с чаем. Она так приятно согревала руки.
— Вполне вероятно, что у вас из-за меня будут неприятности, — тихо проговорила она.
Тереза, собравшаяся было на кухню, чтобы подогреть воду, резко повернулась в ее сторону.
— Какая чепуха!
— Вовсе не чепуха. Это как сплошная круговая порука.
— Они уволили тебя с работы, что ж, в этом нет ничего хорошего, — сказала Тереза, — но на том история и заканчивается. Я считаю… — Она оборвала фразу и взглянула на Марию. Она хотела сказать, что ушибы рано или поздно заживут.
— Вовсе нет. Ничто на этом не заканчивается. Все только начинается.
— Но ведь они выпустили тебя!
— Я что-то вроде подсадной утки.
— Боже правый, как это жутко звучит. — Тереза позабыла о воде, присела рядом с Марией и начала растирать ей руки. — Совсем ледяные, — сказала она, — они по-прежнему совсем ледяные.
Джона то знобило, то бросало в жар. Да и вообще, в комнате было чересчур душно. Он принялся жевать хлеб с салом. Ему нужно было как-то успокоить бунтующий желудок. «Выпить бы, — думал он. — Или бежать куда-нибудь без остановки, пока не наступит усталость, такая сильная, что и пить не захочется».
Мария высвободила руки и встала. Она попыталась пройтись туда-сюда по комнате. Она знала, что Джон будет не в состоянии воспринять ее слова. Тереза же просто ничего не желает знать. Ей надо как-то заставить их выслушать, что она им скажет, как можно быстрей, прежде чем она не растеряла мужество, для этих слов необходимое.
Она вдохнула поглубже и произнесла:
— Нам нужно расстаться. Иначе вы попадете из-за меня в серьезный переплет.
Тереза вскочила.
— Что ты такое говоришь?
— Я сейчас уйду. Если я этого не сделаю, с вами поступят так же, как поступили со мной. К чему вам иметь из-за меня неприятности?
— Зачем ты так говоришь? — Карие глаза Терезы потемнели от растерянности. — Мы никогда не бросим тебя, мы в этом поклялись, когда исчез Роланд. Если мы как-то ненароком обидели тебя, прости. Прости, пожалуйста.
Она встала и принесла Марии чай, потом стала поить ее прямо из чашки, словно ребенка.
— Тебе это поможет, — сказала она. — Джон, тебе тоже налить?
— Нет, — отмахнулся он. — Мария, что все это значит?
— Мне придется уйти, — повторила она.
— Господи помилуй, не говори так, — прошептала Тереза Марии на ухо. — Он снова запил, вот ведь горе какое. Это началось несколько дней назад. В одной забегаловке неподалеку отсюда ему отпускают в кредит. Если ты не перестанешь, он сейчас уйдет из дома.
— Оставь его в покое. Он здоровый как медведь, но не в состоянии перенести того, что видит.
Джон поднял голову.
— Черт побери, о чем это ты? Что я должен видеть?
— Мир, скрывающийся за внешней оболочкой, — сказала Мария.
— Вот как. — Джон обеими руками вцепился в край стола. Глоток шнапса сейчас был бы кстати. А потом заткнуть уши шариками из воска. — Ты хоть понимаешь, что говоришь?
— Джон, прошу тебя…
— Тереза, ведь это все несерьезно. Она хочет уйти. Когда она так говорит, она словно издевается надо мной. Мне ее жалко, мне тяжело смотреть на нее, и я очень хочу ей помочь, вот только как?
— Да, только как? — Мария вернулась к столу и села. — В конце допроса, когда им так ничего и не удалось выудить из меня, по крайней мере ничего такого, что им пригодилось бы, меня заставили подписать признание. Речь шла не о том, чтобы я призналась в конкретном преступлении, а о том, чтобы я просто признала себя виновной. В глазах Учреждения люди всегда в чем-то виноваты. И за это они станут преследовать и тебя, и Терезу, и детей.
— Проклятье, ведь мы не сделали ничего противозаконного.
— Это не имеет значения.
— Скажи, что это за страна такая? Куда нас занесло? Ты уходишь утром и возвращаешься в таком вот виде. А потом рассказываешь, что в глазах Учреждения все мы виновны. Мы виновны? Мы?
— Может быть, и да, — сказала Мария. — Может, в этом есть доля истины.
— Да что ты! В чем же мы виновны?
— В том, что верили в эту ложь.
Джон сцепил пальцы обеих рук, чтобы дрожь была не столь заметна. Он уже был готов вскочить с места и уйти прочь. Ему нужно было выпить. Ему срочно нужно было выпить, чтобы руки больше не дрожали и чтобы он мог снова соображать что к чему, но сейчас ему было не уйти.
— Мария, я пытаюсь тебя понять, но не могу. Мы почти всего достигли. У нас есть квартира, работа, и если детям захочется сладкого, я могу теперь им сказать: хорошо, пойдем и купим.
— Ты доволен жизнью, так ведь?
Он кивнул и сам себе показался очень жалким. Марии нужен был другой ответ, но Джон его не находил.
— Если я уйду, — неожиданно сказала Мария, — вы позаботитесь о детях?
— Что ты надумала? — Джон смахнул крошки со стола. — Уйти без детей?
— Ты нам все рассказала, что хотела? — спросила Тереза.
— Нет, пожалуй, не все. Я не знаю. Дело обстоит еще хуже, чем вы думаете.
— Насколько хуже?
Вместо ответа Мария пожала плечами. Джон ждал ее слов, но она продолжала молчать, и он взорвался от негодования.
— Тебе эти загадки доставляют удовольствие? Мне нет. — Он ударил кулаком по столу, и Тереза бросилась к нему, чтобы успокоить. — Тише, — сказала она, — разбудишь детей.
— Разбужу детей? — Он оттолкнул ее. — Пусть вернется Роланд. Он должен помочь Марии. Он снова должен быть с ней. Оставить нам детей — что за бредовая идея. До этого я думал, что нам не стоит беспокоить Роланда, он ведь знает, что делает. Как видно, знает, да не совсем.
— Он знает, — произнесла Мария бесцветным голосом. — Сядь, пожалуйста. На меня напали друзья Роланда, и они не просто хотели меня избить, они хотели убить меня.
Джон с изумлением взглянул на нее.
— Они не могли быть его друзьями, — сказал он. — Это невозможно. — Он больше ничего не понимал. Он был не в состоянии соображать, не мог сидеть спокойно, вообще ничего не мог.
— Ты должна верить ему, — проговорила Тереза. — Может, он ждал, что ты будешь поставлять ему информацию об Учреждении, а ты этого не сделала.
— Но ведь это… — Джон поднялся. — Перестаньте. Прекратим эти разговоры. Не теперь… После. Я слышать больше ничего не хочу. Мне нужно на свежий воздух. От всего этого повеситься можно. Дай мне ключ от подъезда. Я хочу прогуляться немного и все обдумать. Здесь мне ничего не лезет в голову.
