– Ты что же, и в дачный бадминтон никогда не играла? Чем же ты на даче занималась?
– Я? Задачки решала. Компьютер привозили – и мы в игры играли, – крикнула я, снова ударяя по летящему ко мне волану. Если это получалось, я невольно испытывала необъяснимое чувство глубокого удовлетворения. Не промазала, дуреха.
– Бедный ребенок. Ну, давай! Бей! – И Саша снова отправил волан ко мне. Гусев приходил и уходил, он ставил меня к каким-то людями, и они тоже позволяли мне время от времени ударить по волану, поясняя попутно, в чем смысл игры. Но если для них самым важным было «уронить» волан на половине противника, то для меня все эти два часа было только одно – попасть, услышать этот звук контакта, почувствовать, как моя рука послала волан в обратном направлении. Ни одной мысли, никаких особенных чувств.
На даче у соседей была собака какой-то очень крутой породы, не то ротвейлер, не то ретривер – длинная золотистая шерсть, грациозная поступь, слюни капают на землю. Звали зверюшку «оригинально» – Джеки. Мы с сестрой постоянно гоняли ее по улице, бросали ей круглый маленький мячик, а та его приносила и просила кинуть еще. Я помню ее взгляд, когда я забывала, замешкавшись, кинуть мяч. Джеки ждала, тюкала в меня носом, аж исходилась вся от нетерпения. Когда же мяч летел, у собаки не оставалось ни единой мысли – у нее была задача № 1: ей надо было ПОЙМАТЬ МЯЧ.
О, как я ее теперь понимаю. Все, что беспокоило меня на входе в это здание, исчезло. Все, о чем я помнила, – забыла. Даже о Саше. Не знаю, что это было, сразу ли началось или я выпала в какое-то измененное сознание уже позже, но я и заметить не успела, как пролетели два с лишним часа. Я хотела одного – снова и снова отбивать волан. Пока вдруг время не вышло и люди – усталые, вспотевшие и счастливые – не пошли обратно. Саша подошел ко мне, насмешливо осмотрел мое раскрасневшееся, одуревшее от непривычной нагрузки лицо.
– Жива? – с улыбкой поинтересовался он.
– Не уверена, – рассмеялась я. – И часто вы так тут «стучите»?
– Три раза в неделю по вечерам. Это – минимум, – сообщил мне Гусев, – следующая тренировка – в среду. Могу тебя взять с собой. Только тренер сказал, чтобы была форма. Поедешь?
– Ну конечно! – воскликнула я, изумляя этим ответом даже саму себя.
К черту этапы. Надо твердо понимать задачу!
Одна упаковка воланов – и вот второй раз за день я сижу в машине Саши Гусева. За один день мы стали ближе, чем были за весь предыдущий год. Саша везет меня домой, говорит без умолку, но я слушаю не то, что он говорил, а то – как. Его голос отдаленно напоминает мне песни Гребенщикова. Легкая хрипотца, он откашливается, как это делают курильщики, но я знаю, что он не курит. Сама я еле дышу, и ноги болят, и мне кажется, завтра я даже встать не смогу. Я пробегала и пропрыгала за вечер больше, чем за все двадцать семь лет. Саша смеется надо мной, когда я начинаю стонать, выходя из машины на мокрый асфальт около дома.
– Это нормально, – говорит он, подавая мне руку. – Завтра будет еще хуже.
– Ты оптимист, – смеюсь я. – Втянул меня черт знает во что. С днем рождения!
– О, да, точно. Я совсем забыл, – кивнул Саша. – Мы с ребятами в это воскресенье играть будем, у нас есть халявный зал. И жратва тоже будет. Я проставляюсь. Торт, виски-кола, бадминтон.
– Прямо вечеринка.
– Ну, это же день рождения, разве нет? Ты приглашена, Ромашка.
– А я и не знала, что приглашена. Не уверена, что у меня есть бальное платье и туфли на шпильках.
– Наверное, это что-то особенное – бегать по корту в туфельках на шпильках, – сказал Саша и с сожалением отпустил мою руку. На секунду – только на секунду – мне показалось, что он ждет от меня приглашения наверх, в квартиру. В мою квартиру, где в одной комнате сидит у телевизора мама, а в другой – страшный кавардак. Уборка помещений – ни сухая, ни влажная – не входила в список моих приоритетов.
– Спасибо за прекрасный вечер, – сказала я, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы Саша понял: в башню к принцессе ему не подняться. Он посмотрел на меня, чуть прищурившись, а затем рассмеялся и пошел к машине. Мне стало не по себе от его насмешливого взгляда, словно он заранее знал мой ответ. В конце концов, если бы в доме не было мамы… – Пока!
– Увидимся, Фая, – кивнул Саша.
– Ага. В воскресенье, – ответила я.
– Значит, на работу ты больше ходить не собираешься? Эх, Фаина, смешная ты, – пожал плечами Саша и уехал раньше, чем я сумела придумать ответ. «Смешная» – это было вовсе не то слово, не на то рассчитывает девушка при прощании с парнем, который ей нравится и которому, как она надеется, нравится тоже.
Я зашла в квартиру и моментально учуяла запах яблочного пирога с корицей. Значит, мама была в хорошем настроении. Видимо, Лизавета ничего ей еще пока не говорила. Хорошо, а то слишком много событий для одного вечера. Способность к кулинарии была унаследована Лизаветой от мамы, миновав меня. И мама, и сестра могли легко сварганить что-то вкусненькое. Если же что-то подобное пыталась сделать я, из-под моих кривых рук выходили только горелые головешки. Мама говорит – это все оттого, что я не чувствую еду, не слышу ее, пытаясь просчитать то, что нужно ощущать телом, сердцем, руками. По мне – это все ерунда какая-то. Если в инструкции сказано – жарить на сильном огне семь минут, в моем мире именно это и следует сделать. Это только персонажи «Матрицы» разговаривали с печеньем, которое тоже хотело любви.
Впрочем, чего бы я ни говорила, у меня печенья пригорали, а у мамы с Лизой – нет. Значит, следуя доводам логики, они были правы, а я – нет.
– Ма-ам, а дай пирога! – крикнула я, не найдя источника чудесного запаха на столе в кухне.
– А это и не мамин пирог, а мой, – улыбаясь, сказала Лизавета, выходя из ванной. Я вся подобралась и напряглась в ожидании плохих новостей. Если пирог с корицей делала не мама, значит, не факт, что она в хорошем настроении. А это значит, что Лизавета вполне могла все ей рассказать. – Мой руки и садись.
– Оставь в покое мои руки, – фыркнула я.
– Какой пример ты подаешь Вовке? Хватать пирог немытыми руками. Ладно, как хочешь.
– Помою, – буркнула я и подошла прямо к кухонной раковине. Из чистой вредности я вымыла руки средством для мытья посуды, хотя и знала, что Лизавету это бесит. У моей сестры все должно быть сделано по правилам, кроме, конечно, случаев, когда дело касалось ее личной жизни. Лизавета вздохнула, глядя на то, как я вытираю руки кухонным бумажным полотенцем.
– Держи. И давай, рассказывай, кто это тебя подвозил на «Фольксвагене»?
– Господи, как ты нас с десятого этажа-то разглядела? Ты что, в бинокль смотрела?
– Я – ясновидящая, – усмехнулась сестра. Она плюхнула передо мной значительный кусок домашнего штруделя, а затем (все-таки люблю я свою сестру) повернулась к холодильнику, достала оттуда упаковку пломбира и ложкой отколупала от нее шарик мороженого. Ну, не шарик – кусман со слегка скругленными краями, но кто я такая, чтобы жаловаться на форму мороженого! Штрудель был еще теплый, мороженое – в меру мягкое. Лизавета присыпала все несколькими крошками корицы. Господи, я просто не понимаю, как Сережа не женился на Лизавете после первого же в их отношениях приглашения на ужин. Мужики капризны, и путь через их желудок приводит черт знает куда.
– Ясновидящий психолог! Это, между прочим, очень классно. Ты бы озолотилась, – сказала я, уплетая штрудель. – А подвозил меня Саша Гусев. Вот так.
– Серьезно? Ты не шутишь? Это правда? Может, ты просто дразнишь меня?
– А тебе-то что? С чего бы твои глаза-то загорелись? Сплавить меня хочешь, чтобы я не смотрела на тебя осуждающим взглядом?
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, – выпалила Лиза. – Потому что люблю тебя. Разве ты не понимаешь, что без риска нельзя обрести любовь.
– О боже, я сейчас растаю, как Снегурочка, прыгнувшая в костер. Ты звучишь, как какой-то дешевый русский сериал. Обрести любовь… Можно, я не буду? А просто поем пирог и пойду спать? Ты говорила с мамой?
– Говорила с мамой о чем? – спросила мама, вырастая передо мной как голография. – Опять вы, девочки, что-то от меня скрываете?
– Ага, преступление, – пробормотала я, надеясь скрыть за раздражением замешательство. По маминому лицу можно было ясно понять, что Лизавета ей ничего не сказала. А по панике в Лизиных глазах я выяснила, что говорить о чем-либо она еще и не собиралась. Высокие, высокие отношения. Значит, Сережа у нас по-прежнему в секрете, зато я должна была «обрести любовь». – Меня проводили до дому.
– Что я слышу?! – тут же выпалила мама. – Неужели правда? Живой человек? Мужского пола? Не таксист?
– Да, да и да, – буркнула я.
– И что теперь? Год будешь думать о том, что из этого следует и стоит ли предпринимать дальнейшие действия? – хмыкнула мама. – Таблицу составишь?
– Между прочим, к вашему сведению, я записалась в секцию бадминтона, – попыталась увести в сторону их внимание. – Хотя это и было непросто. И теперь у меня болят ноги, колени, лодыжки и голова. Я ее постоянно задирала, чтобы видеть этот чертов воланчик.
