«Да уж», с некоторой грустью подумал Николай Иванович. Интеллект-шоу «Не упустите шанс!» славилось не только тем, что на самом деле шло в прямом эфире, без каких-либо репетиций и предварительных записей. Стартовый приз шоу в среднем раз в пять превышал месячное жалованье университетского доцента, да еще рос в арифметической прогрессии с каждым новым вопросом, на который отвечал случайным образом выбранный игрок. Что говорить, реклама в шоу «Не упустите шанс!» никак не могла окупаться и служила разве что престижу спонсоров, однако недостатка в средствах передача не испытывала.
— Скажите нам, Эдуард Витальевич, где вы живете?
— Это… здешний я. Ленинградец.
— Ленинградец! Чудесно! Кем вы работаете?
— А… никем. На пенсии.
— На пенсии?!! Как вам это нравится, господа?! На пенсии! Благодать-то какая! Когда ж и мне-то можно будет… — Влад Якунщиков картинно осекся и захлопнул ладонью рот. — Господи мой боже, что говорю-то; а вдруг начальство услышит?! (Гомерический хохот в зале). Что ж, хорошо. Кем же вы работали до пенсии?
— Ф-фа… рызеровщиком.
На этом слове Эдуард Витальевич неожиданно втянул на миг щеки, тут же надул их и резко выпустил воздух. Отпрыски Николая Ивановича Маркова захихикали.
— Пасть заткни, — потребовала Татьяна.
— Сама заткни, — отозвался Павлик.
Татьяна молча швырнула в него картонкой с заколками. Поднявшийся шум привлек внимание Николая Ивановича, в мыслях которого только что оформилась было изящная формулировка для следующего раздела статьи. Не менее минуты ушло на то, чтобы растащить детей и заставить их хотя бы относительно утихомириться. После этого он вновь вернулся к выдвижной доске секретера, служившей ему письменным столом.
— …в семьдесят шестом, в «Спортлото»! — вещал с экрана ведущий. — И совершенно случайно! А? Как вам это нравится, господа?!
— Видишь? — злобно буркнула Татьяна, не глядя на брата. — Из-за тебя прослушали!
Влад Якунщиков сделался серьезнее и деловитее — быть может, снова вспомнил, что передачу может смотреть его телевизионное начальство. Взамен пятисот долларов, которые спонсоры намеревались пожертвовать 2-му Городскому Интернату для Слепых и Слабовидящих (о чем ведущий уже успел объявить четыре раза), господин Минин запустил руку во вторую чашу. Ведущий раскрыл вынутую шкатулку и, сосредоточенно поджав губы, заглянул внутрь.
— Две тысячи американских дол-ла-ров!!! — завопил он. — Необыкновенно везет вам сегодня! Именно столько вы, Эдуард Витальевич, получите, дав правильный ответ на первый вопрос!!!
Николай Иванович издал тихий стон. Оглашение суммы денежного приза необычайно живо напомнило ему о том, что в факультетской столовой вот-вот перестанут кормить в долг, а на повышение зарплаты рассчитывать просто смешно.
Эдуарда Витальевича меж тем препроводили к стоявшему на возвышении трону, с которого герою дня следовало давать ответы на вопросы ведущего. Затем поднялся занавес, открывший взорам публики огромную стальную дверь, запертую на два кодовых замка; два президента крупных коммерческих банков, вышедшие из первых рядов, набрали каждый свою комбинацию и отперли ее. За дверью оказалась еще дверь, поменьше — эта была отперта двумя православными священниками, каждый из которых имел личный ключ от одного из замков, висевший на особой цепочке, надетой на шею. За третьей дверью, отпертой двумя представителями городской прокуратуры, оказался огромный пергаментный конверт, запечатанный семью печатями. Тут вперед вышли и замерли в ожидании сигнала семеро ветеранов Великой Отечественной войны при всех регалиях.
— Итак, Эдуард Витальевич, вы готовы? — спросил Влад Якунщиков, вновь успевший обрести серьезный вид.
Эдуард Витальевич снова втянул щеки, выпятил губу и, тут же поджав ее, глупо ухмыльнулся:
— А… ага. Готов.
Ведущий выдержал паузу, во время которой ветераны Великой Отечественной, позванивая наградами, принялись ломать печати одну за другой.
Наконец была сломана седьмая печать. Влад Якунщиков запустил руку во вскрытый столь торжественно конверт.
— Итак, первый вопрос для вас — об одной всемирно известной достопримечательности Америки! За две тысячи американских дол-ла-ров ответьте, пожалуйста: кем был сконструирован… Бруклинский мост?!
В этом месте творческий процесс приостановился: предстояло вспомнить, кто именно построил этот мост или же выдумать другой вопрос, ответ на который известен или может быть быстро найден. Хотя зачем? Бруклинский мост — это же не само придумалось, это у Дэвидсона, в оригинальном рассказе такой вопрос был! Заодно и сам расказ неплохо бы освежить в памяти.
Раскрыв книжку на нужной странице, Петяша закурил и принялся читать. Но буквы отчего-то вдруг поплыли перед глазами. Закружилась голова. Во рту непонятно отчего возник мерзкий привкус прогорклого маргарина. Отложив книгу и откинувшись на спинку стула, Петяша прикрыл глаза.
— Сидишь? — раздался от окна смутно знакомый хриплый голос. — Просвещаешься?
Испуганно вскинувшись, Петяша увидел дневного своего знакомца, Туза Колченогого, сидящего на подоконнике и очевидно довольного произведенным эффектом.
— Сижу, — раздраженно отвечал он. — Я думал, ты совсем пропал. Или вообще мне почудился.
— Эт ты со зла говоришь, — энергично, юмористически возразил Колченогий. — А фляжка? А портсигар? А костюм? А машинка эта, наконец? Что, так все это время и чудились?
Петяше вовсе не под настроение выходило поддерживать беседу в веселом, шутейном ключе. Он молча взирал на пришельца, давая понять, что с нетерпением ждет продолжения.
— Ну, чего ты на меня вызверился? — продолжал Колченогий, которого полное отсутствие ожидаемой, видимо, радости от его появления заметно сбило с толку. — Не мог я с тобой оставаться; не мог! Были к тому причины. А вот сейчас есть немножко времени и на треп. Давай, спрашивай! Сам же, в конце концов, хотел!
Петяша тяжко вздохнул. Хотел… Мало ли, чего он когда хотел!
— Не вовремя ты, — со сдержанной досадой пояснил он. — Извини. Ну… как тебя засадили в бутылку, спрашивать, я думаю, бесполезно?
Туз Колченогий подозрительно зыркнул на Петяшу, мазнул взглядом, в коем ясно читалось отвращение, по бутылкам из-под шампанского под столом и у тахты.
— Эт точно, бесполезно, — подтвердил он. — А тебе зачем? С какой целью интересуешься?
— Просто, — якобы соврал, нарочито изобразив «морду ящиком», Петяша. — Для интересу. Чисто теоретического.
— Ты лучше таким баловством не интересуйся, — посоветовал Колченогий. — А то ведь всякое подумать можно. Спрашивай лучше о деловом.
Петяша поразмыслил. Вот так, запросто, содержательных вопросов в голову не приходило.
Х-мммм… А отчего, интересно, этот Туз, раз уж так свободно вещи из ничего создает, безропотно нахальства от него, Петяши, терпит? Из благодарности, что ль? Отчего опасается рассказать, как в бутылку попал?
Ну-ка, ну-ка…
— А какого хрена тебе возвращаться-то вздумалось? — вовсе грубо осведомился Петяша. — Освободили, и гулял бы себе. По буфету…
Туз Колченогий от досады слышно скрипнул зубами, но никаких враждебных действий против Петяши предпринимать не спешил.
Ладно…
— Хорошо, хорошо, — примирительно кивнул Петяша. — Нормальный вопрос, деловой: что ты такое есть? Объясни, если можешь, с точки зрения нормальных, человеческих представлений о жизни. Или об этом тебя тоже спрашивать без толку?
— Отчего же, можно… Только, как бы это сказать, чтоб ты понял… Ага. Значит, так: я есть чистая информация, обладающая сознанием, свободой воли и способностью к изменению окружающей среды. Доволен?
— Хэ! — возмутился Петяша. — Человек тоже обладает сознанием, свободой воли и способностью к изменению. И информацией его тоже вполне можно обозвать… с определенной точки зрения.
— Нельзя человека информацией обозвать, — мягко, но настойчиво перебил его Колченогий. — Человек — это носитель информации, вроде дискеты вот для такой машинки. А я — информация в чистом виде. Без носителя. Слыхал хохму, будто информация тоже материальна и имеет, в частности, удельный вес? Умный человек придумал… Однако самая-то хохма в том, что информация и вправду материальна! Представь себе, что она — на своем уровне — существует по тем же принципам, что и любое другое вещество. Состоит из своих, информационных, молекул, которые, в свою очередь, состоят из информационных атомов — и так далее. Человеку для жизни ее надо совсем чуть-чуть. Если вдруг побольше у кого-нибудь окажется, то это обычно называется интуицией: как говорится, «нутром чую». Но если вдруг соберется ее в одном месте столько, чтобы достигла она критической массы, получается не ядерный взрыв, как от разных там обогащенных уранов, а существо вроде меня. То есть, тогда она уже в чистом виде способна существовать и приобретает все потребные для этого качества. Типа свободы воли, способности к обучению и изменению окружающей среды… В общем, все дела.
