И все же…
— Димыч, ты правда не шутишь? — в последнем приступе безумной надежды выдавил он.
По глазам Димыча ясно сделалось видно, что ему очень хочется треснуть Петяшу по уху.
— Конечно, шучу, — со спокойным, размеренным раздражением ответил он. — Весело мне, не видишь? Аж усраться можно.
Лишенный последнего намека на надежду, Петяша поник плечами.
— А дача? — вдруг спросил он. — Катя говорила, родители ее к вечеру с дачи вернутся…
— Точно, — помолчав, ответил Димыч. — Про дачу — точно. Дама эта, чтобы скорее разговор закончить, сказала: мы, извините, полчаса, как с электрички, помыться хотим и отдохнуть… Ну, словом: отваливай, мол, без тебя тошно. Ладно. Пойдем, что ли, кофе сварим наконец, а ты тем временем вспомнишь о ней все, чего вспомнится. Особенно то, что странным, удивительным в ней показалось; любые мелочи. Либо тут какая-то чудовищная путаница, либо… Да какое там «либо»! Я лично еще ни разу не видел, чтобы мертвые оживали и разгуливали по городу… Не начать бы тут бояться темноты!
Солидная доза коньяка, употребленная с кофе «вприкуску», подействовала вполне благотворно. Петяша начал понемногу отмякать, отогреваться изнутри. Теперь, дабы окончательно прийти в норму, следовало хоть ненадолго отвлечься от результатов Димычевой вылазки. А также забыть — опять-таки, хоть на время — о том, что он, Петяша, встретится с Катей не далее, как завтра поутру.
Поэтому Петяша решил, хоть через силу, но чего-нибудь поесть, за едой выслушал Димычев рассказ о безрезультатной слежке его за домом Флейшмана, которую из-за незнакомого женского голоса, ответившего вместо Петяши по телефону, пришлось оставить в весьма драматический момент, и сам поведал Димычу о дневном своем приключении и беседах с Тузом Колченогим.
Интерес Димыча к его рассказу оказался более чем сдержанным: вероятно, дух из бутылки и появляющиеся из ниоткуда платиновые портсигары были слишком уж литературны, что ли, слишком привычны для разума и неоригинальны, чтобы вот так запросто в них верить, пусть даже портсигар этот можно рассмотреть, пощупать и даже отпробовать, достаточно ли качественно его содержимое. Дослушав до конца, Димыч раздумчиво скривил физиономию, в последний раз затянулся сигарой и с хрустом раздавил бычок в пепельнице.
— Хрен его знает, что тебе сказать. Старушки с топорами… Какая-то достоевщина наоборот! А этот Туз Колченогий… Вообще говоря, критическая масса, применительно к информации, понятие, скорее, философское. А информация, существующая без носителя, с точки зрения физики — вообще полный бред.
— Физика, — машинально повторил Петяша. — От трения тела нагреваются, от нагревания — расширяются… ну, а от расширения — лопаются. При чем здесь вообще физика? Портсигары с неубывающим содержимым с точки зрения этой же самой физики-шмизики, скажешь, не бред? И вообще! Раз уж она, информация-то, такая крутая — сознанием, понимаешь, обладает, свободой воли… то почему бы нет?
Димыч угрожающе хмыкнул.
— Этак мы с тобой сейчас начнем выяснять, что такое сознание.
— Зачем выяснять? Уж известно: сознание есть свойство высокоорганизованной материи…
— А знамя есть священная воинская херугва. Тогда, что такое «высокоорганизованная материя»? Кто определил, где тут «высоко», а где — не очень?
— А высокоорганизованная материя, — Петяша нарочито самодовольно напыжился, — есть всякая материя, наделенная сознанием. Во!
Димыч не слишком-то весело усмехнулся.
— Понятно. Пустые это все базары. Но с точки зрения современной физики информации без носителя не может существовать. Даже в виде абстрактного понятия. Это, скорее, к каким-нибудь теософам или сайентологам. Они у нас такие, они у нас понятие абсолюта уважают…
Петяше вдруг пришла в голову совсем неплохая, ничему особенно не противоречащая мысль.
— А может, это просто он так думает, что состоит из чистой информации, без носителя! Может, на самом-то деле носитель у него имеется, только он… не знает об этом. Не воспринимает своего носителя никак!
— Может, и так. Только все равно треп этот нас ни к чему не приведет. Гипотез можно напридумывать, сколько угодно, а толку-то… Как тебе, например: разум есть сложный инстинкт, еще не сформировавшийся окончательно; не помню, кто это таким образом грамотность свою показывал… Так вот: твой Туз Колченогий — никакая не чистая информация, существующая без носителя, а просто существо, у которого этот сложный инстинкт сформировался-таки до конца. Под это объяснение что угодно подгоняется, любые портсигары, поскольку пределы возможностей разума тоже неизвестны. Как оно, красиво?
— Н-ничего, — одобрил Петяша.
— Вот именно. Только, выражаясь словами известного анекдота, и хули толку? Все равно мы с ним мало что сможем поделать, если он почему-нибудь вдруг умыслит взять нас за…
— Погоди! Димыч, погоди! Вот оно!
От неожиданного Петяшина вопля Димыч даже слегка подпрыгнул на табурете.
Сбиваясь и заикаясь, Петяша поведал товарищу, как сидел в одиночестве и размышлял, каким образом может, в случае чего, противостоять сильному, опасному и непонятному врагу. И совсем было додумался до чего-то позитивного, но тут он, Димыч, явился и сбил, подлый, с мысли.
— А теперь, вспомнил! — торжествующе закончил Петяша. — Как ты про инстинкт сказал, так и вспомнил! Если и остается в такой борьбе хоть малюсенькая надежда, то только на собственный инстинкт. Волю к жизни, если хочешь. Ты знаешь, как мне жить приходилось. Совсем без ничего, без всяких точек опоры. С нуля! И выжил. И даже неплохо так обустроился… А ведь сколько раз думал: все, конец, сдохну вот под забором… Но нет; не сдох. Хотя никаких супер-пупер-гениальных штук не выдумывал и не предпринимал. На инстинкте выезжал, выходит! И помогло! Может, он и сейчас выручит, инстинкт-то? Ведь это какая ж мощная, должно быть, штука, если звери уже сколько лет живут на одних инстинктах, вообще без всякого разума и вымирать пока не собираются!
Димыч помолчал, размышляя.
— Жили, — поправил он. Не «живут». Ибо пришел человек, у которого якобы есть еще кое-что, кроме инстинктов, и всех их — под корень. Ну, не всех, но, если бы вовремя не спохватились, что зверье на планете вот-вот закончится… Потому в живительную мощь инстинктов как-то не шибко верится. Но это — ладно. Короче говоря, ты собираешься, за неимением других возможностей, сидеть на берегу реки и ждать, когда мимо проплывет труп твоего врага, надеясь, что инстинкт самосохранения автоматически в нужный момент продиктует правильный образ действий. Верно я тебя понял?
— Ну… В общем, да.
Прозвучало Димычево резюме как-то неприятно, отчего у Петяши заметно снизилось настроение. Немедленно сделалось жаль, что он вообще затеял этот разговор. Ну, что ты с этим языком будешь делать; вечно он… вот кто, кто тянул, спрашивается?
— Конечно, некоторая мудрость в этом есть, — продолжал Димыч, — но в противовес сей азиатской мудрости существует еще европейская сказка о двух лягушках в крынке со сливками.
Тут Петяше еще пуще сделалось не по себе. Странно: отчего это решающим аргументом в разговоре — особенно наглядно это можно видеть в фидошных эхах — нередко становится какая-нибудь хлесткая цитата или изречение? Причем, даже не обязательно относящиеся к делу, а то и вовсе перевранные… Или не такие же точно люди те изречения придумали? Еще средневековые схоласты предпочитали полагаться на авторитет предшественников, и сейчас вон те же пресловутые кришнаиты из кожи лезут — впрямую, не стесняясь, доказывают, что по-другому, без авторитетов, вообще, никуда…
— Что ж, давай, ежели только путь… х-мммм… недеяния тебе не унизителен, — продолжал Димыч. — Я бы все-таки предпочел предпринять что-нибудь разумное. А скажи, ради академического интереса, что тебе сейчас подсказывает твой инст…
Вдруг, оборвав почти высказанный вопрос на полуслове, он замер, слегка склонив голову в сторону двери.
Петяша тоже прислушался.
В наступившей тишине явственно слышен стал негромкий скрежет ключа в замочной скважине.
Не вставая со своего табурета, Димыч развернулся всем телом в сторону кухонной двери, пихнул створку носком ботинка, отчего она бесшумно отошла к стене, и характерным таким, по множеству американских фильмов Петяше известным движением сунул правую руку за борт пиджака.
Что такое у него там, успел подумать Петяша, неужто — пистолет? Или просто нервная чесотка мучает?
Входная дверь отворилась, впуская в квартиру…
… Елку.
Петяша, только теперь осознавший, что от неожиданности перестал даже дышать, облегченно вздохнул.
— Ну, здравствуй, — сказала Елка.
Судя по тону, она пришла окончательно выяснить отношения. Это заставило Петяшу подумать, что об облегчении говорить пока рановато. Преждевременно, дорогие товарищи…
