Олесю слегка покоробило. Хорошо зная недостатки отца, она его все-таки очень любила. Мэри сама схватила журнал и протянула его Карену.
- Читай, дружок, - сказала она с наигранным весельем. - Можешь вслух.
- У меня, к сожалению, нет никаких актерских способностей, - корректно сообщил Карен. - Поэтому прошу меня извинить, Мэри Умаровна, но читать я буду про себя.
- Да-а, - опять протянула Мэри, - палец тебе в рот не клади. Смотри, девушка, снова не обожгись, огонек горячий...
"Даже чересчур", - подумала Олеся, глядя, как Карен уткнулся в журнал, не замечая последних комментариев и наставлений фотомодели. Стихи показались Карену забавными, хотя, конечно, совсем не в его духе. Витковский действительно был в них предельно откровенен.
Лечу над океаном
С экранною звездой,
И я не слишком пьяный,
Не слишком молодой...
Везу такое диво
С собою высоко.
Ах, вся она красива
От попки до сосков!
Завоевать сумей-ка!
А я - завоевал.
Не из одной семейки
Я дочек воровал.
Да если б только дочек...
И жены хороши.
Но требуются очень
Они мне - для души.
Как хлеб и сигареты
И как глоток воды
Среда нужна поэту,
Обидно без среды.
Уют. В салоне кресла.
Снаружи - темь и мгла.
К тому же стюардесса -
Черт побери! - мила.
Но вдруг с небритой рожей,
Как ворон нелюдим,
Спросил какой-то: "Все же
Куда же мы летим?"
Карен негромко, с удовольствием засмеялся.
- Тебе понравилось? - встрепенулась Мэри и прикусила свой длинный яркий ноготь. - Ты бы тоже, наверное, хотел так же полететь в никуда?
Карен удивленно поднял брови, непроизвольно скопировав манеру Олеси.
- В никуда? Нет, это невозможно. Я никогда бы не полетел в никуда, - он выделил интонацией слово "никогда". - У меня всегда должен быть четко определенный, раз и навсегда избранный маршрут. И никаких вопросов о цели полета и сомнений о месте назначения.
- Ух, какой же ты умница! - опять пришла в восторг фотомодель. - Только попробуй выдержать свой маршрут без изменения, лапушка, хотя бы лет до тридцати, тогда посмотрим и поговорим.
- А тут нечего смотреть и не о чем говорить, - отрезал Карен. - Я своего добьюсь.
Олеся и Мэри украдкой переглянулись.
- Да-а, девушка, - тихо протянула манекенщица, - каков подарочек... Ну, я оставляю вас, ребята. Сегодня, я чувствую, вам не до меня, увидимся позже.
Мэри встала, ровная и длинная, как вязальная спица, и небрежно бросила перед Кареном ключи от квартиры Олеси, которые получила очень давно.
- Возьми, мальчуган. Теперь они тебе значительно нужнее, чем мне. Я могу позвонить в дверь.
И Мэри ушла, независимая, гордая, не расстающаяся со своей дурацкой бравадой, несчастная и бесконечно оскорбленная человеком, которого никак не могла забыть...
Карен какое-то время сидел молча, не зная, что делать: взять ключи, как ни в чем не бывало, или вернуть их Олесе. Она изучала журнал с хорошо знакомым ей стихотворением отца чересчур сосредоточенно, будто хотела выучить наизусть. И Карен взял ключи. За сегодняшний день ему бросали их уже второй раз. Волшебный, сказочный, туманный день по имени Олеся...
Незаметно стемнело. Полина тихо и неслышно ушла спать, перед этим еще раз вежливо напомнив Карену о его обещании принести на днях Сонечку. Карен и Олеся долго сидели в полумраке, не произнося ни слова, не шевелясь, боясь потревожить хрупкое равновесие, которое наконец наступило.
Мальчик не выдержал первым, вскочил и поднял Олесю на руки. Она была почти невесомая - цветочный лепесток или перышко птицы - и смотрела усталыми озерными глазами. На Карена глядела сейчас женская неприкаянность, надломленность, тайное, безмолвное отчаяние, словно когда-то Олеся больно ударилась - и следа от ушиба давно нет, а память все хранит в себе страшное впечатление о том давнишнем, вроде бы пережитом, но до сих пор остром, как ожог, страдании.
- Ты будешь моей женой! - объявил Карен. - Ты ведь будешь моей женой?
Впрочем, ответа ему не требовалось. Он сам все прекрасно знал. На него печально, укоризненно смотрели горькие, несвадебные совсем глаза... Но Карен уже отлично владел новым положением. Иначе ничего бы не получилось. И не получится в дальнейшем, если не надеяться только на самого себя.
Олеся и в постели с удовольствием передала инициативу Карену. Ее лицо с плотно сомкнутыми веками было доверчиво и покорно запрокинуто перед ним, тонкая шея и худые торчащие ключицы вызывали жалость и нежность, от которых хотелось без конца целовать детские узкие косточки... От его поцелуев она сразу начинала стонать, бормотать, что-то приговаривать или просто долго тянуть одну и ту же букву "а". Это восхищало Карена, пытавшегося разобрать хоть что-нибудь в хаосе бессвязных слов и звуков.
- А ты, оказывается, поешь, - сказал он два дня назад.
- Тебе не нравится? - неуверенно спросила Олеся.
- Нет, что ты! - Карен даже удивился.
Сонечка тоже всегда говорила, только совсем другое. Она произносила вполне осмысленные ласковые слова и коротенькие обучающие фразы: "Положи руку вот сюда", "Поцелуй здесь и здесь". Никакого восторга у Карена они не вызывали.
Но сегодня среди милого сумбура слогов вперемежку со стонами внезапно прорвалось одно четко и чересчур не вовремя сказанное слово.
- Валерий... - простонала вдруг Олеся.
Карен окаменел. Всякое желание пропало. Она сказала: Валерий... Валерий Семенович...
Тяжелое, нехорошее, темное удушье стало подбираться к горлу и собралось там комом, который нельзя ни выплюнуть, ни проглотить. Карен в бешенстве, в ярости, совершенно не владея собой, схватил Олесю за плечи. Он встряхнул ее с чудовищной силой и мог, наверное, просто сломать пополам. Он готов был сомкнуть пальцы на тоненьком горле и сжать их...
"Я сейчас убью ее, - в припадке ненависти подумал Карен. - Так ей и надо, суке, потаскухе, распутнице: она не того заслужила! Что я делаю?! Я же могу убить ее..."
На худой шее Олеси уже заплывали синевой пятна от его пальцев, дышала она с трудом, хрипловато, но не произносила ни слова, не жаловалась и не плакала. И это было страшнее всего. И раскаяние Карена вновь сменилось взрывом негодования.
- Если я еще раз услышу от тебя это имя, ты больше никогда меня не увидишь, - жестко отчеканил он. - Я сейчас виноват перед тобой, но я не в состоянии его слышать, тем более сейчас... Я не могу, понимаешь?! И я за себя не отвечаю, если это повторится хотя бы раз!
- Не... повторится... - еле слышно пролепетала Олеся.
И снова наступило молчание, гнетущее, давящее, невыносимое. Карен сидел, привалившись боком к стене. Он действительно многое недооценивал и недопонимал в своем таком, казалось, мирном и определенном будущем. У него ведь сейчас было только оно одно, а у женщины, лежащей рядом с ним, существовало еще и прошлое... И в нем можно захлебнуться, завязнуть навсегда, если разом не оборвать все связи и ниточки, привязывающие ее к ушедшим. Иначе не получится.
Он встал и прошелся по спальне. Ковер под ступнями был теплый, пушистый, напоминающий домашний уют его комнаты. "Проклятый день", - подумал Карен и опустился на корточки перед постелью.
- Ты замечательно умеешь мурлыкать, Леся... Ты помурлыкаешь мне сегодня?
День был совершенно белого цвета, таким, что хотелось брызнуть в его размытое однообразие чем-нибудь цветным и ярким. Точно такой же стала наступившая ночь, расцвеченная, правда, рекламой и фонарями, но тоже довольно бледными и расплывающимися в молочном тумане. Липкий, мокрый, он обволакивал и втягивал под свой непрозрачный купол все вокруг, превращая город в волшебную сказку. Это были день и ночь Олеси. Во всяком случае, так утверждал Карен.
7
Сон оказался цветным, остросюжетным, с роскошными трюками. Очевидно, в нем предполагалось две серии, но на самом интересном месте его прервал неожиданно громкий разговор родителей прямо возле дверей спальни старшего сына. Их явно тянуло на скандал.
"Чтоб вас волки съели", - без всяких сантиментов пожелал Карен любимым папе и маме.
- Ашот, за что ты надо мной издеваешься? - нервно спросила Маргарита. - Почему ты не обращаешь никакого внимания на ребенка?! Он без конца возвращается утром! Сегодня он опять проспал занятия, вон, полюбуйся! Или тебя больше не интересует судьба сына?
- Рыжая, - ласково поинтересовался Ашот, - объясни мне, пожалуйста, почему все женщины так любят выяснять отношения? И давай лучше уйдем отсюда, мы разбудим мальчика.
"Уже разбудили", - сонно подумал Карен.
- Насчет всех мне ничего неизвестно, и я выясняю не наши с тобой отношения, а твои отношения с сыном! Я не спала всю ночь! - возбужденно заявила Маргарита.
- Я тоже, - легко соврал Ашот. - Всех слонов пересчитал, и все без толку!
Голоса стали удаляться и стихли в отдалении, за стеной.
"Почему отец не уехал по делам? - размышлял в полусне, не открывая глаз, Карен. - А учебу действительно пропускать нельзя. Я здорово расслабился. Столько спать утром не обязательно, вполне достаточно одной ночи за два дня".
