– Да будет тебе известно, – начал я свой просветительский монолог, – что архангел Гавриил открывает тайные знаки Бога. Например, деве Марии он сообщил благую весть о рождении у нее сына. Он же, кстати, предсказал и ее кончину. А у иудеев, например, Гавриил вообще является ангелом смерти. Он приходит к жертве с длинным заточенным тесаком и забирает невинную душу.
– В Википедии вычитал?
– Ага.
– Очень интересно. Хочешь подчеркнуть свое интеллектуальное превосходство?
– Я хочу подчеркнуть, что не хочу говорить глупости.
– Разговор о нашей совместной жизни ты считаешь глупостью?
Я промолчал. Стрелка спидометра давно миновала экватор.
Что, черт побери, происходит?! Почему я не могу ответить ей адекватно, хотя ясно осознаю нелепость ее аргументов? Ведь неуместность этого разговора была очевидна. Почему я молчал, хоть и чувствовал, что она меня разоружает? Да, она права, нам нужно говорить и говорить о том, как мы живем и почему так живем, но разговор этот (точнее, с некоторых пор – лишь попытки разговора) всегда заканчивается одинаково: я несу на себе груз вины за ее бездарно прожитые годы. Она не несет, я – несу. Может, я святой?
Я затосковал по термосу со смородиновым чаем и бутербродам. Похоже, маленький праздник семейного дорожного чревоугодия накрылся медным тазом. Мы самым чудесным образом в сотый (тысячный?) раз уничтожили возможность радоваться простым и приятным вещам.
– Давно ты притворяешься, что испытываешь оргазм со мной? – спросил я, не отворачиваясь от дороги. Не услышав в ответ ни звука, осторожно повернулся. В глазах у Веры блестели слезы. Мне бы остановиться в тот момент, но нет – шанс был упущен. Руки жестко сжимали руль, стрелку спидометра лихорадило. Деревни, автозаправочные станции, придорожные кафе пролетали мимо нас, как черно-белые слайды на крутящемся барабане.
– Будем считать, что ты ответила. Хотя я и сам догадывался, что могу в постели хоть волчком вертеться, хоть на голове стоять – тебе один хрен. Меня только одно интересует: как давно? Сколько лет я выкладываюсь вхолостую?
– С тех самых пор…
– С каких?
– С того вечера, когда завис с этой сучкой.
– Господи боже, с какой еще сучкой?!
Машина взвыла, бросилась вперед, едва не соскочив в засыпанный снегом кювет.
– С рыжей.
– О, блин… да не зависал я с ней! Мы просто выпили по бокалу шампанского!
– После которого она висела у тебя на шее как шарфик.
– Она была пьяна и действительно мало отличалась от шарфика!
– Она прекрасно понимала, что делает, и мое присутствие ее не остановило. Не будь меня рядом, она спустила бы тебе штаны и отсосала…
Тут я не выдержал, заорал:
– И это было бы здорово, дорогая, потому что ты не отсасывала мне уже целую вечность!!! Куда мне идти, к шлюхам?! Я не хочу к шлюхам, я старомодный дурак, я хочу заниматься этим с человеком, которому как минимум симпатизирую… да что я, господи, объясняю тебе опять!
– Хочешь, чтобы я сделала это прямо сейчас?
Верка развернулась ко мне, протянула руку к ширинке. Кажется, она действительно собиралась расстегнуть молнию на брюках.
– Прекрати…
– Нет, почему, ты же об этом мечтаешь! Давай, доставай, я все сделаю как надо и проглочу, как ты любишь!!!
Она чуть не плакала, но дрожащие пальцы при этом проворно расстегнули пуговицу на штанах.
– Да что с тобой, Вера! Перестань!!!
Я перехватил ее руку, отбросил. Получилось довольно грубо, будто я оттолкнул ее. Вера отшатнулась к дверце. С минуту не говорила ничего, потом начала медленно приколачивать мои конечности ржавыми гвоздями к кресту:
– Да, я плохая любовница… наверно, гораздо хуже твоей рыжей. Меня никто этому не учил, у меня до тебя был лишь один мужчина, да и тот только прибегал вечером по пятницам и понедельникам, быстро кончал мне на живот и убегал к жене. Я была у него дыркой, понимаешь… дыркой!!! И для тебя я тоже – дырка! Ни души, ни сердца, ни желаний. Ничего не нужно – ни цветов, ни мороженого, ни кино, ни ресторанов, ни просто спросить, как прошел день, о чем я думаю и чего хочу, какая кофточка мне в магазине понравилась, кто мне улыбнулся на улице, сделал комплимент, нравлюсь ли я еще кому-нибудь, кроме собственного мужа…
Она протянула ко мне руки ладонями вверх.
– Посмотри.
Я бросил короткий взгляд.
– А теперь сюда посмотри. – Она указала двумя указательными пальцами на темные круги под глазами. – А мне всего тридцать…
Она взяла небольшую паузу. Я слушал ее всхлипывания, и сердце мое теперь раскалывалось на маленькие кусочки. Лишь одна вещь в этой жизни может тронуть меня – это искренние слезы. Не важно, плачут ли дети, женщины или взрослые мужчины, я всегда хватаюсь за горло, будто слезы эти душат заодно и меня самого.
Слезы делают человека беззащитным.
– Я хочу второго ребенка, – сказала Вера. – И еще хочу пожить для себя, хочу быть интересной, сексуальной, желанной…
Она шмыгнула носом. Я уже готов был обнять ее, но уже в следующую секунду она допустила серьезную ошибку:
– Почему ты не можешь мне этого дать?!!
Укол! Новый укол в сердце. Снова лишь я отвечаю за наши общие неудачи. Если бы в тот раз она воздержалась от обвинений и просто посетовала, что плохо у нас получается быть счастливыми, клянусь, я бы действительно остановил машину на обочине, прижал бы Верку к себе и покрыл лицо поцелуями. Пусть на короткое время, но между нами установился бы мир, потому что я знаю: несмотря ни на что, эта женщина отдаст за меня все, что у нее есть, в том числе и жизнь… Но, увы, она вновь выступила в роли прокурора, а я по-прежнему сижу в клетке, как опасный для общества рецидивист. И так было всегда. И так будет…
– А мне кто-нибудь дает?! – рявкнул я, вдавив педаль газа до упора. Двигатель взревел. – Мне кому плакаться?! Почему я должен каяться все время?! Каяться, каяться, каяться… Я устал носить этот кирпич на шее!
– Не гони…
– Почему, я тебя спрашиваю?!
Я пытался перекричать двигатель, но машина ревела так страстно и разгонялась так быстро, что голос мой терялся. И я заводился еще сильнее и кричал еще громче. Я даже не замечал, что глаза у Веры, глядящей на дорогу, становились большими.
– Не гони так! – крикнула она, но смысл фразы я понял лишь по губам и мимике.
Вскоре я и сам увидел, насколько опасной стала наша скорость. Мир по обеим сторонам шоссе превратился в две серые полоски с мелькающими белыми и черными пятнами, а асфальтовая лента дороги перед нами, наоборот, словно застыла. Мои конечности заледенели.
Собака… я увидел впереди пса. Он пересекал дорогу примерно в двухстах метрах от моей машины. Несчастная глупая псина, потерявшая хозяина и в испуге мечущаяся по окрестности в поисках живой души.
Вот тут я реально испугался и отпустил ногу с педали газа, чтобы поставить ее на тормоз…
– Я не знаю, что с нами произошло, – сказал я в темноту. В ответ не услышал ни звука. Только холодильник на кухне вздрогнул, очнувшись ото сна.
Я посмотрел на свою возлюбленную. Она уже сопела, уткнувшись носом мне в плечо и обнимая одной рукой. Я ощущал бедром ее нежный пушок внизу живота. Она не надела трусики… моя маленькая прелесть.
Утром я проснулся в одиночестве. Точнее, проснулся раньше рассвета, но одиночество осознал лишь утром, когда окончательно разомкнул глаза (я уже привык спать один и теперь всю ночь ворочался, ощущая рядом еще одно тело, пусть и столь прекрасное, но все же постороннее).
Я сразу почувствовал, что нахожусь в квартире совсем один. Ее не было в кухне, где она могла бы готовить мне завтрак, она не плескалась в душе и не выносила мусор. Ее точно не было со мной.
Впрочем, не стоило паниковать. Она ведь могла выйти в магазин за свежим сыром, например, или молоком. Она девочка вроде хозяйственная, деловитая, организованная.
Я потянулся, развел руки в разные стороны, зевнул. Тут же заметил на прикроватной тумбочке записку – прямоугольный клочок бумаги, вырванный из моего кухонного блокнота.
В записке красовалось всего одно слово:
«Прости».
…Я снова на вокзале. Нет никакого ангела и быть не могло. Вокруг снуют пассажиры с сумками, ребята из охранного агентства и менты. Монотонный женский голос по радио объявляет о посадке на поезд, следующий из Новосибирска в Адлер. Все тот же вечный Адлер, как единственно возможный город счастья на земле. В общем, все как всегда… просто я задремал в зале ожидания на втором этаже.
Пробуждение не принесло мне хорошего настроения. Возле киоска с периодикой стоял высокий темный человек. Он смотрел на меня. Смотрел с мрачным интересом, будто на диковинное, но опасное животное.
Вокзальная мафия готовила покушение.
День второй – 30 декабря
