К причалу Новомихайловской заставы мы швартовались с первыми лучами солнца. Попрощались с погранцами — неплохо подготовленные, кстати, ребята. И взяли на борт подполковника — какую-то шишку в погранвойсках округа. Этого надо было доставить в Камень-Рыболов. Ну, слава Богу, наша одиссея заканчивается. Всё бы ничего, но как поётся — с нашим Тараканом не приходится тужить. Вот он опять вместо прямой дороги начал кружить вокруг старшего офицера.
— Может, рыбки спроворим, товарищ подполковник? Я жене обещал, а вы друзей угостите.
Беспалов приказал запустить РЛС, обшарил всю Ханку, на всех диапазонах — нет «Кавасаки». Опечалился. Подполковник о своём:
— Мичман, а ты лотосы видел? Они где-то здесь произрастают. Заглянем, если сильно по пути?
Таракан тоже рад задержке — может, наконец, «кавасаки» объявятся. Зашли в Сантахезу, прошли лесистые берега. Вот они — заводи, как на Верхнем Сунгаче. Спустили трофейный ялик на воду, и мы с Тереховым отправились на святотатство. Лотосы — очень редкие цветы на Земле. Растут только на Ниле в Египте и где-то под Астраханью в дельте Волги, ну, и тут — на реке Сантахезе у сопки Лузановой.
Я на вёслах, Мишка срезает стебли экзотических цветов ножницами в воде, на глубине вытянутой руки, и опускает их в ведро с водой. Всё делает по инструкции подполковника. Лотосы — это наши болотные лилии, только цветки гораздо крупнее и лепестки твёрже. Листья огромные. Всё это плавает на воде, радует глаз. А тут мы, с ножницами. Спецвойска называется. Расчехлил бы вчера Курносый по приказу командира свою рогатку и посшибал крыши Астраханки.
— Мишка, — спрашиваю, — ты мог вчера пальнуть, если б погранцы не подоспели?
— Легко, — говорит комендор и поясняет. — Приказ, Антоха, это такая штука, за него либо орден дадут за исполнение, либо в дисбат сошлют за невыполнение.
— Ордена и посмертно вручают.
— Не дрейфь, Агапыч, посмотри, какая красота!
— И не жалко, что завянет?
— А приказ?
— Служба, ведь она не вечна.
— Изменятся обстоятельства — изменимся и мы.
Выйдя из Сантахезы, Таракан ещё раз прошарил Ханку РЛС и, не найдя рыбаков, объявил курс на базу. Темнело. Поскольку мы были не на границе под приказом, вздумалось Беспалову пройтись в сиянии своих огней. Включили все положенные — габаритные, ходовые, а из двух пограничных один заартачился и зелёный свет не выдал.
— Ты проверял? — ощерил тараканьи усы командир.
— Проверял, — лепечу, хотя когда это было.
— А я думаю, нет. Вот теперь лезь и проверяй!
Качка казалась обычной, но это из рубки. А когда карабкаешься по мачте, мокрой от брызг, она кажется — о-ё-ёй! Добрался обезьяной до середины мачты, хотя руки занемели от усталости, а ноги сводила судорога. Уже откручивал зелёный колпак фонаря, когда на палубе показался подполковник.
— Ты что там делаешь?
Что за дурацкий вопрос? Кокосы собираю. Что я ещё могу делать на мачте, в сумерках, в четырёхбальную болтанку?
Заменил лампочку, и она загорелась. Прикрутив колпак, спустился.
Подполковник:
— Кто послал?
И этот вопрос дурацкий, хотя он мог подумать и на старшину.
Через пять минут сунулся в рубку, а он там Таракану разнос учинил. Я, понятно, обратно, но услышал, что наш командир «дубина стоеросовая, и плесень подзаборная, и физику надо в школе учить, за партой, а не жизнями подчинённых — ведь лампочки чаще всего перегорают в момент включения». За это почти простил подполковнику лотосы.
От ужина наш гость отказался и от вечернего чая тоже. Не пожелал в каюту спуститься. Сидел в ходовой рубке близко от двери и никому не позволял её закрыть. Постоянно глотал слюну или сплёвывал за борт — вид его был неважнецкий. Спросил меня — сколько баллов волна? Я ответил, что четыре, и пошёл выяснять к боцману, почему четыре. Теслик:
— Не учили в одиннадцатой роте? Штиль — это понятно, это ровная гладь. Появляется рябь и начинает образовываться волна — это балл. Два, когда волна сформирована и начинается качка, на борт или через киль. Три, когда на гребне волны появляются барашки пены. Когда их забрасывает через борт — это четыре балла. Когда волна прокатывается по юту — это пять. Шесть, когда бак захлёстывает. Брызги на мостике — это семь.
— А восемь, боцман?
— Восемь корвет наш не выдержит — сделает буль-буль.
За своё унижение Таракан отомстил окружному офицеру подло.
Прокувыркавшись ночь в неспокойной Ханке, рассвет встретили на траверзе Камень-Рыболова. Из отряда за высоким начальством прислали «УАЗик». Он подъехал к самой черте прибоя. К нему и направил катер Беспалов. Ему ничего не стоило, зная состояние подполковника, пришвартоваться к стенке — шагнул через борт, и на бетонной тверди. Но месть уязвлённого сундука была изощрённой. Он причалил ПСКа напротив прибывшей машины. Бросили сходню, завели швартовые. Пожалуйте, товарищ подполковник. Измученный морской болезнью и бессонной ночью, наш гость выбрался из ходовой. Широко ставя ноги, раскинув руки, поплёлся к сходне. Взглянул и остановился. Понял, что при всём желании не сможет сойти по ней вниз — рухнет в прибой на первом же шаге. Обернулся, держась за топовую стойку, кинул мутный взгляд в ехидную мичманскую морду, козырнул флагу и пополз по сходне на четвереньках ногами вперёд. Таракан только что пальцем на него не указывал, всё вертел головой, ища на наших лицах сочувствия подлой радости.
Подполковник уехал и про лотосы забыл. Герасименко притопал, тут же экспроприировал один. Сказал — жене, а Таракана успокоил:
— Твой подполкан из округа рад до слёз, что добрался живой.
Позавтракали, а сундук всё места себе не находит — не знает, можно ли домой отлучиться или ещё какой приказ последует? Ушёл к флотским, позвонить Кручинину домой. Дозвонился, получил добро и на попутке укатил в посёлок. Мы об этом не знали. А вдруг видим толпу женщин, прорвавшихся через флотский КПП, пересёкших плац и направляющихся к береговой черте с явным намерением взять наш «Ярославец» на абордаж.
— Поднять сходню, — приказал боцман.
Женщины начали с оскорблений, и это нас озадачило. Потом стали уговаривать, как это умеют только женщины. И мы поняли, что это экзотичные лотосы ввели их в такую экзальтацию. Подобно мадам Герасименко, они хотели быть обладательницами одного из диковин Света. Курносый удумал поупражняться в искусстве дипломатии и сделал нескромное предложение: цветы в обмен на любовь. В него вслед за насмешками и угрозами полетели камни. Когда на баке показались хохлы-красавцы Теслик с Оленчуком, осаждавшие сбили пыл. Оказалось, они не прочь обсудить последнюю тему, и просили показать товар лицом. Только не совсем было ясно, о чём речь — цветах или моряках. Курносый подвёл итог дискуссии:
— Тогда, до вечера.
Днём приехал Кукин и забрал ведро с цветами, обещав вернуть катерное имущество. Товар ушёл, но мы на что-то ещё надеялись. После вечернего чая и спуска флага, расстелили тулупы на спардеке и легли, прислушиваясь к каждому шороху и плеску. Безлунная звёздная ночь раскинула свой усыпанный бриллиантами шатёр. Ханка замерла, любуясь.
Мне надоело ждать призрачных нимф, и я попросил:
— Ваня, спой.
Хохол запел своим удивительным голосом одну из задушевных украинских песен. Не надо много слов, чтобы передать состояние, скажу просто — я был счастлив в те мгновения. Чувство это было полным, так как Терехов не лез с музыкальными испражнениями. Он вострил уши и вглядывался в темноту берега. Наконец, и ему ночь принесла долгожданное — в месте нашей утренней швартовки раздались женские голоса и плеск воды.
— Пошли, — звал Курносый подельщиков.
— Торговать нечем, — заметил Оленчук.
— Сами приплывут, — отмахнулся Теслик.
Не таков был Курносый. Он разделся, спустился за борт и поплыл к берегу. Вернулся через час.
— Ну, как? — спрашиваем.
— Две женщины детородного возраста, — отвечает.
— Это как?
— Да так, покупались, поболтали, потом говорят: «Отвернись — пойдём одеваться, мы, как бы, не совсем одеты».
— А ты и не знал.
— Не знал, — согласился Мишка и загрустил. Грустил он недели две. Думали — заболел.
Стёпка-бербаза выпросил у Кукина один лотос и преподнес Светке Рожковой. У моей названой сестры появился новый ухажёр. А мы продолжали искать новокачалинских нарушителей на границе и во внутренних водах.
Ваше благородие госпожа Кончина
Для кого сыра земля, а кому — пучина
В холодные объятия постой, не зови
Не везёт мне в службе — повезёт в любви.
Перед нами кусок мяса — целый шмат настоящего филе, без единой косточки. Смотрим на него заворожено, смотрим с вожделением, смотрим, как на…. ну, наверное, как на женскую ягодицу. Чёрт! Бесподобное зрелище!
