— Так точно! — в голос рявкнули Герц и Павлушкин.
— Обезьяны, теперь у вас на троих ровно три минуты, чтобы у Семёнова была чистая подшива. Время пошло!
Никакого замешательства. Павлушкин быстро, но без суеты вынул из кармана кителя запасной подворотничок и сказал:
— Герц, готовь иглу и нитку. Семёнов, снять китель и выставить его перед собой. Дело шью я. Поехали!
Устав позаботился о том, чтобы самое необходимое всегда было у солдата под рукой. Герц снял шапку, вынул из-под козырька иглу с заранее вставленной в неё белой ниткой (также под козырьком были иглы с нитками чёрного и зелёного цвета) и передал орудие труда швее. Семёнов снял китель через голову и выставил его перед собой.
— Сто к одному, что не успеют, — сделал ставку Кузельцов и, скрестив руки на груди, впился взглядом в Павлушкина, сделавшего первый стежок.
Белая нитка стала шустро окаймлять подворотничок.
— Шей левой рукой, — усложнил задачу Кузельцов. — Пять секунд добавляю.
— Не успею, товарищ сержант, — наудачу закинул удочку Павлушкин.
— Успеешь, верю в тебя, — попался на крючок Кузельцов и, поразмыслив, сказал: «Пожалуй, пять секунд за левую руку маловато. Минуту накидываю, но чтобы всё чин чином».
Того и надо было Павлушкину. Командир отделения оказался на его стороне. Бойцы стояли в строю, не шелохнувшись, как деревья вдоль городской улицы в безветренную погоду. Они и волновались за Павлушкина, как дубки и берёзки, на которые, как помнит читатель, и походила расцветкой военная форма в начале третьего тысячелетия. Молча переживали солдаты, боясь лишним шорохом отвлечь человека от дела. На дубки и берёзки курсанты походили и тем, что выделяли кислород из листьев на форме. То есть нельзя сказать, чтобы прямо выделяли, но, по крайней мере, точно не потребляли, потому что дыхание от волнения за швею у всех было на краткое время задержано, словно какой-нибудь нарушитель общественного порядка, предлагающий милиционеру взятку через полторы-две минуты после ареста.
Павлушкин уложился в сроки, и листья на форме первого отделения АРТ взвода радостно зашелестели; зашевелились курсанты. О первой стадии утреннего осмотра можно было забыть.
Началась вторая стадия. Тыльная сторона ладони сержанта уподобилась лодке, подбородки курсантов — морским волнам. И не дай было Бог плавсредству ощутить под собой не водную гладь, а ельник или березняк. Судно непринуждённо летело по волнам, пока не добралось до подбородка Фаненштиля. Лодка пробороздила по какой-то поросли и покарябала днище.
— Фань, советую после армейки в лесничество податься, — обратился Кузельцов к небритому курсанту.
— Я не виноват, за ночь отрастают, — опустив глаза, ответил Фаненштиль.
— Я и говорю, с твоими талантами прямая дорога в лесники. С нашей-то экологией, Фань. Посадишь саженцы, и они за ночь в небеса упрутся.
— Больше не повторится. Простите.
— Нет, ну если ты бородатый старик Хотабыч, так и скажи. Я выдеру у тебя волосинку, загадаю заветное желание и отпущу с миром.
— Я не старик Хотабыч.
— То есть мне ещё год из-за тебя сапоги топтать? Удружил — спасибо.
— Товарищ сержант.
— Товарищ сержант, товарищ сержант… Ладно, я не в обиде. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Побрею тебя только, чтоб ты другим надежду не давал своими джунглями. Так точно?
— Так точно.
— Станок тут не подойдёт. Какой-то он грубый, — да? На станках только болты вытачивать. Для бороды нужно что-нибудь помягче, повкуснее что ли. Не знаешь, чем тут можно помочь?
— Не могу знать!
— Не расстраивайся и благодари Бога, что у тебя есть я.
— Товарищ сержант, только не…
— Вафельное полотенце, — закончил Кузельцов. — Это как раз то, что надо. И мягко, и вкусно.
— Това-а-арищ сержант, — взмолился Фаненштиль.
— Ну, ну, ну, не благодари, — отмахнулся Кузельцов. — Всё, чтоб ты улыбался. Забота о тебе — моя прямая обязанность, мой долг. Если так уж хочешь отблагодарить, подгонишь мне вечером пачку «Кента».
— Разрешите, я сам побреюсь лучше? Я мигом.
— Нет, нет и никак нет. Хочу послужить тебе. Не отказывай мне, пожалуйста. Не обижай меня, дорогой Фаненштиль… Я уже и Семёнова за полотенцем отправил.
Услышав намёк на приказ, Семёнов выпал из строя и рванул за полотенцем. Через три минуты лицо Фаненштиля напоминало поле, на котором сначала поработали сенокосилки, а потом прошли манёвры танковой дивизии.
— Содержимое карманов к осмотру! — приказал Кузельцов.
Курсанты сняли шапки и стали выкладывать в них всё, что имелось в штанах и кителях. Странное дело, читатель. Солдатам было известно, что карманы — не место для мусорной свалки. Однако каждое утро шапки доверху наполнялись разнообразным хламом. Ну что за люди такие, ей-богу?! Прямо не люди, а мальчишки служили в армии от Калининграда до Дальнего Востока. Гвозди, семечки, конфетные обёртки, куски телефонного провода, магниты, поломанные наушники, ручки без пасты, шевроны других родов войск, ключи от неизвестных дверей, съеденные на три четверти печенья, подшипники — вот лишь небольшой перечень предметов, оттопыривавших карманы солдат. Самое удивительное, что наказание за незаконное хранение рухляди не пугало даже самых робких бойцов. Слегка получить по шее за какую-нибудь гайку в курсантской среде считалось за честь. Сами сержанты со скрытым неодобрением относились к тем, у кого в карманах было пусто.
— Ты какой-то не такой, Пономаренко! — прорвало однажды сержанта Лысова. — Чё у тебя вечно ничего лишнего? Какой-то ты не пацан! Даже бить тебя не хочется! Сгорел на очки!
Кузельцов ворошил содержимое курсантских шапок, улыбался и качал головой.
— Ну краник-то тебе зачем? — спросил он у Павлушкина.
— Пригодится, — прозвучал ответ.
— Куда пригодится? На член что ли поставишь, чтобы мочиться в удобное время?
— Никак нет! На умывальник.
— На какой, блин, умывальник? Все краны в порядке.
— Страхуюсь. Сегодня в наряд заступать, вдруг чё случится.
— Хозяйственный ты у меня. А SIMка тебе зачем?
— Нашёл.
— Я спрашиваю «зачем», а не «откуда»?
— На сотовый.
— У тебя же нет телефона.
— У Вас есть.
— Так она для меня что ли?
— Врать не буду — для Вас… Краник только оставьте.
— Как дети малые. А чё же не заныкал[56] краник?
— Хочу его сегодня на законных основаниях носить.
— Тебе это душу греет?
— И душу греет, и надёжней. Сопрут ведь.
— А клей тебе зачем?
— Клеить.
— Ты чё меня за дауна держишь?
— Я не чуфаню[57], товарищ сержант.
— Чуфанишь.
— Я не чуфаню… Бухаю я.
— Опа!.. Когда это ты успел?
— До армейки.
— Достал ты меня. Клей, спрашиваю, зачем?
— Вдруг что-нибудь расклеится… Товарищ сержант, Вы не сердитесь. Краник только оставьте. Я завтра выброшу, а сегодня — наряд.
На дне шапки Герца лежали два письма.
— Где по уставу должны храниться письма? — задал вопрос Кузельцов.
— В тумбочке, — ответил Герц.
— А чё они у тебя в кармане делают?
— Забыл выложить.
— От кого хоть?
— От младшей сестрёнки. То есть первое — от неё, второе — мой ответ.
— Чё пишет?
— Примеры попросила решить из домашки.
— Сколько ей?
— Восемь с половиной.
— Решил?
— Так точно… Сбросить письмо не успел.
— То он забыл, то не успел. Она ведь ждёт, обезьяна!
— Виноват!
— А ты вообще понимаешь, что письмо-то она получит, а примеры ей уже на фиг не нужны будут? Через десять, может, дней письмо дойдёт, а домашку завтра сдавать.
— Домашку Настенька две недели назад, наверное, сдала, — грустно сказал Герц. — С нерешёнными примерами.
— Отставить сопли, боец! — строго произнёс Кузельцов. — В Красноярске морозы стоят, у детей по любому занятия отменили.
— Вряд ли морозы, товарищ сержант.
— А я тебе говорю — морозы! Спорить что ли полюбил?! В моём Омске морозы за тридцаху давят, значит, в твоём вонючем Красноярске тоже морозы. Сибирь одна.
— Всё равно не успею. На месяц же занятия не отменят.
— Короче, так. Сотовый у сестрёнки есть?
— Так точно.
— Ништяк. Павлуха, давай сюда свою SIMку, и молитесь оба, чтобы на балансе бабки были.
Кузельцов активизировал SIM-карту и, довольно усмехнувшись, произнёс:
— Слышь, Герц, на балансе пять баксов. С такими бабками можно любое домашнее задание в СМСки упаковать. И аккуратно, на пробелах не экономь. Дети в таком возрасте невнимательные, без пробелов запутаются. У самого сеструха.
— Спасибо, товарищ сержант.
— Пожалуйста. Как всё сбросишь, письма сожрёшь… Куулар!
— Я!
— Ты меня чем в шапке порадуешь?
— Землёй.
— Какой ещё землёй?
— С Родины.
— С Тувы что ли?
— Так точно.
— Где надыбал?[58]
— Зёма с соседнего бата подогнал.
— Для чего тебе земля?
— Просто.
— Иди её тогда в цветок высыпь, польза будет.
— Никак нет.
— Не понял, боец.
