Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе — нечего сказать, вовремя!
С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к «молнии» на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе.
И, следует признаться, подолгу…
Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок огромного реостата и постепенно дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело.
Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо.
— Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, — негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. — Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне — а не из какой-то немотивированной злонамеренности — считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем, то есть, сроком, оставшимся до намеченной — и даже не тобой намеченной — обстоятельствами, окружающими, — кем угодно, только не тобой! — где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили… Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло… Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно…
На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку.
Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала.
— Ладно уж, — сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. — Чего уж теперь-то отношения выяснять… Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то Димыч там один… Как; не лень?
— Нет. — Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. — Ну вот; разорвал все, что мог…
— Ерунда. Завтра пойдем и хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, — пообещал Петяша. — А что трусиков нет — под юбкой все равно не видать.
— Если там хотя бы от юбки что-нибудь осталось… В чем я по магазинам пойду? И на какие деньги?
Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки.
Ну вот, не успели помириться… Чего это она?
— А-а! Ты ж не знаешь… У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там много. На одежки — уж точно хватит.
Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое, незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью.
— Да-а?! Шутишь!
С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его.
— Я знала. Знала, что так и будет, — уже серьезно, однако радостно заговорила она. — Все это, конечно, необычно, н-но… Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил…
Слегка обиженный — если уж романы хорошие, то что такого невероятного в том, что наконец издатели их оценили? — Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка.
По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным, так, что к концу рассказа удивление переполнило все ее существо.
— То есть, ты… Даже не носил им?.. Не ходил к ним, ни на каких тусовках не засвечивался? Сами нашли и позвонили?!..
С запоздалыми испугом и вместе — облегчением Петяша отметил, что этот факт заставил Елку напрочь забыть о том, что до получения аванса у него никак не могло иметься денег на восстановление работоспособности телефона.
Ну и ладно. Пусть…
— Идем кофе делать, — напомнил он. — Да оставь ты свои тряпки; накинь вон халат.
Легко соскочив с тахты, Елка прошлась по комнате, взяла со спинки стула Петяшин махровый халат и уже было совсем собралась надеть его, но внезапно замерла.
— Она у тебя тоже в этом халате ходила? — неприятным, напряженным голосом спросила она.
Оп-пять — двадцать пять!
— Да, ходила! Что теперь в химчистку нести?! — рявкнул Петяша, охваченный вдруг непонятной яростью, которой тут же сам и устыдился. — Одевайся, — уже мягче попросил он. — Идем.
К удивлению его, Елка без звука надела халат, запахнулась, завязала пояс, которого — Петяша помнил — хватало как раз на два с половиной оборота вокруг ее талии…
А сколько у Кати выходило?
При этой мысли Петяшу, вдруг, точно поленом по голове шарахнуло: ведь Катя завтра с утра вернется! И что тогда? Ведь Димыч говорил…
Дальше мысль вышла неизмеримо страшнее:
А что, если не вернется?
Услыхав донесшиеся из комнаты после некоторого затишья шаги и шуршание одежды, Димыч поспешно привел себя в порядок и поглубже упрятал в карман изгвазданный носовой платок.
Раньше он, непонятно отчего, принимал интерес, питаемый женщинами к Петяшиной особе, как должное. Теперь интерес этот почему-то раздражал. Вот та же Елка! Насколько помнилось ему, всегда она относилась к безденежному, безработному — бесперспективному вообще — Петяше как-то покровительственно. По-матерински, что ли. Кто б мог вообразить, что она, однажды уйдя и хлопнув дверью, возьмет да вернется, будто побитая собака к хозяину! Взгляд ее, как вошла… это надо было видеть!
Впрочем, раздражало не только это. Раздражало вошедшее в привычку отвращение к самому себе (Петяша-то, небось, делает, что хочет и прекрасно с самим собой уживается, без всяких рефлексий!), и пуще того, неразъясненность сверхъестественных событий последних дней. Относительно последнего пункта Димыч понял пока только одно: событийно-временные неувязки совсем сбили его с толку.
А этот хрен, вместо того, чтоб помогаь разобраться, с бабами трахается! Инстинкт самосохранения, видите ли… Воля к жизни… Инстинкт размножения, черт побери!
Скрипнула кухонная дверь.
— Ты как тут? — спросил вошедший Петяша. — Кофе, случаем, не сварил?
Вопрос этот, в другое время, опять-таки, воспринятый бы, как должное, в связи с содержанием изложенных выше размышлений дико разозлил Димыча.
— Нет, — почти грубо ответил он.
— Чего это ты?
Взгляд Петяши сделался озадаченным и даже, как будто, чуточку виноватым. Это помогло Димычу взять себя в руки.
— Н-нет, ничего, — проговорил он, отводя взгляд. — Если вы сюда перебираетесь, я пока позвоню кой-кому из комнаты, ладно?
Это удивило Петяшу еще больше.
— Куда звонить-то; ночь глубокая на дворе!
— Ничего, — понемногу успокаиваясь заверил Димыч. — Туда — хоть под утро можно.
Нет, Димыч вовсе не врал, желая остаться в одиночестве, подальше от друга, вызывавшего теперь неприязнь. Он и в самом деле взялся за телефон и, казня себя дураком за то, что не догадался сделать этого раньше, набрал номер старого своего знакомого, Игоря Величко, журналиста, некогда плодотворно сотрудничавшего, в частности, с небезызвестной газеткой под красноречивым названием «Паранормалия».
На том конце ответили после первого же гудка.
— Каково нынче пресветлое здоровье вашей высокоуважаемой деревянной ноги? — вместо приветствия спросил в трубку Димыч.
— У-уо-оу! — отозвались в трубке. — Возможно, оно несколько хуже премногомалопочтенного самочувствия вашей драгоценнояшмовой деревянной головы… Здравствуйте-здравствуйте, гражданин маршал. Что давно не слыхать было?
— Дела, — значительно отвечал Димыч.
— Ну, коль скоро ты, забросив все дела, звонишь мне, убогому старику, среди ночи… неужто чем по моей части занялся?
— Д-да уж. Наклевывается тут кое-чего интересного. Только… к тебе сейчас подъехать можно?
— О чем ты спрашиваешь?! Или мне уже не нужно пить, есть и все остальное? Если у тебя посередь ночи назрела ко мне серьезная беседа, я с этого, определенно, смогу заработать. Верно я понимаю?
