Редактор в ярости хватает его за воротник и трясет так, что у того глаза едва не вылезают из орбит.
— Своей идиотской писаниной ты меня неврастеником сделаешь! — вопит редактор.
— Не мучьте меня! — отбивается хозяин магазина.
Редактор отпускает толстяка, и тот исчезает в дверях магазина. Но через минуту снова появляется с огромным ножом в руках и с грозным видом направляется к редактору, делая ему какие-то непонятные знаки. Нож упирается редактору в грудь, он уже чувствует холод металла.
— Я убью тебя… Печатай мою повесть!..
Лицо хозяина все ближе, ближе, оно расплывается, на его месте уже чудовище. Оно раздувается, словно шар, и, кажется, оторвется сейчас от земли и взлетит. Но вдруг оно с силой выдыхает воздух и выбрасывает из пасти бесчисленные листы бумаги. Редактор ловит один лист, другой, третий — на всех одна и та же надпись: «Судьба незадачливого влюбленного». Редактору страшно. А листы бумаги все летят и летят, покрывая землю. Сейчас они поглотят редактора. Он задыхается под их тяжестью и кричит:
— Напечатаю, напечатаю…
Просыпается в холодном поту и долго не может уснуть.
Утром редактор со страхом приближался к лавке, где в дверях его уже поджидал хозяин.
— Так я могу надеяться? — вежливо поклонившись, осведомился автор с улыбкой, очень напомнившей в этот момент ночное чудовище.
Редактор ускорил шаг. В кабинете только он сел за стол, как ему бросилась в глаза «Судьба незадачливого влюбленного». Будто кто-то нарочно положил рукопись на самое видное место. Толстая стопка исписанных неровным почерком листов напомнила редактору ночное видение, и ему стало не по себе. Рука невольно потянулась к звонку. Вошел курьер.
— Все это сжечь! — Редактор указал на рукопись и подошел к окну. А как только курьер с рукописью появился во дворе, крикнул: — Возле того дерева, чтобы я мог видеть, как она будет гореть.
Курьер положил стопку бумаги на землю, поднес спичку. Редактор не отходил от окна до тех пор, пока последний лист не превратился в пепел. Пепел разметало по двору налетевшим порывом ветра. Курьер вернулся, а редактор спокойно сел за работу. Внезапно его охватил страх: «А вдруг он захочет забрать свою повесть?! — Пот проступил у редактора на лбу. — Что-то я в полном изнеможении от этого «незадачливого влюбленного». — Он тряхнул головой и попытался улыбнуться. — Так и свихнуться недолго. Нет, пора с этим кончать. Завтра же скажу этому канцелярскому гусю, что его повесть никуда не годится».
Домой в тот день главный редактор возвращался поздно. Канцтовары были закрыты.
Утром магазин тоже не открывали. День пролетел незаметно. Редактор даже не вспомнил обо всей этой истории. Вечером он спокойно прошел мимо магазина, но возле дома его окликнул тот же знакомый голос. Редактор обернулся и задрожал всем телом. В вечерних сумерках сиротливо сидел на обочине дороги хозяин канцтоваров.
— Вы сегодня так поздно, — произнес он, — поднимаясь с земли.
— Очень много работы.
— Ну как моя повесть?
Редактор молчал, прислушиваясь к биению собственного сердца.
— Что с моей повестью? — повторил хозяин.
— Отдал прочесть, однако… — У главного редактора пересохло во рту. — К сожалению, ваша повесть потерялась…
Хозяин захлопал глазами, в которых блеснули слезы. Редактору стало жаль несчастного.
— Ничего не поделаешь, — произнес он мягко, чтобы как-то утешить убитого горем автора. — И такое случается. Правда, редко, — добавил он, — эти редакторы очень…
— Вы лишили читателей возможности прочитать настоящую повесть… — всхлипывал хозяин.
— Надеюсь, вы будете и дальше работать и напишете еще более интересную повесть…
— У меня не осталось ни одного экземпляра. Последний я отдал почитать другу, но он тоже ее потерял… Что же мне теперь делать?
Но через минуту он уже был полон решимости.
— Что же, напишу еще одну повесть. Не ради славы, ради читателей… И он ушел, упрямо склонив голову.
Редактор поспешил домой. Он наскоро поужинал и сел за статью для очередного номера. Давно он не писал с такой легкостью. Теперь-то он по крайней мере надолго застрахован от ежедневных домогательств хозяина канцтоваров.
При этой мысли он испытывал еще большее удовольствие от работы.
Закончив статью, редактор перечитал ее и остался доволен. Часы показывали одиннадцать вечера. «Прекрасно, успею еще подготовиться к завтрашней пресс-конференции».
В это время раздался звонок. Он вышел во двор, открыл калитку. Из темноты на него смотрели выпуклые рачьи глаза. Толстые губы улыбались. Отполированная лысина матово блестела в свете уличного фонаря. Хозяин канцтоваров держал в руках рукопись:
— Вот, нашел, еще один экземпляр нашел, правда, черновой… — глаза его сияли радостью.
Не сдержав ярости, редактор прошипел:
— Что еще вам от меня нужно?
— Ничего, ничего, — попятился хозяин, и лицо его исчезло в темноте. Через мгновенье до редактора донеслось: — Не ради славы, ради читателей…
Редактор заходил по комнате, не в силах забыть это лицо, выплывшее из темноты, с вытаращенными от счастья глазами и толстыми губами: «Нашел, еще один экземпляр нашел…»
Редактору снова померещилось чудище, выбрасывающее из пасти листы бумаги, оно было где-то совсем рядом и жгло редактора своими фосфоресцирующими глазами.
— Опять началось, — простонал в изнеможении редактор. — Сейчас этот ненормальный набело переписывает черновик своей «незадачливой повести», разумеется «не ради славы, ради читателей». Завтра надо ему во что бы то ни стало сказать, что повесть никуда не годится. Так и свихнуться недолго, — прошептал он. — Почему каждый графоман пристает ко мне и уверен, что без его произведений читатель не проживет?
Утром, увидев хозяина, идущего ему навстречу, главный редактор решил сказать все, как есть, без обиняков. Но хозяин больше не заводил речи о рукописи и после обмена приветствиями извинился за ночное вторжение. Вместо рукописи он протянул главному редактору авторучку.
— Вот, возьмите, только сегодня получил. Отличные ручки.
Не успел редактор опомниться, как остался с подарком в руке.
И вечером, и на следующее утро главный редактор беспрепятственно прошел мимо магазина. Так продолжалось больше недели. Но на десятый день утром его снова встретил хозяин магазина со стопкой бумаги в руках. Он с удвоенной вежливостью справился о здоровье главного редактора и протянул ему рукопись:
— Я написал заново повесть. Мне хотелось бы…
— Видите ли, — прервал его редактор. — У меня нет ни минуты свободного времени, чтобы читать вашу рукопись. — И пошел дальше.
Хозяин засуетился.
— И не надо, не читайте, прошу вас, — говорил он, забегая вперед и пытаясь всучить рукопись. — Отдайте литредактору.
Взгляд редактора упал на титульный лист — «Судьба незадачливого влюбленного». Это подействовало на него, как соль на рану. Он остановился и, едва сдерживая бешенство, сказал:
— Как бы это вам объяснить…
— Вы не читайте… — снова взмолился автор. — Отдайте литре дактору…
— Ну, это уже переходит всякие границы! — взорвался главный редактор.
— Вы только передайте…
Заметив, что их разговор привлек внимание прохожих, главный редактор поспешно взял рукопись и, с ненавистью глядя на ее автора, процедил сквозь зубы:
— Идиот!
— Спасибо, большое спасибо… — повторял хозяин, пятясь.
Придя в редакцию, редактор вызвал курьера и велел ему сжечь рукопись, как и в предыдущий раз, посреди двора, а сам из окна наблюдал, как она горит, машинально повторяя:
— Незадачливый влюбленный, незадачливый влюбленный…
Вечером какая-то неведомая сила повела его домой другой дорогой, в обход магазина. Утром он опять пошел таким путем, получив на несколько дней передышку. Но однажды вечером он снова заметил у своего дома хозяина канцтоваров. С униженно опущенной головой он очень напоминал нищего, пришедшего за подаянием. Увидев редактора, он что-то промычал.
— Что вам нужно? — спросил редактор, приготовившись к неприятному объяснению.
— Каково мнение литредактора?
— Отрицательное. Литредактор написал, что это не повесть, а чушь собачья!
— Он ошибается, — взмолился автор.
— Он не одинок в своем мнении. Я тоже не в восторге от вашей писанины.
Хозяин канцтоваров с такой силой стал ломать себе руки, словно хотел их оторвать.
— Как же так, ведь вы обещали…
— Говорю же я вам, что это чушь собачья и ни один нормальный человек…
— Вы губите талант! — закричал хозяин.
— Какой еще талант!
— У меня есть талант, — чуть не плача твердил автор. — Его нельзя топтать… К нему надо относиться бережно.
