Читая «свободную газету» Иванцова, именуемую «Глас», Шестов никак не мог освободиться от ощущения, что Иванцов и в журналистике оставался в прежнем спортивном амплуа крайнего правого нападающего. Особой популярностью у московских обывателей пользовалась колонка в газете Иванцова «По слухам и на самом деле». Ее содержание могло быть, например, таким:
«По слухам, купец первой гильдии, гласный городской думы С. Никифоров купил имение в Нижегородской области на взятку, полученную от руководства возрожденческой партии. На самом деле имение куплено в Новгородской области на две взятки — от руководителя русско-финского смешанного предприятия Д. Руйтеля и председателя кадетской фракции в Государственной думе С. Слабакевича. Редакция выясняет, какого рода услуги гласного городской думы оплачены так высоко. Попутно выясняется также, на каком основании бездарному мелочному торговцу Никифорову, известному на Рогожском рынке под кличкой Сема Рваный, выдан патент на высокое и обязывающее звание купца первой гильдии. Раньше — Минин и Третьяков, нынче — Сема Рваный! С чем и поздравляем вас, господа…»
Естественно, Сема Рваный, прочитав в «Гласе» такую заметку, немедленно зверел и начинал лелеять темные желания. В результате с «Гласом» что-нибудь случалось — били окна, поджигали типографию, учиняли членовредительство «свободному редактору», перекупали под носом бумагу, сманивали наборщиков, вызывали в суд и так далее. Но Иванцов, отлежавшись в больнице, закупив бумагу по бешеным ценам черного рынка, заплатив наборщикам царские сверхурочные, отбрехавшись в суде, подписывал свежий номер «Гласа». На первой полосе аршинными буквами тискалось «Предуведомление редактора», в котором живописалась очередная стычка с противниками гласности и ненароком упоминалось о повышении вдвое розничной цены газеты. Гласному городской думы первогильдийному купцу Семе Рваному это предуведомление популярности у избирателей не прибавляло. А на «Глас» они все равно раскошеливались, тем более что под сагой Иванцова шел анонс: «Читайте в номере: саморазоблачение государственного чиновника, продавшегося мафии!»
Фельетонист Панин, он же Паня, начинал как широко образованный литературный критик. В период расцвета так называемого плюрализма умудрился стать депутатом Моссовета и даже редактором литературного еженедельника, ибо в тот период широко образованных людей не хватало. Их вообще-то не хватало в любые периоды славной отечественной истории, но именно в эпоху расцвета плюрализма не хватало удручающе. Может быть, именно потому плюрализм и не состоялся как новая форма общественного сознания.
Образованный Паня выродился в желчного и язвительного критикана, которому было все равно, о ком и о чем писать, — лишь бы поточить дряхлеющие зубы, особенно если за это прилично заплатят. Чем старше становился Паня, тем острее становился не только его профиль, похожий на садовый нож, но и обширный ум. Не мог наждак алкоголя затупить Панины извилины. Видеть фельетониста в числе своих авторов мечтали многие редакторы, но Панин был капризен, никакой правки, даже конъюнктурной, не терпел.
Чем больше сейчас вслушивался Панин в запись переговоров главного редактора «Вестника» с британско-ненецким десантом, тем острее блестели его глаза. Любил Паня скандалы, грешный человек, любил… Иванцов же недоуменно поглядывал на Рыбникова и лишь пожимал широкими плечами спортсмена.
Наконец Рыбников остановил диктофон и спросил:
— Паня, тебе все ясно?
— Еще бы! — растянул узкие синие губы фельетонист. — Срок и объем, благодетель?
— Завтра, ровно колонка, — бросил Рыбников. — А тебе, душа моя Иванцов, ясно, что нужно делать?
— Догадываюсь, — вздохнул Иванцов. — Но боюсь, Николай Павлович, боюсь… Шутка сказать — министерство информации! Родное, грубо говоря, министерство. Оно в будущем году может продлить лицензию на газету, а может и не продлить.
— До следующего года дожить надо, трусишка, — резонно заметил Рыбников. — А доживем — может статься, что лицензию на газету в этом министерстве я тебе выдавать буду, Иванцов, я!
Гриша покосился на Рыбникова и понял: серьезно говорит… А тот, заметив взгляд Шестова, вдруг словно вспомнил о Грише:
— На нашем совещании, господа, присутствует посторонний Движению человек. Однако я за него ручаюсь. Господин Шестов по моим поручениям уже немало сделал для общего блага. Думаю, он будет полезен нам и в дальнейшем. Поскольку в ходе совещания я намерен дать ему еще одно деликатное задание, то полагаю, он может остаться.
— Вообще-то, — замялся Гриша, — если у вас тут секреты…
— Не бойся, — сказал Панин. — Резать мы никого не собираемся. Оставайся, чего уж там…
— Продолжаем, — постучал вилкой по рюмке Рыбников.
— Иванцов! В очередном номере помести, брат, такую пулю: мол, по слухам, наш уважаемый еженедельник идет с торгов.
Мол, за право владеть «Вестником» борется не то швейцарская издательская компания с австрийской, не то французская с норвежской. Пусть читатель раскроет рот. А в следующем номере пойдет комментарий Панина. Никаких австрийцев и французов — газету на корню покупают англичане! Совесть России идет с молотка. И так далее. Со слезой и тонким воплем. Чтобы у читателя сложилось ощущение, будто с него стащили последние штаны. А в конце, Паня, удивись до соплей: куда же смотрит министерство информации, мать его так, русские ли там люди заседают?
— Неплохо, неплохо, — пробормотал Панин, щедро подливая в свою рюмку. — Нажму на совесть нации, обращусь к провинции. Она всегда была жалостливая, провинция-то, и к совести чутка. А потом что?
Рыбников улыбнулся:
— А потом мы сами в редакционной статье опровергнем слухи и домыслы, раздуваемые «Гласом» с помощью известного и уважаемого фельетониста Панина. Никаких торгов и молотков — тихо и мирно передаем половину пая друзьям из Великобритании, надеемся на творческое товарищество, расширение базы и прочее. Хотя, конечно, нам непонятно, почему учредители уступили инициативу министерству информации — издание прибыльное, со своим лицом. Вот в эту последнюю фразу ты, Паня, и вцепишься, как бульдог. Отольешь в «Гласе» новую сенсацию: мол, редакция «Вестника» посмела упрекнуть меня в некомпетентности и раздувании слухов, чем задела профессиональную честь. И так далее. Вынужден, мол, просто вынужден опубликовать для сведения господ читателей часть дословной записи совещания у главного редактора «Вестника», где старому мастеру пера выворачивали руки, обговаривая поистине грабительские условия передачи пая. И добавишь, что готов в любом суде предъявить запись совещания полностью, хотя сразу отказываешься называть источник информации. И очень тонко намекнешь, повторяю, очень тонко, чтобы это смогли понять лишь очень умные люди, что информация к тебе пришла из учредительских кругов. Вот тогда пусть наш общий друг Наумчик Малкин повертится! Облизаться ему будет сложно.
Гриша перестал есть от изумления и головой повертел. Рыбников похлопал Шестова по плечу:
— С волками жить — по-волчьи выть, Григорий. Учись пока… И запомни, ты теперь крепко повязан с нашим маленьким комплотом. Мотай на ус и молчи. А то у нас длинные руки!
Он выкатил глаза и страшно зарычал. В дверь мгновенно заглянул половой. Рыбников захохотал и отмахнулся:
— Гуляй, Аркаша… Шутим. Да скажи Петровичу, пусть телятину подают.
— Неплохо, неплохо. — Панин закончил стенографировать в маленьком блокноте задание Рыбникова — по старинке работал, не доверял всяким звукозаписывающим устройствам. — Ну-с, а как мы будем заканчивать сию комедию? В драме важен финал!
— «Глас» напечатает короткую заметку: в министерстве информации, по слухам, начато разбирательство дела «Вестника». В то же время в «Русском инвалиде» появится обширная статья об усилении контроля иностранных издательств и агенств над свободной печатью России. Сам напишу. Там же опубликуем в подбор запрос депутата Государственной думы. Доколе, мол, министерство информации будет отмалчиваться в деле «Вестника»? И пока министерство, скрипя зубами, станет сочинять ответ «Русскому инвалиду», ты, Иванцов, опять выстрелишь: напечатаешь письмо читателя из провинции с требованием к учредителям «Вестника» отказаться от передачи пая. Найдешь три письма — печатай три. Мысль должна быть ясна: мы, читатели, как один, грудью встанем, соберем по подписке средства и сами выкупим пай.
— Почти гениально, — сказал Панин. — Предлагаю выпить за несомненный успех твоей авантюры, Николай Павлович.
Рыбников помолчал, нахмурясь, и сказал:
— Это не авантюра, Паня. И не моя. План разработан в деталях умными людьми. Наше дело — исполнять. Ты понял? Исполнять!
— Сделаем, — заверил Панин. — Хочу примкнуть к умным людям и предложить еще одну деталь в план… В самом ближайшем номере «Вестника» надо напечатать бомбу. Надо выдать такую статью, в которой затрагивались бы интересы всех и каждого на национальном уровне. Чтобы о «Вестнике» неделю говорили везде — в коридоре министерства и в вокзальном сортире! Тогда будет понятно, почему началась кампания в защиту «Вестника».
