— Пошли, выпьем пива, чтобы протрезветь.
— Ага.
Мы вернулись в дом. Дэвид и женщины сидели перед телевизором и болтали. Мэри свернулась калачиком на диване, пристроив голову на плече Дэвида. Он нежно теребил ее волосы. Они устраивали вязку прямо у меня на глазах. Мне самому стало страшно от того, что я мог сделать.
Я обмяк кучей на полу, прислонившись к стене.
— Дэвид, когда ты снимал ролик для таиландских авиалиний, что ты чувствовал?
— Ну, я нервничал, проект был не маленький.
Я вынул сигарету и сунул ее в рот.
— Конечно, нервничал. Еще бы. Все эти большие самолеты, все это пространство и свет.
Мэри вмешалась с привычной ноткой старшей воспитательницы в голосе:
— Фрэнк, ты же знаешь, что Люси не хочет, чтобы здесь курили.
— Не суй нос не в свое дело, Мэри. Кстати, я ни хера не курю пока.
Том хихикнул:
— Прям как в старые добрые времена.
Из нас только Люси, наверное, была трезва, но не мне судить. Она тихо сидела на подлокотнике дивана, наклонившись вперед, как бы защищая свой живот.
— Ну да ладно. Вернемся к ролику. Думаешь, от него была какая-то польза, Дэвид?
Дэвид старался сохранить невозмутимый вид.
— Нет, вряд ли. Разве что для моей репутации. — Он сделал паузу и посмотрел на меня в упор: — И моего счета в банке, разумеется.
A-а, очень умный ход. Молодец. Как быстро он подхватил кость раздора.
— Счет в банке, еще бы. Но некоторые вещи за деньги не купишь, не так ли, Дэвид?
В моем вопросе смешались пьяный сарказм и угроза.
— Прекрати, Фрэнк, — опять сказала Мэри.
— Нет-нет, все путем, Мэри, я за собой слежу. Мне интересно знать, какие вещи не купишь за деньги.
Алкоголь гудел в ушах.
— Ты когда-нибудь трахал Люси, Дэвид?
Желудок вдруг взмыл к самому горлу, как на американских горках Том посерьезнел. На этот раз решила вмешаться Люси.
— Фрэнк, перестань. Что на тебя нашло?
— Ничего, Люси. Я задал Дэвиду простой вопрос.
— Нет, разумеется, я никогда…
— …не трахал Люси. Я так и думал. Вот видишь, Дэвид, некоторые вещи не купишь за деньги. Люси, например. У меня денег совсем не было, когда я ее трахал, правда, Люси?
Глаза Тома сузились. Он хотел что-то сказать, но осекся, заметив, что Люси заплакала. Я дожимал:
— В те дни, в Хаммерсмите, тебе не было разницы, богат я или нет, не так ли, Люси? Деньги там были совсем ни при чем.
Язык не слушался, алкоголь продолжал бить по ушам.
— Драл невесту лучшего друга, а тот и не ведал.
Том, шатаясь, встал.
— Это что за хренотень? — прорычал он.
На меня вдруг напало раскаяние.
Мэри выпрямилась на диване:
— Ты — крыса, Фрэнк.
— А она тогда кто, Мэри?
— Ты — мерзкая крыса.
Люси выбежала из комнаты, обливаясь слезами. Том устремился за ней:
— Что ты? Что ты?
Сквозь топот ног по лестнице доносились крики Люси. У меня тряслись руки. Я попытался сосредоточить взгляд на ковре, и комната снова поплыла. Боковым зрением я видел, что Мэри неотрывно смотрит на меня.
— Что тебе надо, Фрэнк? Чего ты добиваешься?
— Отвали, шлюха.
Она вскочила и попыталась с размаху ударить меня ногой в чулке, но я выставил руку. Помню, что у нее вырвался придушенный вскрик ненависти, который меня напугал. Мэри выбежала из комнаты, оставив Дэвида сидеть с разинутым ртом. Я уставился на него. Он медленно качал головой.
— Мне тебя жаль, искренне жаль.
— И ты отвали.
— Мне искренне хотелось подружиться, Фрэнк, искренне.
Он встал и вышел, оставив меня удивляться.
Просидев пять минут в полной тишине, я поднялся и побрел к машине. Ключ не желал попадать в замок. Открыв дверцу, я взглянул на окна первого этажа. Том смотрел на меня, но я не мог разглядеть, с каким выражением. Я сел в машину и завел двигатель. Я так надрался, что не мог сообразить, в какую сторону выворачивать руль, чтобы развернуться. Подергавшись черт знает сколько раз вперед и назад, я выехал на дорожку и потом на узкое шоссе. На разъезде пришлось ждать целую вечность — не мог толком разглядеть, есть встречные машины или нет. Наконец повернул и пополз с черепашьей скоростью. Алкоголь придавал ощущению движения гиперреальность. Двигатель завывал обезумевшим тигром, набалдашник рычага передач вырос до размера баскетбольного мяча. Через милю я остановился в подходящем месте, чтобы подвести итоги. Приехал, что называется, в никуда. Я дышал с надрывом, словно играл мелодраматическую сцену в кино или театре. Еще мне запомнилась здоровенная лисица, пробежавшая перед машиной, ее глаза огоньками зажглись в свете фар. Я погасил фары и закрыл глаза.
Я очнулся в четыре тридцать. Рассветом еще и не пахло. Проснувшись, я почувствовал себя еще хуже. В горле колыхался ядовитый коньячный привкус, голову разламывала изощренная боль. Словно череп наполнили металлическими шариками и пластинками, и вся эта железная дребедень по очереди то искрилась, то гудела, то звенела. Меня мучила бешеная жажда, но я не мог себе представить, какой напиток мог бы сейчас пройти в глотку. Фруктовый сок? Слишком много кислоты. Кока-кола? Слишком много газа. Вода? Слишком водянистая. Мой организм вопил о пополнении запасов влаги, но губы и нёбо отказывались ее доставлять.
Постепенно, со стонами, возвращались к жизни органы чувств. Я ощутил ледяной холод в промежности. Потерев в паху окоченелой культей, в которую превратилась рука, я понял, что обоссался. Сжав челюсти, попытался остановить наплыв тошноты. Рвотный ком, неудержимо пульсируя, стремился прорваться через пищевод. Старательно дыша через нос, я несколько раз сглотнул горькую слюну. Не помогло. Начал опускать стекло, но оно застряло, и меня мощно вырвало сквозь пальцы правой руки, которой я попытался заткнуть рот последним отчаянным жестом. Остатки я выплюнул, сумев наконец-то открыть дверцу. На желудок давила чья-то огромная холодная ступня. Я на несколько минут замер, высунувшись из машины и жадно хватая ртом сухой воздух. По внутренней стороне двери стекали сгустки рвоты. Как только заработали органы обоняния, в нос ударила вонь тухлой рыбы и прокисшего пойла. Меня снова потянуло блевать. Густая тягучая нитка слюны, выпав из широко разинутого рта, тяжело качнувшись, прилепилась к подбородку.
Я вышел из машины и сел на капот. Чернела дорога, ветер дул сквозь высокие кусты и деревья, шурша листвой, как прибой галькой на пляже. Я надеялся, что ионизированный свежий воздух прочистит внутренности, но лишь замерз и начал дрожать. Скорее это была пародия на дрожь в исполнении плохого актера. Я порылся в багажнике в поисках одеяла или куска брезента, чтобы вытереть машину и одежду. Нашлась только грязная замшевая тряпка, которой я смахивал грязь с лобового стекла и обтирал щуп для измерения уровня масла. Кое-как счистил рвоту с двери и многострадальных джинсов. Сумка-сосиска осталась у Тома, но джинсы все равно пришлось снять и бросить в багажник. Посидев у колеса в обоссанных дырявых трусах и убедившись, что меня больше не тянет блевать, я завел двигатель и взял курс на Лондон.
Бензина оставалось совсем мало, и я осторожно вел «кавалер» со скоростью тридцать миль в час, пока не попалась заправочная станция. Унылые желтые уличные фонари высветили подсохшие комочки блевотины на приборной доске. Было только пять тридцать утра, и заправка еще не работала. Я затормозил у въезда на заправку и перебрался на заднее сиденье поспать часок или два, пока не явится хмыренок с ключами. Скорчившись, я сумел выделить достаточно тепла, чтобы забыться легкой, пульсирующей дремой.
Меня разбудил звук машины, остановившейся рядом. Часы показывали двадцать минут седьмого. Бледный тинейджер хамоватого вида с подбритыми висками и зализанной назад липкой черной прядью постучал в окно и с местечковым акцентом произнес:
— Ну, чё, открыуаю уже.
Я вышел из машины и почувствовал секундный прилив удовлетворения от того, что его машина была еще хуже моей, — десятилетний «сеат-марбелла», кустарно перекрашенный в черный цвет. По низу оранжевыми буквами была выведена надпись «Курилка». Давно не приходилось видеть тачку, не тянущую даже на один балл. Юнец наградил мой заблеванный говноход таким же презрительным взглядом и вразвалочку направился к допотопному киоску. Свежеиспеченного хрустящего хлеба, пармезанской ветчины и кофе-эспрессо здесь не предлагали, зато имелись бутыли с моторным маслом, сигареты популярных сортов и беспорядочный набор порножурналов. Я подождал, пока пацан включит насосы. Тот бесцеремонно посигналил большим пальцем и чем-то занялся в своем убогом загончике.
В бумажнике оставалась двадцатка и шесть фунтов мелочью, на которые предстояло протянуть неделю. Питаться можно было в «О’Хара», поэтому деньги реально нужны были только на сигареты. Я залил бензина на десять фунтов и направился к киоску, прекрасно понимая, что без штанов у меня несколько неопрятный вид. Хмыренок распечатал пачку салфеток и склонился над порнушкой. Мне хотелось человеческого участия, и я завел разговор:
