Сегодня Ржавин пошёл на «дело», потому что ему позарез нужны были деньги.
Благополучно вернувшись, «деды» зашли в домик, переоделись. «Гуси» ждали их у входа.
В конторе горел ещё свет, и было очень шумно. Там сидели прапорщики, пили спирт и резались в нарды.
– Мы всё! – сказал Ржавин, заглянув в комнату, где сидели прапорщики. – Там разводящий пришёл.
Прапорщик Марчук, отпустив солдат, пошёл пломбировать ворота и сдавать под охрану разводящему склад ГСМ.
На выходе из аэродрома, Куриленко с Ржавин, велев «гусям» возвращаться в казарму без них, железной дорогой прошли к караульному помещению, пообщались с однопризывниками из роты охраны. В итоге пролетело чуть больше часа.
На караульной машине, развозившей часовых по постам, «деды» проехались мимо конторы ГСМ. Убедившись, что свет везде погашен и руководство разъехалось, спрыгнули на землю и, отпустив «караулку», дальше пошли пешком.
Они вернулись к канистрам и железной дорогой вынесли их с аэродрома. Недалеко, в окрестных домах жил постоянный клиент, который покупал у них бензин.
Бензин продавали ему на двадцать процентов дешевле, чем на заправках.
Выручив деньги, солдаты направились к проституткам.
В прошлом увольнении на дискотеке они познакомились с двумя подругами. Пригласили их в подъезд на бутылку вина. После распития хотели разделиться по парам для «уединения», но девушки сказали впрямую:
– Так, мальчики, не будем морочить друг другу головы! Замуж мы не собираемся! Тем более за солдат! Встречаться с вами тоже нет смысла. Взять с вас нечего, видеться сможем редко, а бегать к вам вечерами на КПП нет никакого желания. Что вам от нас нужно, кроме секса? Ничего.
– Большой и чистой любви! – театрально прижав руки к сердцу, воскликнул Ржавин.
– Большая и чистая любовь встречается только в советских фильмах времён Хрущева.
– Правда? А я думал несколько иначе.
– Во всяком случае, любовь с иногородним солдатом срочной службы меня не прельщает, – отвечала одна из девиц. – Короче, мальчики. Если вам нужен секс, гоните капусту… Нет, тогда мы уходим.
– Сколько?
– Пятнадцать баксов в час!
– А что мы за это получим?
– Всё!
– Прям-таки всё?
– Всё! А теперь… если у вас нет денег сейчас, мы вынуждены откланяться. Работать надо.
– Ладно, сегодня у нас нет, – торопливо воскликнул Ржавин, видя, что девушки уходят. – Но мы можем в другой раз. Как вас найти?
– Запишите телефон…
…Именно к ним сегодня, продав бензин, направились Ржавин и Рыжий…
Они вернулись в казарму счастливые и удовлетворённые. Делясь впечатлениями, собрали вокруг себя человек шесть.
– Дайте телефон, – попросил Пух, смущённо улыбаясь. – У меня сейчас с капустой всё в поряде. Хочу устроить себе праздник…
– Мне тоже дайте, – протянув широко раскрытую ладонь, требовательно и весело сказал Ким.
– Ким, как тебе не стыдно? Ты женатый человек, – упрекнул сослуживца Ржавин.
– Серега, не выпендривайся. Ты мне подгони номерок, а дальше уж мое дело.
– Ну, телефон я тебе, допустим, дам. А как же заповедь? Не блуди. Не пожелай жены ближнего своего.
– Это не мое дело загонятся по поводу всяких заповедей.
– И никаких моральных угрызений совести ты не будешь испытывать?
– Ржавин, ты задолбал, – раздраженно ответил Ким. – Чего ты ко мне прицепился?
– Просто я пытаюсь тебе понять. На хрена ты женился?
– Ты прекрасно об этом знаешь. У меня был особый случай.
– По-моему, ты зря это сделал. Из любой ситуации всегда есть выход.
– Да ты пойми: у меня не было выхода. Меня ее батек вызвал к себе на ковер. Сказал прямо: «Или женись, или я тебя закрою по 120-ой…»
– Шо это за статья? – вмешался в разговор Рыжий.
– Развратные действия… до трех лет! – насмешливо пояснил Ржавин. – Короче, Ким, не нашел ничего лучше, как соблазнить школьницу. И если б ее родоки были простыми работягами, там ничего не было б… а тут оказалось, что она – дочь мента, начальника отдела… Ха-ха, ну ты, Ким, олень!
– Слышь, Ким, а если б ты в несознаку шел? – спросил Куриленко. – Не было, мол, ничего.
– Рыжий, тебе сколько лет? Девятнадцать. В этом возрасте нельзя быть таким наивным. Верно, Ким?
– Какая там несознанка? – надув губы, говорил Ким. – Приехали опера. Забрали меня. Привезли в отдел, отмудохали… Я шел в несознанку. Кинули в камеру к уркагану какому-то… Продержали полдня. Потом опять привели на допрос. Давай мудохать меня. Я что железный? Не выдержал, сломался, дал расклад. Все как было. «Да вы поймите, – говорил я им, – у нас по согласию все было. Она сама на меня залезла. А я что… монах какой… Я не устоял».
– И вот результат: хомут на шее, – подытожил Ржавин. – О ты, Ким, ну ты чел… Знаешь, не было б тебя со мной в одной роте, мне было б скучнее служить.
– Пошли потабачим, – угрюмо предложил Ким.
– Ну, пошли, – согласился Ржавин.
Ким, Ржавин и Рыжий вышли из кубрика. Остановились на лестнице, в коридоре.
– Слышь, Ким, а она хоть целка была… жена твоя? – спросил Куриленко.
– Да какой там… Ее до меня уже… пацаны во всю крутили… Она то с одним, то с другим… Шалава.
– А ты вляпался.
– А я вляпался! Попал… в торбу с маргарином… Попал в дерьмо по самы уши…
– Слышь, Ким, – насмешливо глядя на сослуживца, говорил Ржавин, – а если ее там, пока ты здесь служишь, охраняешь, так сказать, ее мирный сон, а если ее в это время сейчас кто-то того…
– А мне по хрен! – зло сказал Ким. – Я ее ненавижу. Один хрен через полгода я разведусь.
– Что изменится за эти полгода?
– Ей будет восемнадцать.
– Ну ты, Ким, ну ты олень… Олень да ещё какой, – дружески похлопывая товарища по плечу, с улыбкой говорил сержант Ржавин. – Не обижайся, брат, но ты олень.
Ранним утром, за десять минут до Подъема, в дивизии была объявлена тревога. И хотя она была учебной, все действовали, словно тревога была боевой.
На днях планировался приезд командующего армией, и дивизия готовилась оказать ему достойный прием.
Во всех казармах шло сильнейшее движение. Вскакивали солдаты, торопливо одеваясь, бежали к каптёркам, получали вещмешки. Посыльные разбежались по городу, оповещать своих командиров. Ревели сигнализации. Хлопали двери. Дежурные по подразделениям вскрывали оружейные комнаты, отпирали шкафы, выдавали личному составу автоматы и боеприпасы.
Рядовой Комари, получив на руки карточку посыльного, побежал в город оповещать командира роты капитана Иголку; Штырба отправился за старшиной; Куриленко пошёл будить прапорщика Марчука. Рыжему было проще всего: начальник склада ГСМ жил в двух шагах от КПП дивизии, в ближайшем доме, на первом этаже.
Когда прапорщик Марчук оделся и вышел из квартиры, отделение ГСМ в количестве восьми человек – сержант Ржавин, рядовые Куриленко, Якименко, Лопатин, Рудый, Вдовцов, Дробышев и Вербин, – с вещмешками за спиной и штык-ножами на поясе, выстроившись в две колонны, ожидало у подъезда.
Марчук повёл солдат на аэродром.
Их задача была несложной: прибыть в течение часа на ГСМ и приступить к выполнению своих прямых обязанностей.
Несмотря на то, что отделение уложилось в срок, у дороги, напротив конторы ГСМ, стояли в ожидании уже несколько грузовых автомобилей. «Кислородка», «азотка», дежурный тягач и караульная машина.
Стремительно переодевшись, солдаты стали их заправлять. На этот раз работали все.
Тревогу отменили в восемь утра, после того как командир дивизии, на УАЗ-ике, проехал по ряду объектов, расположенных в различных частях аэродрома.
После официального приказа об отмене Тревоги темп движения во всей дивизии заметно снизился. Люди перешли в режим обычной работы.
«Деды» вернулись в контору, завалились на койку. Ким достал из-под подушки колоду старых, засаленных карт, перемешав, роздал на троих.
Завтрак солдатам подвезли на «пищевозке», в бачках.
После завтрака сержант Ржавин, передавая приказ Марчука, велел «гусям» и Лопатину заняться уборкой прилегающей к конторе территории.
Вдовцов достал из кладовки старую плащ-палатку, совковую лопату и грабли.
Вербин с Дробышевым собрали у входа все окурки и бумажки, покидали их в урну.
Лопатин с Вдовцовым граблями сгребали на плащ-палатку опавшую листву.
Ржавин вышел на крыльцо, сладко до хруста в позвоночнике потянулся, достал сигарету, закурив, залюбовался процессом работы.
– Бэбик, вон там… бумажка валяется, – сказал он, показав начищенным до блеска, сжатым в гармошку, сапогом. – Лопатин, поактивнее! Я не вижу огня в твоём взгляде. Труд украшает человека.
– Работа не волк, в лес не убежит, – лениво водя граблями, заметил Лопатин.
– К тебе, уважаемый, эта пословица никакого отношения не имеет. Перед тобой и гусями стоит, как говорил товарищ Ленин, архиважная задача, батенька, архиважная, – убрать территорию до сияющего блеска. Чтоб каждый, кто подойдёт к конторе ГСМ, остановился здесь и, залюбовавшись окружающим пейзажем, получил эстетическое наслаждение. Лопатин, ты знаком с философскими категориями эстетики?
