— До истории мы с ним не добрались, — разочарованно ответил Виля. — Он и так чуть на самолет не опоздал.
«А как в жизни отдельного человека? — думал я. — Тоже действие случайностей, наследственности и изменчивости?.. А потом все кажется последовательным и целесообразным?»
Недавно я слушал лекцию, специально посвященную второму закону термодинамики. Лектор говорил, что все естественные процессы идут в направлении нарастания беспорядка, или, иначе, энтропии. Но жизнь — это непрерывная борьба с общей тенденцией к дезорганизации, хаосу, борьба за негэнтропию системы — за пищу, информацию, счастье.
И должно быть, каждый человек в этой борьбе с энтропией стремится к постоянству и равновесию. Отбрасывая случайности, сопротивляясь им.
В соседней квартире распирали стены «очи черные, очи страстные». Там жил радиолюбитель девятиклассник Сережка Сватов, сын нашего главного технолога. Я однажды был у Сережки. Самодельный магнитофон, построенный, по-моему, на базе электрического полотера и трехколесного велосипеда, Сережка соединил с десятком динамиков, растыканных по всем углам. К своему сооружению он пристроил самодельный пружинный ревербератор. Эта штука обеспечивает послезвучание, музыка в комнате гремит, как орган в соборе. И Сережка, по-видимому, совсем не собирался держать в тайне от соседей звуковые преимущества своего сооружения.
Вера плакала под эту музыку. А я не могу, когда она плачет. Когда просто так стоит против меня, ничего не говорит и не всхлипывает, и даже лицо ее не меняет выражения, а из глаз текут слезы. К тому же она подкрашивает ресницы, и я боюсь, что краска попадет ей в глаза.
— Ну хорошо, — говорю я. — Ну не надо. Пусть все будет, как было. Пусть все будет, как ты хочешь.
Слезы текут по-прежнему, но Вера говорит так, словно не плачет. Спокойно. Тихо. Сосредоточенно:
— Я не могу без тебя. Я не умру. Буду жить по-прежнему. Но для меня все кончится.
— Тогда давай сделаем так, как я предлагаю! — почти кричу я. — Оставь мужа! Будем жить вместе! Как люди! Не тайком!
— Но зачем ты мне это говоришь? — Слезы вдруг у Веры высохли, и лицо ее сразу удивительно похорошело. — Семь лет разницы. Что скажут твои родители? А ребенок?
— Тогда не нужно было мне так сближаться с Виктором.
— Мы бы иначе не могли так часто видеться.
Это, конечно, правда. Все произошло само собой. Я не мог бы с ней так часто видеться, если бы вокруг не знали, что я дружу с ее мужем, Виктором. С Виктором, а не с ней.
Но я не могу дружить с Виктором. Это прекрасный парень. Он в тысячу раз лучше меня. Я вообще не понимаю, как может Вера любить кого-нибудь, кроме него. Я этого не понимаю, но никогда не говорил с ней об этом. Виктор у нас запретная тема.
Он ко мне очень хорошо относится. Уважает меня. Он в курсе всех моих дел. Кроме этого. Ему даже в голову не приходит, что его могут так подло обманывать. Он нормальный человек. Как все. Это мы с ней ненормальные.
— Ну хорошо, — говорю я. — Нам пора. Нас ждут ребята. Виктор уехал в командировку в Москву. Перед отъездом он поручил мне позаботиться о Вере, чтоб она тут не скучала.
— Я с ней никак не могу в музей выбраться, — доверительно сказал он мне. — Представляешь, любой приезжий лучше знаком с киевскими музеями, чем мы. Даже неловко как-то.
И вот сегодня мы собираемся в музей. Я с Верой, Николай с Леной и Виля со своей новой девочкой Тамарой. У Вили каждый раз новая девочка. Ни с одной не встречается больше месяца. Как это ему удается — не понимаю. И в самом деле, как можно человеку, которому говорил, что любишь, которого целовал, вдруг сказать: «А теперь расстанемся». Это совершенно невозможно. Я пробовал. Но, может быть, это его оставляют?..
Виля утверждал, что лучший способ закадрить девочку — поговорить с ней на философские темы. Ничем в мире девочки так не интересуются, как вопросом о ценностной ориентации и социальной справедливости. Может, только последние моды вызывают не меньший интерес. А разговор об отчуждении — все девочки чувствуют себя отчужденными — вне всякой конкуренции.
— Послушай, — сказал я. — Как же с точки зрения этой самой твоей нравственности? Когда муж изменяет жене? Или жена мужу?..
— Очень просто. Нравственность запрещает это. Всякая. А особенно коммунистическая.
~ У тебя, выходит, две нравственности: одна для себя, а другая для всех остальных?
— Это ты брось, — обиделся Виля. — Я с женатыми, то есть с замужними, никогда не встречаюсь. И моложе восемнадцати — то же самое. А так мы на равных.
— Не на равных. Ведь ты ей что-то обещаешь. Ну если не жениться, то хоть быть верным.
— Никогда. В этом вся штука. Полная честность. С первого знакомства предупреждаю: не женюсь. Буду встречаться, назначать свидания, а потом перестану. Может, даже без дипломатических переговоров. Спонтанно. Но все дело в том, что ни одна не верит. Им кажется, что это я прежде так делал, с другими, а теперь все будет иначе.
— А если бы тебе девочка сказала: «Будем встречаться, но замуж я за тебя не выйду ни в какую погоду. И в любой день могу сказать тебе — будь здоров». Как бы ты это принял?
— Считал бы ее первоклассной девахой. Может, именно на такой и постарался б жениться.
В общем, Виля — прямая противоположность Николаю, который сразу же женился на Лене.
Эта свадьба наделала много шума в Киеве. Я, наверное, никогда не видел столько улыбающихся лиц, как в те минуты, когда мы проезжали по улицам. Наибольшее впечатление производил эскорт. Одиннадцать мотоциклистов из нашего клуба, все на красных «Явах», все в черных кожаных куртках и белых касках, двигались ровным треугольником перед черным ЗИЛом — такси, в котором сидели Лена с Николаем и родители Лены. А над автомашиной мы прикрепили большой плакат, написанный белыми буквами по красной фанере: «Мы из загса!»
Завидев нас издали, регулировщики вытягивались в струнку и отдавали честь, а уже затем, рассмотрев плакат, во весь рот улыбались и давали зеленый свет.
На свадьбе танцевали самые модные танцы вперемежку с гопаком. «Скакопляс», как, по словам Вили, писал царь Петр Первый в каком-то своем указе, захватил всех присутствующих. Я уверен, что гопак еще завоюет мир. Темп у него почище, чем у этих модных танцев, музыка повеселей, а плясать вприсядку, как и в современных танцах, нужно с хорошим запасом сил и с порядочной физической подготовкой.
Были, правда, на свадьбе и недовольные. Из-за выпивки. Мы готовились к кроссу и «режимили». Да и вообще, когда ты приехал на мотоцикле, не выпьешь. Такая уж у нас несчастная судьба.
Ну а на свадьбе были, понятное дело, друзья Лены. Из консерватории. Им, конечно, было неприятно закладывать без нас. В общем, они все равно набрались и кричали «горько» Николаю, который из солидарности с нами пил одну минеральную воду.
Запомнился мне Николай в тот день — высокий, красивый, с такой улыбкой, что все отдашь, а рядом Лена, длинноногая, смешливая, с завитками на лбу. В загсе она была с такой похожей на занавеску штукой на голове — фатой. Но дома Лена фату сняла и, к огорчению родителей, сменила свое белое, так называемое «подвенечное» платье на нарядное красное.
— Чтоб не отличаться, — сказала она.
— Сбацаем? — обратилась ко мне Лена, когда маг выбросил очередной «поп».
«Сбацать поп» — это такое же выражение, как «набить морду». Нельзя «набить лицо» или «станцевать поп».
И мы сбацали…
…Мы гордимся тем, что никогда не опаздываем. Когда уж договариваемся с ребятами, то всегда встречаемся ровно в назначенное время. Правда, есть у нас такое выражение: «Амортизация плюс — минус три минуты». Но мы не опаздываем даже и на минуту.
В девятнадцать ноль-ноль перед музеем остановились три мотоцикла. Вера и Лена познакомились с Вилиной Тамарой. Она на полголовы выше Вили. Ну и растут же теперь девушки. Типичная баскетболистка. А по специальности — кинооператор.
Ребята обрадовались Вере. Они ее любят и считают «своим парнем». Интересно, догадываются они о наших с ней отношениях? Думаю, нет. Я бы на их месте никогда не догадался. Это слишком неправдоподобно. Хотя, с другой стороны… Мы как-то выпили в день рождения Николая. И меня все время тянуло поговорить о Вере. То есть я ничего такого не собирался рассказывать, а просто хотелось называть ее имя, вспомнить о том, что я вчера с ней и Виктором был на Днепре и катался на глиссере. Николай навалился на стол и, не глядя на меня, сказал:
— Не запутайся, Рома…
А я к тому времени уже давно запутался.
На двери музея мы прочли: «Пятница — выходной день». Не повезло. Мы решили осмотреть здание хоть снаружи. С боков и сзади дом был окружен забором в полтора человеческих роста. А калитка в заборе была закрыта изнутри. Я посмотрел на Веру, подпрыгнул, ухватился за верх забора, подтянулся. Николай подставил плечо, я перелез через забор и отодвинул задвижку.
