Он встретился с Сигмундом на углу.
— Я заклеил пирсинг пластырем, — сообщил Маркус.
Сигмунд кивнул. Какое-то время они шли молча.
— Как, ты думаешь, все пройдет сегодня вечером? — спросил Маркус.
Сигмунд не отвечал.
— Наверно, будет полно народу, — предположил Маркус.
Сигмунд кивнул.
— Набито до отказа, — продолжал Маркус.
Сигмунд улыбнулся. Маркус понял, что он тренируется ничего не говорить.
И он справлялся, насколько мог. Воге задал ему несколько вопросов на уроке истории. Когда Сигмунд только улыбнулся и покачал головой, учитель поинтересовался, не глухонемой ли теперь Сигмунд. Он собрался уже ответить, но в этот момент вмешался Петтер Фредриксен и сказал, что, если Воге не прекратит издевательства, он пожалуется директору. После этого Сигмунда оставили в покое. В перемены он закрывался в туалете, а Маркус ходил по школьному двору и отвечал на вопросы. Тем, кого интересовало, почему Сигмунд все время бегает в туалет, он отвечал, что перед концертом у приятеля в животе было немного беспокойно. Тем, кто спрашивал, почему он заклеил бровь пластырем, он отвечал, что упал носом в пол в ванной и задел лбом крючок для полотенец. Похоже, он неплохо справлялся все утро, но тут началась последняя перемена. Появились Райдар и Пер Эспен. Маркус только что успокоил Хеге Ларсен, рассказав ей, что Сигмунду уже намного лучше с животом, когда эта парочка оказалась перед ним.
— Можно посмотреть на твой шрам? — сказал Пер Эспен.
— Что? — переспросил Маркус, не поняв, о чем идет речь.
— Мы хотим посмотреть на твой шрам, — объяснил Райдар.
— Да, потому что мы поспорили, — добавил Пер Эспен.
— О чем это? — спросил Маркус и надеялся, что вот-вот раздастся звонок.
— Насколько он большой, — сказал Пер Эспен. — Райдар считает, у тебя там крошечная царапинка.
— А Пер Эспен считает, что там еще меньше, — сказал Райдар.
— По-моему, ты прилепил пластырь, чтобы казаться крутым, — поделился соображениями Пер Эспен.
— Поэтому мы хотим посмотреть на твой шрам.
— Если он там вообще есть, — сказал Пер Эспен и хмыкнул.
— Нет, — отрезал Маркус.
— Нет? — удивился Райдар.
— Да, — сказал Маркус. — Нет.
— Ну я же говорил, Райдар, — сказал Пер Эспен, — нет у него никакого шрама.
— Есть, — возразил Маркус.
Пер Эспен и Райдар вплотную подошли к нему. Их окружило десять-двенадцать учеников. Ну почему не звенел звонок?
— Докажи, — сказал Райдар.
— Доказать что?
— Докажи, что у тебя шрам.
— Нет, — сказал Маркус и подумал, что, если закрыть глаза, они, может быть, исчезнут.
— Нет, — повторил Пер Эспен. — Потому что он не может. Нет у него никакого шрама.
— Я хочу проверить, — сказал Райдар и поднял руку.
— Ой! — вскрикнул Маркус, когда пластырь сдернули.
Сначала было молчание, потом Пер Эспен захихикал.
— Посмотрите на Макакуса! — крикнул он. — У Макакуса кольцо на роже.
В следующую секунду он лежал на земле.
Над ним наклонилась Бента.
— Что ты сказал? — дружелюбно поинтересовалась она.
Пер Эспен смотрел на нее с удивлением.
— Ты меня ударила.
— Да, — сказала Бента.
— Это был… — начал Райдар.
В следующую секунду он тоже очутился на земле.
— Я и тебя ударила, — объяснила она. — Помочь вам встать или сами справитесь?
Они справились сами.
— Вовсе не обязательно было… — пробурчал Пер Эспен. — Мы просто прикалывались.
— Возьми, — Маркус протянул ему пластырь. — У тебя на подбородке кровь.
Наконец-то раздался звонок.
— Спасибо, — сказал Маркус Бенте. — Как тебе удалось?
— Тренировалась, — ответила она и посмотрела на его лицо.
Маркус почувствовал, что краснеет.
— Я вчера проколол, — объяснил он.
— Необязательно было прокалывать дырку, — сказала она и осторожно провела пальцем по серьге.
Перед входом в школу стояла громадная очередь, когда Монс остановил машину перед воротами. До начала концерта оставался еще час, и звукооператоры уже были на месте в спортзале. Когда участники «Мэкакуса М» прошли через школьный двор, все обернулись. Кто-то ликовал, кто-то кричал «ура», а кто-то пел: «Да, мы любим эту группу».[10]
Сигмунд шел первым. Поверх футболки он надел большую «кенгурушку» и выглядел как боксер, шагающий на ринг драться за звание чемпиона мира. На ногах были новые кроссовки. Лицо его было наполовину скрыто капюшоном, и он смотрел под ноги, пробираясь через ликующую и поющую толпу.
Монс шел следом. Он надел белую рубашку и серые брюки, в которых собирался выступать. На ногах у него были поношенные кроссовки, а на спине рюкзачок с изображением лисицы. Над левой бровью был приклеен пластырь. А на щеках горели два больших красных пятна. Он вежливо всем махал и поздоровался за руку с парой учителей, когда прошел мимо.
Маркус шел последним. На нем была обычная одежда, только пирсинг он больше не пытался спрятать. Костюм он нес в мешке. Он уперся взглядом в спину Монсу, но иногда поглядывал вокруг. Он попытался помахать паре ликующих восьмиклассников, но махание получилось каким-то вялым.
Воге стоял на входе вместе с Петтером Фредриксеном. Зал разрешили использовать при условии, что доход от билетов пойдет на покупку новой аппаратуры, которая была очень нужна школе. Воге открыл им дверь. Казалось, он собирался что-то сказать Сигмунду, но покосился на Петтера и передумал.
Когда они вошли в спортзал, девчонки сидели на краю сцены и пили колу. Они уже подключили магнитофон к аппаратуре.
— Все работает великолепно, — доложила Эллен Кристина и пошла за кулисы. — Послушайте!
Маркус слегка вздрогнул от звука собственного голоса, загремевшего в зале. По счастью, он был настолько невнятным, что он сам его не узнал и надеялся, что и остальные не узнают.
— Отличная работа, девчонки, — сказал Сигмунд и получил заслуженные аплодисменты за смешной голос.
— Только одно маленькое переключение, и все будет идеально, — сказал Монс и пошел за кулисы.
— У нас есть радиомикрофон для Сигмунда, и еще два мы повесили под потолком, чтобы звук шел отовсюду.
— Великолепно! — зачирикал Сигмунд.
Эллен Кристина с беспокойством взглянула на него:
— Ты уверен, что сможешь промолчать?
— Не волнуйтесь, — прошептал он.
— Что?
Сигмунд кивнул.
— Так-то лучше, — сказала Эллен Кристина. — Только не забывай держать микрофон выключенным.
— Теперь звук идеальный, — объявил Монс, возвращаясь на сцену.
До входа публики оставалось еще полчаса. Монс настраивал гитару, Маркус немного порепетировал на ударных, девочки настроили свет, а Сигмунд прыгал по сцене и делал вид, что поет.
Когда полчаса прошло, заглянул Воге.
— Можно впускать публику? — крикнул он.
Сигмунд поднял большой палец.
— Надо же, ты даже знаешь язык жестов, Сигмунд, — сказал Воге.
— Учитель! — громкий голос раздался за его спиной.
Воге быстро закрыл за собой дверь.
Маркус пошел в раздевалку, Сигмунд отправился в туалет, Монс — в коридор за сценой собраться с мыслями, а девчонки заняли женскую раздевалку, чтобы никому не мешать.
Маркус открыл сумку и достал костюм. Ему понадобилось много времени, чтобы решиться, но в конце концов он нашел единственный верный выход. Хотя папа и старался, как мог, быть самим собой на репетициях, он все равно чувствовал себя немного в стороне, не одним из ребят. «Но ведь я как раз и есть один из ребят, — подумал Маркус. — Если я оденусь, как папа, тогда мы будем очень похожи и он будет вроде как одним из ребят».
Маркус редко считал себя хорошим человеком, но, когда прицепил подтяжки к серым брюкам и натянул их на белую рубашку, он не так уж плохо себя почувствовал.
До начала концерта оставалось пять минут, когда Маркус появился за кулисами. Эллен Кристина сидела у магнитофона, Сигмунд ходил взад-вперед и делал вид, что поет, Муна была готова выключить свет в зале, а Монс вышел одновременно с Маркусом.
— Привет, — сказал он. — Мы готовы…
Он остановился. Эллен Кристина подняла взгляд, Муна повернулась, а Сигмунд перестал кривляться. Все уставились на Маркуса и Монса, которые тоже таращились друг на друга.
— У меня только один вопрос, — прошептал Сигмунд. — Кто здесь кто?
Монс снял пластырь с пирсинга и надел новый костюм. Вместо серых брюк, белой рубашки и коричневых туфель он надел рэперские штаны, «кенгурушку» и белые кроссовки. Вязаную шапочку он держал в руках, как напоминание о старом образе.
— Но, Маркус, — сказал он, — почему ты…
— Я просто подумал… чтобы ты не чувствовал себя в стороне, — сказал Маркус. — Я не знал, что ты…
