Тольц на время замолчал — мне представилось, как он мысленно прослеживает движения идущих. («Знаете, как эти менты ходят, не торопясь, чтоб водитель успел понервничать?») Брови его вскинулись: он вдруг узнал обоих. Сначала того, что в форме. Он останавливал его накануне, когда студент опаздывал на зачет, не отпускал, ждал какого-то подтверждения. А следом узнал и второго. Это был отцовский шофер, Мыкола, Николай. Который когда-то учил его водить, на скорости, стартовать резко.
Я снова насторожился: что-то в рассказе Тольца опять становилось сомнительным. Совпадения, узнавания. не начинались ли уже видения? Милицейские в форме, тем более издалека, могли показаться похожими, а уж этот Мыкола… Приблизиться Роман им даже не дал — сам не мог тогда объяснить, почему его вдруг подхватило. Внезапно, без отчетливых мыслей. Чувство, что надо срываться. Даже не осталось в памяти, как пересел к рулю, нацепил ли ремень, как рванул с места. Только, рассказывая, все покачивал опущенной головой, с удивлением, не совсем уверенно стараясь восстановить, увидеть происшедшее со стороны, замедляя, как в кино. На меня взгляда не поднимал, это бы помешало. Гнал без всякого навигатора (словно что-то вроде карты запечатлелось в мозгу), без улиц, зигзагами, через дворы, под арку, еще одну. И ведь попал, куда уж точнее, удивительно, что никого не задел, и меня потом нашел сам, ни у кого не спрашивал. что-то его вело.
Роман вскинул взгляд к потолку.
— Это было. не знаю, как сказать. Ни боли, ничего. Боль — это уже потом, сейчас. Только вдруг вспышка ясности, на миг. Наверное, как у Ньютона, когда его яблоком по голове. все вдруг соединилось, стало так понятно. Такой сжатый миг.
Он развел руками и мотнул головой, все еще восхищаясь тем, что в момент удара засияло вдруг перед ним. Я помолчал, выжидая. И что же тебе стало понятно? — готов был уже спросить, но не успел.
32
Долгий, повторяющийся звонок в дверь дошел до моего слуха, должно быть, не сразу. Я вздрогнул, точно посторонний, не отсюда, звук застал меня там, посреди двора, перед голубой машиной с капотом, уткнувшимся в фонарный столб, с осколками стекла на асфальте. Первой мыслью было: опять милиция. Что за чушь, сказал сам себе, однако на всякий случай опять заставлял себя идти к двери потише, свет в прихожей не включал. Глазок закрывала невнятная зелень, размытые лиловые пятна. Я не без усилия возвращался к себе.
Дверная перегородка с выпуклым уменьшительным стеклом отделяла меня от цветущего сияния. За дверью стояла женщина с огромной охапкой сирени перед собой, у ног раздутая продуктовая сумка. Прошло мгновение, пока я узнал Наташу. Цветные отсветы непривычно меняли ее лицо. И как же я ее давно не видел!
— Ты почему не открываешь? — Я, опомнившись, взял букет из ее рук, потянулся за сумкой. Целоваться через букет было неловко, да через порог, кажется, нельзя, примета. — О, у вас, я смотрю, какие-то посиделки? — увидела за моей спиной, поверх плеча, Рому. Он вышел к дверям комнаты.
— Я, наверное, пойду? — сказал полувопросительно.
— Это что за разукрашенный красавец? — Наташа разглядывала его с любопытством.
Я, перенося в кухню сумку, в двух словах пояснил: студент, приехал сдавать зачет, по пути ко мне попал в аварию. Ему не стоит сейчас уходить, — добавил, слегка замявшись. Слишком много пришлось бы объяснять.
— Кто ж его гонит? — сказала жена, продолжая попутно поглядывать на парня. — Ноги, руки хотя бы целы? Ну и хорошо. Отвезу его потом, если надо, только передохну немного. Сходи к машине, — она подала мне ключи, — там в багажнике еще две сумки, тяжелые, подними наверх.
— Я помогу, — стал порываться Роман.
— Ну да, тебе только этого не хватало.
Мы даже не поцеловались толком, так неловко, скомканно все получилось. Сумятица была в голове. Не такая встреча мне представлялась, думал я, перетаскивая из машины сумки в подъезд, потом в лифт, каждую по очереди: одна оказалась тяжеленным мешком картошки. Из деревни. Или, как обычно, по дороге купила. Наташа, что говорить. А я не успел даже приготовить обед.
Протаскивая мешок в дверь (хорошо, если ей помогли загрузить эту тяжесть в багажник), я услышал из дальней комнаты сдавленный стон: Наташа смазывала студенту ссадину йодом, нашелся все-таки дома. И бинт нашелся, не знал, где искать. Она перебинтовывала Рому, как серьезно раненого, лоб и скулу через подбородок, умело. Он что-то бормотал, сопротивляясь, но подчинялся — как ей было не подчиниться? Сирень уже наслаждалась водой, раскинувшись в большой хрустальной вазе, воздух становился другим, оживал, наполнялся нездешним благоуханием.
— Умираю от голода, сил нет, налаживай скорей на стол. — Наташа прошла мимо меня, чтобы умыть руки, мимоходом потерлась щекой о мое плечо, добавила шепотом в ухо: — Но раньше надо бы в ванну, помыться.
Я неловко подался вслед за ней и едва не потерял равновесие. Голова чуть- чуть закружилась, слегка, в первый раз я не придал этому значения. О да, это бы надо раньше, раньше всего! Приходилось ждать, ничего не поделаешь. У самого засосало в желудке — с утра ничего не ел. Стал доставать из кухонного шкафа посуду, носить на стол. Наташа занялась салатом, Рому позвала к себе чистить картошку. Он замялся, не знал, как к ней обращаться. Называй меня тетя Наташа, решила она легко проблему.
Я курсировал с подносом между столовой и кухней, попутно улавливал, как она уже расспрашивает Романа: а родители-то где? Тот отвечал голосом смущенного мальчика — племянник, право, племянник. Этот бедняга не представлял, насколько он сейчас был некстати, нам обоим столько надо было сейчас рассказать друг другу.
— Посмотри, какая чистая, крупная, — показывала мне по пути Наташа очищенную картофелину. — Весь мешок за сотню, представляешь… Да ты не снимай так много, — остановила она студента, — на еду ничего не оставишь.
Я доставал из холодильника закуски, надолго замер на корточках перед открытой дверцей, не мог вспомнить, что собирался взять. Мысли толклись все беспорядочней. Приезд Наташи сбил только что готовое, казалось, выстроиться понимание, неясность лишь разрасталась. Как же все-таки с наркотиками, были они или нет? Что-то было подмешано в кофе или дал себя знать многодневный недосып? И что это за почти уже мистический флакон? Но разве мятые, с пятнами листы на моем столе не стоили медицинского заключения? А этот примерещившийся или будто бы знакомый шофер с будто бы знакомым милиционером, этот внезапный, необъяснимый порыв убегать? Чего рыжий испугался? Похищения, что ли? Слыхал я такие истории, как раз недавно чьего-то сына похитили, вымогали у родителей деньги. Похитителей скоро нашли, сумели вычислить. Но не так же откровенно такое делается, не у всех на виду. А еще эти необъяснимо пропавшие и необъяснимо найденные ключи, странные, что ни говори, сбои памяти? Распотрошенный отцовский компьютер, требование лететь в Лондон?.. Одно с другим просилось соединиться, но сначала требовалось все же достоверно понять, что это вообще было, и на самом ли деле, не в болезненном ли воображении, а если было и на самом деле — почему, зачем, кому понадобилось? Тут начиналось уже сочинительство. Это потом можно было удивляться, насколько я тогда не мог понять очевидного. Тольцу, чтобы у него соединилось, надо было изрядно стукнуться головой.
Телефонный звонок так и застал меня на корточках у холодильника, снова заставил вздрогнуть. Ощутимым стало морозное дыхание из открытой дверцы. Стал выпрямляться на затекших ногах — и чуть не упал. Голова закружилась на этот раз по-настоящему, стены вокруг сдвинулись, пошатнулись. Понадобилось некоторое время постоять неподвижно, придерживаясь рукой за притолоку, чтобы мир понемногу выровнялся. Хорошо, что Наташа ничего не заметила. Она, вытирая на ходу руки фартуком, подошла к телефону первая, передала трубку мне.
Звонил ректор, Монин, Евгений Львович. Он наконец обнаружил в своем мобильнике мой вызов. Я прикрыл трубку ладонью.
— У меня сейчас Тольц, Роман, вы знаете, — сказал вполголоса. — С ним, как бы это объяснить по телефону. возникли неожиданные проблемы. Я вам звонил, потому что надо было его отвезти домой, оставить там одного. он был, как бы это сказать. не в лучшем состоянии. Но теперь все как будто наладилось, вернулась жена… так что проблем нет, ничего обязательного.
Евгений Львович выдержал недолгую паузу, сказал, что сейчас приедет ко мне сам. Адрес у него уже был записан.
Минут через пять ректор перезвонил еще раз: он просил разрешения приехать не один, а с дамой. Я, должно быть, вскинул непонимающе бровь, как это делал обычно сам Монин, но переспрашивать не стал.
33
Вот уж чего я не ожидал совсем: дамой оказалась Лиана. Она и выглядела не совсем на себя похоже. После вчерашнего зачета успела изменить прическу, а может, что-то еще, не такое для меня явное. Одета она была скромно: узкая, до колен, юбка, темно-зеленая безрукавка без надписей, гладкая, без украшений, сумка. Протянула руку Наташе, мне, поколебавшись, тоже — не студентка, а и впрямь дама, пришедшая в гости. Рука была легкая, невесомая.
