Только потом до меня дошло, что все же не стоило оставлять «камасутру» раскрытой на полу.
Я решил, что для начала с меня хватит и десяти поз. В случае успеха первой встречи можно было бы осваивать новые. Процесс обучения занял не так много времени — во всяком случае, гораздо меньше, чем ушло на освоение ча-ча-ча. А с точки зрения награды за труды это казалось куда предпочтительнее танцев, так что я с нетерпением ждал практики.
Я пошел навестить Рози на ее рабочем месте. Аудитория для аспирантов представляла собой помещение без окон со столами, расставленными вдоль стен. Я насчитал восемь студентов, включая Рози и Стефана, чьи столы стояли рядом.
Стефан как-то странно улыбнулся мне. Я по-прежнему относился к нему с подозрением.
— Ты прямо-таки герой «Фейсбука», Дон. — Стефан повернулся к Рози. — Пожалуй, тебе стоит обновить раздел «отношения».
Экран его монитора показывал фотографию, на которой мы с Рози были запечатлены в танце. Точно такая же, подарок фотографа, стояла у меня дома на столе возле компьютера. Я кружил Рози, и на ее лице было выражение безмерного счастья. Хоть я и не был зарегистрирован на «Фейсбуке» (социальные сети не входят в сферу моих интересов), под фотографией стояли наши имена: Профессор генетики Дон Тиллман и аспирант-психолог Рози Джармен.
— Давай не будем об этом, — сказала Рози.
— Тебе не нравится фото?
Плохой знак.
— Это из-за Фила. Я не хочу, чтобы он это видел.
— Думаешь, твой отец только и делает, что торчит в «Фейсбуке»? — возразил Стефан.
— С ужасом жду, когда он начнет названивать, — сказала Рози. — «А сколько он зарабатывает? Ты с ним спишь? Сколько раз он делает жим штанги лежа?»
— Обычные вопросы, которые вправе задать отец, чья дочь встречается с парнем, — заметил Стефан.
— Я не встречаюсь с Доном. Мы вместе ехали в такси. Это все. Верно, Дон? Так что, — Рози снова переключилась на Стефана, — можешь засунуть свои домыслы куда подальше. Раз и навсегда.
— Мне необходимо поговорить с тобой наедине, — сказал я Рози.
— А разве есть о чем? — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Я вот так не думаю.
Меня озадачил ее ответ. Но, возможно, у них со Стефаном были такие же доверительные отношения, как у нас с Джином. В конце концов, ведь именно Стефан привел Рози на вечер.
— Я пересмотрел твое предложение насчет секса, — выпалил я.
Стефан зажал рот рукой. Повисло долгое молчание — по моим подсчетам, шесть секунд.
А потом Рози сказала:
— Дон, это была шутка. Шутка.
Я был совершенно сбит с толку. Одно дело предложила и передумала. Или моя реакция на предложение о сексе оказалась излишне резкой. Но чтобы шутка?.. Не настолько же я туп, чтобы не распознать шутку. Хотя нет, моих навыков общения могло и не хватить. У меня же случались подобные проколы в прошлом. И часто.
И вот тут теперь. Надо же. Выходит, что я столько всего нагородил, зациклившись на шутке.
— Ага. А когда мы встретимся по другому нашему проекту?
Рози уставилась в стол:
— Никакого другого проекта у нас нет.
На следующей неделе я сделал все, чтобы вернуться к прежнему распорядку дня. Время, высвободившееся благодаря стараниям уборщицы Эвы и отмене проекта «Отец», я посвятил карате и айкидо, восстанавливая физическую форму.
Сенсей, пятый дан — на тренировках обычно помалкивающий, тем более что обладатели черного пояса в наставлениях особо не нуждаются, — отвел меня в сторону, когда я работал с подвесной грушей в додзё.[24]
— Что-то тебя очень разозлило, — сказал он. И больше ничего не добавил.
Он знал меня достаточно хорошо и понимал: как только эмоциональная составляющая будет определена, я сумею ее побороть. Но сенсей был прав, заговорив со мной. Сам я не догадывался о том, что взбешен.
Я действительно злился на Рози, которая неожиданно отказала мне в том, чего я хотел. В то же время я злился и на себя — за то, что своей неуклюжестью поставил Рози в неловкое положение.
Я несколько раз пытался дозвониться Рози, но натыкался на автоответчик. В конце концов я оставил сообщение:
— А вдруг ты заболеешь лейкемией и не будешь знать, где искать донора костного мозга? Твой биологический отец был бы отличным кандидатом на эту роль, к тому же с сильным желанием помочь. Отказ от завершения проекта чреват фатальным исходом. Подумай, осталось всего лишь одиннадцать кандидатов.
Рози не перезвонила.
— Такое бывает, — утешила Клодия, когда мы в третий раз за последние четыре недели встретились за чашкой кофе. — Увлекаешься женщиной, но отношения не складываются…
Вот оно что. Оказывается, я, сам того не сознавая, увлекся Рози.
— И что мне делать?
— Вопрос непростой, — сказала Клодия, — но любой даст тебе один и тот же совет. Иди дальше. Встретится кто-нибудь другой.
Логика Клодии, построенная на твердом теоретическом фундаменте и проверенная многолетним профессиональным опытом, конечно, превосходила мои собственные чувства. Но по размышлении я понял, что ее совет — как и вся наука психология — основан на результатах наблюдений за нормальными человеческими особями. Мне же присущи некоторые странности. Может, рекомендации Клодии неприменимы ко мне?
Я остановился на компромиссе: решил продолжать проект «Жена». Если (и только если) появится свободное время, я использую его для проекта «Отец», но работая в одиночку. Если мне удастся представить Рози результат, возможно, мы снова станем друзьями.
В свете Катастрофы с Бьянкой я пересмотрел вопросник, добавив более строгие критерии. Я включил вопросы по танцам, теннису и бриджу, чтобы исключить кандидаток, которые могут потребовать от меня компетенции в бесполезных занятиях, и усилил блок математики, физики и генетики. Вариант (в) умеренно стал единственно приемлемым в ответе на вопрос об употреблении алкоголя. Я настроил программу так, чтобы заполненные анкеты напрямую поступали к Джину. Уж он-то найдет им дополнительное применение. И нет никаких сомнений в том, что он сможет отобрать для меня достойных претенденток.
В отсутствие новостей по проекту «Жена» я упорно думал о том, как заполучить образцы ДНК кандидатов на отцовство. И когда я разделывал перепелку, меня осенило. Все они были медиками — и это в частности, означало, что они вряд ли откажутся внести свой вклад в исследования по генетике. Мне оставалось лишь придумать правдоподобную причину для взятия у них образцов ДНК. И она у меня была — благодаря еще той подготовке к лекции по синдрому Аспергера.
Я достал список из одиннадцати имен. Двое из них, по подтвержденным данным, среди живых уже не числились. Оставалось девять человек, семеро из которых жили за границей, что и объясняло их отсутствие на встрече выпускников. Но у двоих были местные телефонные номера. Один из них возглавлял Институт медицинских исследований моего родного университета. Ему я и позвонил первому.
— Офис профессора Лефевра, — ответил женский голос.
— Это профессор Тиллман с факультета генетики. Я бы хотел пригласить профессора Лефевра принять участие в исследовательском проекте.
— Профессор Лефевр в творческом отпуске в Соединенных Штатах. Он вернется через две недели.
— Превосходно. Наш проект носит название «Присутствие генетических маркеров аутизма в преуспевающих индивидах». Я бы хотел попросить его заполнить анкету и предоставить нам образец его ДНК.
За два дня мне удалось определить местонахождение всех девятерых здравствующих кандидатов и отправить им по почте опросные листы, составленные исследователями синдрома Аспергера, и скребки для снятия проб с внутренней стороны щеки. Анкеты не имели для меня никакого значения, но были необходимы для поддержания легитимного статуса моих исследований. В сопроводительном письме я указал свои регалии профессора генетики престижного университета. После чего занялся поисками родственников двух покойных докторов.
В Сети я нашел некролог о кончине доктора Герхарда фон Дейна; диагноз — инфаркт. Там упоминалась его дочь, на тот момент — студентка-медик. Мне не составило труда разыскать доктора Бригитту фон Дейн, и она с радостью приняла приглашение участвовать в исследовании. Все оказалось на удивление просто.
А вот с Джеффри Кейсом возникла проблема. Он умер через год после окончания университета. Подробности его биографии я давно изучил на сайте встречи выпускников. Ни жены, ни детей — во всяком случае, известных кому-либо.
Тем временем начали поступать образцы ДНК. Двое докторов из Нью-Йорка отказались от участия в проекте. Почему вдруг практикующие врачи не захотели внести свой вклад в столь важное исследование? Может, им есть что скрывать? Например, внебрачную дочь, живущую в том же городе, откуда поступил запрос? Правда, мне пришло в голову, что если мои мотивы вызвали у них подозрение, они вполне могли отправить мне ДНК своих друзей. Так что, по крайней мере, отказ был лучше обмана.
