В принципе, само по себе дело было плёвым. Главный свидетель уже известен, — некто Гагиев. Живёт неподалёку, всё видел. Адрес в деле есть. Нужно допросить его, ещё, на всякий случай, парочку, предъявить обвинение Махмудову и пульнуть дело в суд.
В помощь нам выдали двух оперативников из местного УВД.
04.11.2011
Как только приехали в станицу, опера выходить из машины отказались. Наотрез.
— Нет, — сказали опера, — мы из одного тейпа с ним. Не пойдём!
Матерясь и негодуя, мы с Витьком вылезли из машины, и нас обступили ингушские мальчишки. Стали галдеть, махать руками. Я растерялся. Уж слишком активно они махали руками. А вдруг гранату бросят или камень метнут? Но, слава Богу, ни того, ни другого не прилетело. Просто один из пацанов дёрнул меня за рукав и продемонстрировал здоровые, но жёлтые зубы…
Неподалёку, на лавочке под тополем, дремал какой-то дед. В руках у него была высокая палка, конец её загнут калачом.
Когда крики ребятни сделались слишком громкими, старик встрепенулся. Поправив на голове засаленный картуз, что-то закричал, и пацаны бросились в рассыпную.
— Дедушка, а где здесь Гагиев живёт? — спросили мы.
Старик оценивающе взглянул на нас, поднялся со скамейки.
— Пойдёмте, — сказал старик, — покажу.
Он шёл очень медленно, опираясь на клюку. Проходившие мимо селяне почтительно ему кланялись. Иногда старик останавливался и подолгу беседовал с ними, жал руки. Во время таких остановок Витька заметно нервничал.
Наконец наш провожатый остановился у двухэтажного кирпичного дома с зелёными воротами. Старик картинно поднял палку над головой и несколько раз ударил ею в калитку. Окружающее пространство наполнилось металлическим грохотом и собачьим лаем.
Калитку открыл небритый абрек неопределённого возраста. Взглянул в удостоверения, кивнул, повёл в дом. Проходя по обильно засаженному грушами и яблонями двору, я увидел две высокие клетки. В них бесновались огромные немецкие овчарки.
…В просторном холле, за круглым столом сидели семеро. Почти все были одеты в камуфляж. Двое держали на коленях автоматы. Остальные сидели без оружия.
— Зачем приехали? — спросил седовласый тип в чёрном пиджаке.
— Нам нужен Гагиев, — ответил я, — Аслан Рамзанович.
Седовласый нахмурился и недружелюбно буркнул:
— Я — Гагиев Аслан Рамзанович. Чего надо?
Я принялся сбивчиво объяснять. Рапорт уполномоченного… Махмудов… Самоподрыв сарая… Вы — свидетель…
Гагиев слушал внимательно, не перебивая. Лишь жуткий взгляд его блуждал по моему лицу. Когда я закончил, он покачал головой.
— Меня допрашивать вы не будете. Дам человека вам. Человек всё как надо скажет.
Я не знал, как реагировать. Случись такое в Москве, понятно, поставил бы наглеца на место, но здесь? Посмотрел на Пахомова. Не зная его, увидев впервые, подумал бы, что он глухонемой.
Гагиев достал из кармана блокнот, вырвал из него лист и, послюнявив карандаш, что-то написал.
— Вот тебе свидетель. В Магасе живёт. Всё знает.
Я положил бумажку в нагрудный карман рубахи.
…Обратно ехали с кортежем. Джип без номеров с тонированными стёклами тащился за нами по горной дороге. Я, сидящий рядом с водителем, не отрывал взгляда от зеркальца заднего вида. На одном из участков дороги из джипа показался ствол автомата. Грянула очередь.
— Салют, — прокомментировал водитель.
На въезде в Назрань джип развернулся и поехал обратно.
Я почувствовал себя оплёванным.
05.11.2011
Сегодня выходной. Бригадир свалил за каким-то в Махачкалу, где остальные, нас совершенно не интересует.
Свидетеля будем допрашивать в понедельник. Машина заказана. Пахомов делегирован мною в Осетию, за водкой.
Как только он уехал, позвонила жена. Моя, естественно. Она звонила и раньше, раз семь звонила, наверное. Один раз я ее послал, остальные — не брал трубку. В воспитательных, так сказать, целях.
На этот раз решил ответить. Не знаю — почему. Последние малоприятные события посеяли в моей душе зёрна сентиментальности.
Жена спросила: как я здесь, почему не отвечаю, не случилось ли со мной чего-нибудь худого? Ага, так и сказала, — худого.
Ответил: нормально. Обстановка напряжённая. Над головой свистят пули. Но я держусь молодцом. Как и положено.
Она сказала, что восхищена мной, что я герой, что любит и очень сожалеет о нашей ссоре. Спросила: прощаю ли?
Я ответил: подумаю.
Зарыдала.
— Ладно, — сказал, — хер с тобой. Успокойся. И больше так себя не веди!
Это я не в том смысле, чтобы она не ревела. Не выкобенивайся больше — имелось в виду.
06.11.2011
Утром появился опер и сказал, что машина подана, пора ехать в Магас.
Стали собираться. Я вытащил из кармана бумажку, решив уточнить фамилию и адрес.
На бумажке было написано: Евкуров Юнус-Бек, Магас. Насколько я помню, так зовут президента Ингушетии.
Пахомов заржал как конь и сказал оперу, что у нас изменились планы.
Мы выпили бесланской водки и легли спать.
09.11.2011
Вечером Пахомову позвонил земляк-омоновец. Пригласил на день рождения. Опять, кстати, в Магас. Пахомов умотал, я отказался. Зря.
Ночью, страшной ингушской ночью я услышал стук. Подумал, — во сне. Нет. Стук продолжался.
Оторвав голову от подушки, я увидел в окне человека. Точнее, голову его, туловище и руку. Как он забрался сюда? По лестнице? Водосточной трубе?
Нащупав ступнями тапочки, укутавшись в одеяло, я прошуршал к окну.
— Кто Вы? — спросил я, приоткрыв окно. — По какому вопросу?
— Свидетель, — ответил человек, — хочу дать показания.
Свидетель? Какой еще свидетель в три часа ночи? Мне было не до смеха, но я поразился этому совпадению — электронные часы показывали 03.00.
— Приходите завтра в отдел! — закричал я так, что чуть сам не оглох и резко захлопнул окно, рванув рычаг вниз.
Мне стало страшно. Так страшно, как не было никогда. Зачем здесь этот тип? Он же мог запросто бросить гранату, выстрелить и — привет. А там, в ауле или на горной дороге?
Господи!
Я один в этом жутком месте. Я жалок и беззащитен. Откуда взялись эти слова? Я где-то слышал их раньше, но употреблял ли? Нет!
В конец оборзевший детина, вечно под папиной крышей, я был уверен в своей неуязвимости. Два раза по делам, что направлялись мною в суд, выносили оправдательные приговоры. За такое любого другого расстреляли бы, на костре сожгли, мне — ничего. Генерал попросил (потребовал) — не трогать, и меня не трогали. Пару раз наркоконтроль в кабаке заворачивал мне ласты, прихватывая с кокаином. Заминали. Летом, в дымину пьяный, на полной скорости снёс остановку. Пожурил генерал, выслал денег на новую тачку папа. Всё. Любые мои выходки покрывались.
И я поверил, что всесилен. Я, тридцатилетний дебил, у которого одно полушарие мозга занято обрывочными сведениями из уголовно-процессуального кодекса, а второе — текстами песен из караоке, посчитал себя выше всех.
Господи! Разве можно быть таким идиотом? Всё же так очевидно, яснее ясного всё. У папы отжали скважины, папа стал неинтересен. Какое теперь Генералу до меня дело? Правы были зловредные коллеги. Выхлопа от меня в Министерстве — ноль, ни материального, ни профессионального, поэтому я сослан сюда. Генералом сослан.
Я хожу под Тобой, Господи. И хожу до тех пор, пока Тебе угодно. Вразуми же меня, Боже! Помоги обуздать гордыню! Я такой же, как все. Я хуже их, я ничто без них! Обещаю, что никогда больше не буду поднимать себя над другими. Буду любить жену, буду уважать своих товарищей, я стану другим…
Ты только помоги мне. Помоги выбраться от сюда живым.
А я стану другим. Обещаю…
Такие меня в ту ночь посетили мысли.
10.11.11.
Сегодня проснулся от яркого утреннего сета. Странно. Все дни, что я нахожусь здесь, были серыми, мрачными. А сейчас — солнце. Может, это Бог, услышав мои молитвы, даёт знак о скорейших переменах? Может быть.
Умывшись и побрившись, я вдруг вспомнил, что сегодня — день милиции. Или полиции? Нет, день сотрудников органов внутренних дел. Без разницы. Для нас, ментов, пришедших в органы до десятого года, он всегда останется днём милиции.
Я позвонил по мобильному отцу. Он же у меня не только экс-олигарх. Он у меня бывший заместитель начальника УВД.
— Привет, — сказал, — пап. С днем милиции, тебя.
— И тебя с днем милиции, сынок, — сказал он.
Душевно поговорили.
11.11.11.
Пахомов появился только сегодня утром. С похмелья, но довольный. Видимо встреча прошла на должном уровне.
Пришли в отдел, попили чаю, расположились за столами.
Я поделился с ним своими опасениями. Сидим здесь больше недели, а результата нет. Приедет бригадир — обоим конец.
