Ладно, нравится, не нравится — дело ваше, только не такая уж я дура, чтоб преподнести ее вам за здорово живешь. Ладно, говорю, но за это полагается отдельная плата. На самом-то деле я даже обрадовалась — песня эта больших доходов мне не приносила, пускай, думаю, скупают. А с другой стороны, это что же получается? Выходит, только они двое и будут слушать мою песню и никто больше никогда не услышит, как я ее пою? Я все же призадумалась.
Но тут проповедник дает мне понять, что значит вести С ним дела.
Кажется, я уплатил вам пятьсот долларов? Или, может быть, я ошибаюсь? — спрашивает он. Кто же это из белых — а о черных и говорить нечего — даст вам больше? Так вот, МЫ скупаем все ваши записи этой песни, и вы сразу же начинаете получать с нее проценты. Позвольте спросить: сколько вы получили за первую запись? Пятьдесят долларов? Сто, говорю я. И никаких процентов с тех пор? Я не ошибся? Мы скупаем ваши записи, но зато вам начинают поступать отчисления. Ну ясное дело, в магазинах кое-что замечают и начинают шевелить мозгами: видно, эта Грейси Мэй чего-то стоит. Запускают в продажу другие ваши записи. И вот уже ваше имя среди самых знаменитых певиц. И за разрешение сделать все это для вас мы предлагаем вам еще пятьсот долларов. Жизнь у вас начнется райская, можете мне поверить. Купите себе такое платье для эстрады — кинозвезде не снилось: красный атлас, все блестит и переливается.
Сетку я отомкнула — отчего бы и нет, если можно с него получить еще денег. И растворила дверь пошире, чтобы он МИМО меня протиснулся. Вытащил он другой листок, и я его тоже подписала. Потом рысцой припустил к машине, сел рядом с Трейнором, тот ждал его, положив голову на спинку сиденья. Они круто развернулись перед самым нашим домом И уехали.
Когда я вошла в спальню, Джи Ти натягивал рубашку. «Янки» выиграли у «Ореола», 10:6, сказал он. Скатаю-ка Я теперь порыбачить на Паскалевский пруд. Хочешь со мной?
Пока я влезала в брюки и прочее, Джи Ти все вертел перед носом эти два чека.
С ума сойти, говорит, вот это женщина! Делает деньги, не выходя из дома. А я только хмыкнула в ответ, потому ЧТО познакомились мы с ним, можно сказать, на улице — я в ту пору пела в разных забегаловках, то в одной, то в другой, и, если повезет, приносила десять долларов, а иной раз и ничего, только радовалась, что живой добралась до дому. Хотя Джи Ти любил вспоминать те времена. Какая я тогда была красивая да быстрая, и как мы все куда-то спешили, куда-то ехали, то в один городишко, то в другой. И очень ему нравилось, как чумазые фермеры плакали от моих песен, точно малые дети, а женщины кричали: тише, милый! Так уж люди устроены: приучи их к своему стилю — и они с ума сходят.
1956
Как-то вечером звонит мне мой внучонок и говорит: бабуль, бабуль, там какой-то белый поет твою песню! Включи пятую программу.
Ну ясно — Трейнор! Все такой же полусонный от груди и выше, а от пояса и ниже вроде бы проснулся — крутится и дергается, и довольно отвратно. Песню мою он вроде бы и неплохо спел, вот только дерганьем чуток подпортил — от такого дерганья люди не станут вскрикивать и рыдать.
Боже милостивый, говорю. Если закрыть глаза, можно подумать, это я пою. Он прямо-таки в точности следовал за моим голосом — боковые улочки и авеню, вот красный свет, вот железнодорожный переезд, поворот, еще поворот. Мне даже как-то не по себе стало.
Теперь Трейнор день и ночь всюду пел мою песню, и белые девчонки от нее прямо балдели. Никогда в жизни перед моими глазами не моталось столько «конских хвостов»! А уж восторгов-то. Гений!
Ну да ладно, в тот год я была очень уж занята — худела. Давление, вес, сахар — хлопот полон рот. Трейнору здорово повезло с моей песней — на золотую жилу напал, и от капитала в тысячу долларов на моем счете в банке оставалось еще семьсот. Сбросить только бы вес, и жизнь будет прекрасна.
1957
В 1956-м я сбросила десять фунтов. Сделала себе подарок к рождеству. Джи Ти, я, дети, их друзья и весь комплект внучат только что кончили обедать — на обеде этом я, кстати, снова набрала девять с половиной фунтов из тех десяти, что сбросила,— и тут вдруг у парадной двери появляется, как бы вы думали, кто? Трейнор. Бабуль, бабуль! Там тот белый, что поет... Дети уже не называли ее «моей песней». Да и никто не называл. Забавно все получилось. Трейнор с проповедником и правда скупили все мои записи, но на своей пластинке он поставил: «Написана Грейси Мэй Стил». Только это чепуха — лишнее имя на наклейке, все равно как если бы стояло: «Производство Апекс Рекордс».
На ТВ он, видно, одевался так, как его учил проповедник, но сейчас одет был прилично.
Счастливого рождества, говорит.
И тебе того же, сынок.
Не знаю, почему я ему так сказала: сынок. А впрочем, все ведь они — наши сыновья. Те, что молодые. Но Трейнор вроде бы за это время успел и в возраст войти.
Что-то у тебя усталый вид, говорю ему. Садись к столу, выпей с нами в честь рождества.
Джи Ти с белыми сроду себя прилично не вел, разве только с теми, у кого работал, но Трейнору он налил пшеничной водки, а потом увел всех детей, внуков, друзей — и кого там еще? — в другую комнату. Чуть погодя слышу голос Трейнора из стерео. Мою песню поет. Видно, ребятишки надумали сделать мне такой рождественский подарок.
Я покосилась на Трейнора, но по его виду никак нельзя было сказать, что ему это приятно. Подался вперед, локти упер в колени, в руках стакан.
Я эту песню за последний год, небось, миллион раз спел, говорит. Пел на сцене Гранд Опера в программе Эда Салливана. У Майка Дугласа. На фестивалях. На ярмарках. В Риме, а раз так даже на подводной лодке — под водой. Пел, пел, пел — на сорок тысяч долларов в день, и знаешь, что я тебе скажу,— я понятия не имею, о чем она, эта песня.
Как это о чем? О том, о чем она есть. Вот прохиндей! Заколачивает на моей песне по сорок тысяч долларов за день, а теперь явился, чтобы отнять у меня мою единственную тысячу,— вот что мне в голову пришло.
Песня как песня, говорю. Непростая песня. Если ты не одного любила, про всех сразу и поешь. Я пожала плечами.
A-а, говорит он. Ясно. Лицо у него немного посветлело. Я пришел тебе сказать, говорит, что ты — великая певица. Такое мое мнение.
Сказал и даже не покраснел. Так прямо и выложил.
Хочу сделать тебе небольшой подарок к рождеству, говорит. Вот, держи эту коробочку и не открывай, пока я не уеду. А потом пройди немного по улице, до зеленого дома. Там, под фонарем, открой коробочку... В общем, сама увидишь.
Чего это нашло на парня, подумала я, но взяла у него коробочку. Глянула в окно, вижу, к нему другой белый подошел, сел с ним вместе в машину, они тронулись, а следом еще две машины, тоже с белыми. Машины длинные черные, на похоронную процессию смахивает.
Бабуль, это чего? Внучонок тянул у меня из рук коробочку. А она в рождественской обертке — бумага дорогая. И ведь делают такую, чтобы тут же и выкинуть. Надо же!
Джи Ти и вся орава отправились со мной на улицу, прошагали мы до фонаря перед зеленым домом. А там ничего, только чей-то белый «кадиллак» с золотой решеткой радиатора. Новехонький и до того красивый — обалдеть можно! Мы все на него уставились, я чуть не позабыла про коробочку-то. Ну, значит, таращатся все мои на «кадиллак», от восторга замерли, а я потихоньку сняла бумагу и ленту, свернула их — и в карман. Потом раскрываю коробочку, а там — как вы думаете — что? Два ключа из чистого золота от «кадиллака»!
Я позвякала ими у ребятишек под носами, потом отперла «кадиллак», поманила Джи Ти, чтобы он сел со мной рядом, и только нас и видели — два дня катались.
1960
Теперь он был знаменитостью номер один. Совсем молоденький парнишка, но его уже величали Королем рок-н-ролла. И тут на тебе — призывают в армию!
Ну вот, говорит Джи Ти. Закрылась лавочка — ни Короля рока, ни доходов.
Да только и в армии девицы слетались на него как мухи на мед. Мы по телику видели.
Дорогая Грейси Мэй (писал он мне из Германии).
Как поживаешь? Надеюсь, неплохо, поскольку сам я тут
в полном порядке. Перед армией я вышел в большие знаменитости, и совсем меня задергали на всяких идиотских киносъемках. А тут я все время двигаюсь, ем вовремя и много отдыхаю. И такой, знаешь, бодрый стал — лет уж десять так хорошо себя не чувствовал.
Интересно бы мне узнать, не написала ли ты случаем еще каких-нибудь песен?
Твой Трейнор
Я ему ответила:
Сынок,
Милостью божьей у нас все благополучно, надеюсь, и у тебя тоже. Мы с Джи Ти только и делаем с утра до ночи, что катаемся на той машине, что ты мне подарил, только зря ты это. И само собой, я в восторге от норковой шубы и от духовки, которая сама себя чистит. Только я тебя умоляю, Не посылай нам больше ничего съестного из Германии, а то нам придется открыть где-то по соседству лавочку, чтобы сбывать всю эту снедь. Честное слово, у нас и так всего довольно. Господь к нам милостив, и мы не знаем нужды.
