Баур потянул меня в сторону. Я огляделся. Суматохи вокруг прибавилось. Я сказал, что меня только что посетило видение при виде того расписного балдахина: я воочию наблюдал, как Наташа рассказывает князю Андрею о случае в лесу, когда она собирала грибы. Баур расхохотался. Кругом свистели, вопили, трещали. На деревьях болтались бумажные змеи. Парочка с коляской остановилась немного поодаль. В юго-восточном углу ресторанного садика на мачте вяло шевелился флаг. Статуя сирены на крыше пришкольной постройки походила на гриб.
«Биндшедлер, смотри, вот там, на первом этаже, был парикмахерский магазин, — сказал Баур, указывая на дом напротив. — Хозяйничал в нем долгое время один автогонщик по имени Кепеник, курил как паровоз. На затылке у него вечно были фурункулы. Прямо над ним жил Бенно, мой родной брат, он тогда на металлургическом заводе работал, гимнастикой увлекался, а летом все по грибы ходил.
Бенно жил в постоянном страхе, что жена его обманет; например, вернувшись домой, он тайком шарил в платяном шкафу или вызывал специального агента, чтобы при свидетеле поймать свою Розу с поличным. А в свободное время ходил за грибами и больше всего любил лисички собирать. Я иногда ходил с ним за компанию, с превеликим удовольствием. И когда я сегодня вижу лисички, ну, скажем, на базельском рынке, перед глазами сразу встает моя мать, которая склонилась над плитой, трещат в топке дрова, а она помешивает в сковородке лисички, и запах жареных грибов, наполняя дом, опять-таки напоминает о Бенно, который хотел поймать Розу с поличным. Вот так оно и идет все по кругу, Биндшедлер», — добавил Баур. Возникло такое чувство, что нить времен все-таки не порвалась, вернее, что опасность разрыва миновала. Но, с другой стороны, мгновение стало восприниматься как нечто долговечное.
Под ресторанным балдахином маски кружились в хороводе, съезжали с горки, размахивая трещотками и бумажными змеями. В магазине напротив — ну там, где раньше заправлял своим парикмахерским салоном Кепеник, висели в витрине модели самолетов и громоздились картонные коробки. Я попытался представить себе, как выглядел этот самый Кепеник, заядлый курильщик с фурункулами на затылке, и решил, что у него наверняка была привычка носить шейный платок, даже за рулем гоночной машины.
«Биндшедлер, видишь вон того барабанщика? Я ведь его еще раньше спросил, умеет ли он вообще барабанить. Он с улыбочкой кивнул. Сдается мне, он забыл, что маску на лицо напялил, смотри, груша вместо носа. Этот парень, лет ему вроде около сорока пяти, он внук вдовы столяра, мы с Катариной ее время от времени навещали, ходили к ней в этот столярский дом, и там, на парадной половине дома, в гостиной, висела ее свадебная фотография, под которой она обычно в кресле сидела, и эта самая фотография с каждым разом темнела, деталей уже было не разобрать. Он на складе работает, этот внук, на штабелере ездит. Жена от него сбежала. Дети тоже куда-то подевались. А живет он ровно там, где раньше скорняк жил, который, к слову, тоже работал на металлургическом и гимнастикой увлекался, и в детстве я ему все кроличьи шкурки таскал и всякий раз боялся, что они ему не сгодятся.
Для внука вдовы столяра это великие дни, Биндшедлер, дни карнавала-то. В Амрайне всегда бывали люди, для которых карнавал — главное время. Люди, которые исключительно в такие дни и становились, собственно говоря, понятны другим», — сказал Баур.
Человек этот как раз тут и начал барабанить. Дети в масках выстроились в колонну следом за ним. Сразу вспомнился гамельнский крысолов. Пошли за ним на некотором расстоянии. Последними в карнавальном шествии шагали наши старые знакомые с детской коляской, у которой, судя по тихому покачиванию, обода были кривые. На площади перед «Медведем» кругом виднелись лиловые лужи. Ветер то и дело спускался вниз с балдахина и бороздил эти лужи.
Перед моими глазами встала Наташа, как она вместе с братом и дворней ехала в маске на санях к дяде в соседнее имение, участвовала в охоте на волков, и с охоты ее встречала балалайка. Оказалось, что это — распоряжение дяди, всякий раз встречать охоту балалайкой, а слуга-балалаечник сидел в охотнической.
Детская карнавальная процессия миновала бывшее подворье майора кавалерии, прах которого, говорят, был развеян из дырявой урны по ветру в буквальном смысле этого слова. Прошла мимо бывших угодий Иоахима Шварца, которые прежде тоже находились по ту сторону местной речки, текущей сейчас где-то под тротуаром. Оставила слева ресторан, где Баур с одноклассниками в память о погибших школьных товарищах вкушали копченую колбасу с красным вином и хлебом. У края дороги, в ветвях, извивались бумажные змеи. Конфетти продолжало сыпаться прохожим в лицо или за шиворот. Парочка с коляской немного подотстала. Слышался как будто скрип колесных ступиц. Многие дети сдвинули свои маски на затылок, и казалось, что они пятятся задом. Барабанщик во главе колонны вовсю обрабатывал, обстукивал пластиковую мембрану. Глядя на стену, увешанную плакатами, я попытался представить себе белую детскую маску с бубенчиками под костюмом, которой приходилось в одиночку шагать по Амрайну, потерявшись под вечер первого дня карнавала. Именно в этот момент опять показалась стая голубей, летящая на запад. Через несколько минут голуби пересекли детскую маскарадную процессию в восточном направлении. Пройдя через подземный переход, вышли на площадь, на которой рядком стояли сплошные магазины. Здесь барабанщик остановился. Море масок заполонило площадь. «Вон там, Биндшедлер, стояла красная гостиница, ее потом снесли! — сказал Баур, кивком головы указывая на торговый центр „Кооп“. — В красной гостинице была штаб-квартира духовой музыки. Слышишь, Биндшедлер, по весне, когда ее снесли, окрестные каштаны ночи напролет проводили в сомнениях, растить ли им и нынче из своих почек новые голубиные крылья. А осенью, когда они все-таки вырастили из почек листья, они лежали, сброшенные, голубым эхом — подобные мертвым птицам». Баур улыбнулся, провел рукой по лбу. Над торговым центром стояло белое облако. Я перенес тяжесть тела с правой ноги на левую, прислушался к трещоткам, трубам и тамбуринам.
«Красная гостиница была построена в конце того века, типичный фин-де-сьекль. Вход в ресторан, пара ступенек наверх, располагался на северо-западном углу. С восточной стороны к гостинице был пристроен мясной магазин, собственно, филиал конторы Иоахима Шварца. Дальше шла еще одна пристройка, универмаг, теперь все это как раз и называется „Кооп“. Там работал один управляющий, он еще фигурирует на снимке с гимнастами, который висит у моей дочери над столом, ну, ты знаешь, тот самый снимок, который под определенным углом зрения отливает перламутром, а сделано фото перед пивоварней. Раньше здесь главная улица проходила, потом вела через железнодорожные пути, и, стоя перед барьером, когда опускался шлагбаум, можно было причаститься колбасному магазину, впрочем, только вприглядку, через сетчатку, — тому самому колбасному магазину, владелец которого одним из первых в Амрайне завел себе автомобиль, причем не обыкновенный какой-нибудь, а такой очень спортивный, практически гоночный. А в ветвях могучей липы, которая до сих пор стоит, запутывалось небо, особенно осенью, когда над Амрайном задувал драконий ветер, превращая телеграфные провода в струны арфы и разучивая зимнюю песню, поначалу совсем тихим голосом.
Эта площадь была своего рода эпицентром карнавала. Приезжие общества гимнастов, и среди них самый активный — кружок из Инквила, выступали здесь с танцевальными программами, показывали танцы — негритянские, индейские, цыганские. В цыганских во время танца ударяли в тамбурины кулаками, били по локтям и коленям. А потом неделями напролет мы пытались передать мальчишкам искусство цыганских, индейских и негритянских танцев, стремясь подражать образцам в одежде, вооружении и музыкальных инструментах. И то же самое вооружение мы использовали осенью, в пору традиционных сражений, под звуки арфы драконьего ветра», — рассказывал Баур. Он подвергся нападению в виде пригоршни конфетти, которую, проходя мимо, бросила ему прямо в лицо дама с детской коляской, сделав вид, как будто так и надо. И вправду, теперь было хорошо слышно: ступицы и оси детской коляски требовали смазки. И еще вблизи отчетливо видно было покачивание коляски, вызванное кривыми ободами, зато из поля зрения ускользнуло ее содержимое, о котором у Баура уже сложилось свое мнение. Парочка с коляской удалилась в сторону пивоварни, подтверждая подозрения Баура, что именно паре с детской коляской и детской маске с лошадками или санками под белым костюмом предстояло выступить на карнавале в одиночку, одиноко или, так сказать, потерянно.
Продвинулись на несколько шагов вперед. Баур стряхивал с плеч конфетти. Торговый центр походил на теплоход: вот первая палуба, вторая, третья, — но до парохода с Миссисипи явно не дотягивал.
