— Оставь. Этого я не знал. Наш объединенный комитет существует всего две недели.
— Ну вот, а мы вынуждены были бросить ее на произвол судьбы.
— Я не отступился, когда тебе надо было бежать.
— Какие еще будут отговорки? — раздраженно спросил Джон. — Она так ждала тебя. Понимаешь? Она тебя ждала.
Поступило еще одно сообщение. В нем говорилось об аресте владельца табачного киоска на улице Нации. Подпольщики использовали его киоск в качестве почтового ящика. Роланд передал в Центр свое предложение: ввиду массовых арестов на время приостановить все акции и укрыться в заранее предусмотренных местах.
Через десять минут Центр дал согласие, и под укоризненным взглядом Джона Роланд начал упаковывать рацию. О Марии ничего никому не было известно.
Мария все еще лежала в вентиляционной шахте. Люди с собаками работали около часа и несолоно хлебавши уехали обратно. Целый час бешеного сердцебиения, пока не раздалась команда отбоя. Мария знала о существовании особого распылителя, с помощью которого собак сбивают со следа. Но кто мог это сделать? И с кем еще говорил по телефону тот человек? С Геллертом, с людьми ИАС? Она посмотрела на часы. Девять. Комендант возился во дворе. Когда он отходил на некоторое расстояние и выпрямлялся во весь рост, Мария могла видеть его. Супруга в это время находилась с детьми в детском саду, размещавшемся во втором дворе. До обеда она сюда не явится. Мария осторожно выбралась из своего укрытия и пошла на кухню. На столе лежал хлеб, но она к нему не притронулась. Она выпила воды, насухо вытерла стакан и поставила его на прежнее место. Ей дан неожиданный шанс, и если не подведут нервы, может быть, она еще и сумеет выбраться из дома. Ночью, когда все будут спать. Если просунуть в лаз ноги и таким образом упасть на землю — высота была около двух с половиной метров, — можно уйти. Только бы выдержали нервы. Лисья нора. Настоящая лисья нора. Четыре смежных двора и три выхода. Возможно, какие-то ходы вели отсюда в Учреждение, но их, скорее всего, не найти, а это был бы самый простой путь наружу. Смелый по дерзости, но и самый надежный. Что с детьми? В безопасности ли они? Видимо, так. Иначе ее не искали бы с таким остервенением. Завладей они детьми в качестве заложников, об этом давно бы затрубили на каждом углу и заставили бы ее добровольно выдать себя.
Она вернулась в щель. Около одиннадцати пришел комендант и сел на свою казенную кушетку. Он слушал радио. Пробило двенадцать. Последние известия. Явилась жена хозяина. Они начали обсуждать события минувшей ночи. Мария хорошо разбирала слова, слишком хорошо. И тут она догадалась почему. В углу, рядом с корзиной, за кружевом паутины торчал маленький приемник. Неплохо придумано. Весьма неплохо. Можно усадить жильцов на свою кушетку, попросить их минутку подождать, а самому пойти в туалет и послушать, о чем они там шепчутся.
После обеда время побежало быстрее. Привратник опять включил радио, и Мария была в курсе самых последних новостей. Один из коллег Джона арестован за пособничество в побеге, это означало, что побег удался. Мария попыталась было немного подвигаться, но тут пришла хозяйка и принялась мыть унитаз. Во дворе стало смеркаться, только небо оставалось еще светлым. Мария слышала шаги по булыжнику: люди возвращались домой. Потом все затихло. Ее стало клонить в сон, и она резко вскинула голову. Сейчас нельзя спать, только не сейчас. Она начала прислушиваться к шорохам. Затем попробовала читать про себя стихи, которые учила когда-то, но в памяти сохранились только начальные и последние строки. Чуть попозже она занялась счетом. Впервые в жизни ей пришлось пребывать в полном одиночестве, всегда рядом были какие-то люди, и в детстве, и когда стала уже взрослой. А потом появились дети, с которыми она не расставалась. Вероятно, ко всему можно привыкнуть. Вот и небо померкло. Комендант слушал вечерние новости. Двадцать часов. Детям пришло время ложиться в постель. Если она у них есть. Во дворе стало совсем темно.
В девять часов вечера Мария услышала, как комендант обходит дворы и запирает ворота. Обход длился с четверть часа и закончился осмотром квартиры. Когда хозяин вошел в туалет и осветил фонарем потолок, у Марии перехватило дыхание. Оказалось, что внимание коменданта привлекла ночная бабочка.
Потом снова наступила тишина.
Роланд отослал Джона назад, на опорный пункт. День они провели в гавани, где, дождавшись барж со свежими овощами и фруктами, можно было получить работу до вечера. Там лишних вопросов не задавали. Плодоовощные баржи приходили два раза в неделю, весь город знал об этом. И если поленишься рано встать, на работу не рассчитывай. Но если в гавани есть друзья, а бригадиру дать на лапу, на работу возьмут и позднее. Кроме того, особо рисковать тут не приходилось. Докеры не жаловали Учреждение, а Службу госбезопасности просто ненавидели.
— Передай привет Терезе, — сказал Роланд, напутствуя Джона.
Тот угрюмо кивнул.
— Тебе будут завидовать, ты как-никак с женой.
— Подфартило, — ответил Джон.
— Она хорошо готовит.
— Подфартило, — повторил Джон. — Что я должен сообщить?
— Я еще немного осмотрюсь в городе. Если не вернусь завтра ночью, значит, либо что-то случилось, либо я кое-что нашел. Сведения обо мне получите у Чарли или Фрэнсиса.
— У Чарли? Но это немыслимо.
— Он не посвящен, — пояснил Роланд, — и ничего не знает. Но у него всегда полно народу, поэтому удобно встречаться. Смотри, будь точен в смысле времени.
Джон кивнул. В лагерь можно было попасть лишь два раза в сутки: в десять вечера и в три утра. В эти часы выделялся специальный дежурный с водолазным снаряжением, он переправлял людей через затопленный водой туннель, который соединялся с целой системой пещер. Просто фантастика. На картах города это сооружение уже не значилось. В конце последней войны вход в пещеры был взорван. Поэтому считалось, что и внутри все разрушено, но это не соответствовало действительности. Из подводного коридора можно было вынырнуть в прекрасно оборудованные помещения, довольно просторные и вполне прилично обставленные. Имелось даже электричество, поступавшее от наземной сети. Роланд сам делал отвод. А свежий воздух нагнетался через систему труб, выходящую на поверхность. При этом трубы были такого диаметра, чтобы по ним не мог пробраться человек. Проводку и трубы сработали еще во время войны, Роланду оставалось лишь подсоединиться к наземным коммуникациям. Мебелью и утварью тоже разжились в военное время. С водой проблем не было, а вот с питанием обстояло похуже. Крупные закупки продуктов могли привлечь внимание, и связным, находившимся в городе, приходилось нагружаться консервами. Другая проблема состояла в обеспечении медикаментами. К ним почти не было доступа. Кое-что подбрасывали иногда сестры милосердия, но за ними строго следили. Стоило одной из сестер покинуть больницу, как за ней увязывался хвост. А послать в больницу человека, чтобы он вынес оттуда большую коробку, было просто немыслимо.
Джон уже сорвался с места.
— Не забудь сослаться на прием у зубного врача, если тебя задержат, — крикнул вдогонку Роланд. — Адрес на бумажке в твоем паспорте.
— Я не идиот, — буркнул Джон и начал поспешно удаляться.
Роланд спустился на станцию метро «Главная улица — Садовый переулок». Он вошел в туалет, подождал, пока не освободится третья кабина, и вскоре закрыл за собой дверцу. Он отвинтил какую-то плиту за бачком и извлек из ниши мешок. В мешке он нашел одежду и паспорт. В нем он значился разъездным распространителем газет. Роланд переоделся, сунул свою спецовку в рюкзак и положил его в нишу, затем крепко привинтил плиту. Спустя десять минут после того, как в туалете появился подсобный рабочий Роберт Силл, туалет покинул распространитель газет Ричард Сорвей.
Роланд оглянулся и увидел красные огни отъезжающего поезда. Он закурил сигарету, но вкус у нее был каким-то противным. Мария. От связного, который присутствовал при попытке арестовать ее, он узнал, что она не попала в руки ни Госбезопасности, ни Учреждения. В гавани она не появилась, а больше в этом огромном городе идти ей было некуда. Должно быть, в ней убили всякую надежду тем, что других переправляли, а ей объявили, что ее присутствие нежелательно. Но ведь она только раз попала на эту проклятую пленку, а Пауль был на самом деле арестован. Почему, черт побери, она не осталась той немного наивной и чуткой девочкой, с которой он когда-то познакомился? Почему исчезла та милая девочка-жена, к которой всегда можно было вернуться, когда хотелось проклясть все на свете и внешний мир становился невыносим? А теперь вот ее начали травить за то, что она слишком много знает, может быть, даже о потайных ходах в Учреждение. Да и Джон говорил, что она сама понимает, как опасна ее чрезмерная осведомленность.
