– Хуан, Хуан! Еще одна статья о твоей персональной выставке в Лондоне. В «Наблюдателе».
– Кто автор?
– Это… Ну откуда мне знать. Наверняка коллективная. Хотя нет, есть инициалы: А.Д. Ты знаешь, кто это?
– Ммм… И что пишут?
– О, обычная каша. Называется «Тридцать лет торжества таланта: мэтр выставляется в Лондоне ». Ты сам почитаешь.
Дура! Его тошнит от этой швейцарки. Сколько она с ним прожила? Года два-три! И уже качает какие-то права. «Обычная каша»! Подумать только, кем она себя возомнила? Единственной, кому дано вникнуть в суть его таланта? Да, она европейка, стройная и ладненькая – это на пользу его имиджу. Из-за чего он имел глупость в самом начале представить ее как свою жену. Теперь это вошло в привычку, и он продолжает по инерции. Как он попался в такую ловушку? Мало того, бабца эта вбила себе в голову, что сумеет его изменить! И своим примитивным неотесанным умишком окажет на него влияние! И надо же, несмотря на все это, ему иногда удается ей вставлять. Поразительно! Но в те редкие разы, когда у него получается, она кусает тыльную часть ладони, чтобы не закричать и не разбудить своего сына. Полная идиотка!
Вот сын ее действительно представляет интерес. Красивый мальчик пубертатного возраста, искренне восхищенный славой Хуана Пабло. Никогда не общался со своим настоящим отцом и с готовностью принял бы ненастоящего. Длинные ноги, нежные и уже мускулистые… В идеале послать бы куда подальше мамашу и оставить сынка!
Но что скажет пресса?
Большого, толстого, милого, внушающего доверие Жана Луи часто сравнивают с плюшевым мишкой. И это его раздражает. Но стоит ему взять на руки свою шестимесячную малышку Марион – эту роль он исполняет охотно – стоит ему посмотреть на свою жену Ноэми, подарившую ему это сокровище, – и превращение в мягкую игрушку снова ему в радость.
В составе бригады электриков, обслуживающей энергосистему округа, он по рабочим дням объезжает улицы своего участка на мопеде, с тяжелыми сумками, полными инструментов. По вечерам ему нравится сидеть дома, а для Ноэми главное удовольствие – бывать на людях. И он совершенно спокойно позволяет ей это, хотя у нее, Бог знает откуда, полно друзей мужчин – некоторые очень даже симпатичные. Порой они даже остаются ночевать на диване у них в гостиной, или на другом импровизированном спальном месте, если задерживаются после закрытия метро. Но Жан Луи не ревнив, поскольку по природе своей бесконечно доверяет людям. И больше чем кому бы то ни было, он доверяет Ноэми.
К ней, надо сказать, он очень привязан. Ноэми была первой его любовью, она же будет и последней. Он звонит ей в офис по малейшему поводу:
– Алло! Ноэми? Знаешь, на что я недавно наткнулся на площади Согласия? На монтировку… Прямо на земле валяется монтажная лопатка для шин. И в том районе Парижа, где самая низкая аварийность. Монтировка там, где никогда не лопаются шины! Ха-ха-ха… во прикол, а?
– Алло! Ноэми? Что мы едим сегодня вечером? Я куплю что-нибудь «tex-mex»,[6] а то я проголодался.
– Алло! Ноэми? В полдень я дочитал книжку. Знаешь, такая вещь, про парусный флот, Курс на Балтику. Ну просто улет! Автор Александр Кент, и я подумал, что… А, тебе некогда. О’кей, до вечера!
Он последовал за Ноэми даже на дзюдо, куда она записалась одна. В кимоно Жан Луи выглядит очень трогательно. Ноэми предпочла бы, чтобы ее хоть иногда оставляли в покое, ей не хватает своего, личного пространства. Но скажи она ему об этом, он очень расстроится. А ей совсем не хочется делать ему больно, он такой ранимый.
Раз в две недели Жан Луи должен отработать в ночную смену. В такие ночи он предусмотрительно оставляет нужную сумму наличными и делает крюк через Венсенский лес. Там он кружит, пока не отыщет заветный грузовичок, поставленный под прикрытие, с неизменно зажженным плафоном. Найти нелегко, каждый раз оказывается другой! Клиента, как правило, обслуживают по-быстрому. «Добрый вечер, мадам, спасибо, мадам.» Перед входом иногда толпятся, дожидаясь своей очереди, человек десять. Затем, Жан Луи садится на свой мопед, жмет на педали и несется по бульварам Маршалов. Когда он доезжает до Порт Доре, происшедшее полностью выветривается у него из головы.
После развода Жан Марсель долгие годы провел в одиночестве, без любовных приключений. И вовсе не оттого, что не хотел женщин! Напротив, он испытывал почти физические страдания из-за навязчивого желания женского присутствия в своей квартирке на улице Бланкард, в Марселе, и из-за того, что по ночам в его постели не было женского тела. Летними вечерами он слонялся по бульварам, глазея на проворных девиц в коротеньких юбках. В одном видеоклубе, в центре города, он часто брал кассеты напрокат или покупал их в книжных магазинах, неподалеку от дома. Люди из его квартала и не догадывались, что он крутит на своем видеомагнитофоне. Впрочем, такого рода фильмы продаются повсюду. Количество их растет бешеными темпами. Не ровен час, появятся они в булочных и в табачных киосках. Дело идет к тому, чтобы в любой день, а в особенности, в уик-энд, француз имел возможность утолить все непреодолимые свои влечения: попить, покурить и подрочить. Однако очень скоро Жан Марсель пресытился порнографией, с ее однообразными крупными планами, лишенными изящества. Куда предпочтительнее показались ему кассеты, выпускаемые изысканными журналами, где красотки изображены в полный рост, и можно понаблюдать, как они двигаются, танцуют, ходят, а не просто разглядывать несколько квадратных сантиметров кожи, которые считаются особо возбуждающими, с точки зрения постановщиков хард-порно. Прибегать к услугам проституток он счел для себя недопустимым, зато раскрыл для себя разнообразные пип-шоу, и стал часто их посещать. Его знали в лицо, как постоянного клиента, с ним здоровался кассир. Благодаря этому он, невзирая на предупреждение, написанное на каждой кабинке, проносил с собой небольшую, но первоклассную цифровую камеру, которую специально приобрел с такой целью. И ему, даже при слабом освещении, удавалось очень четко снимать все сладострастные призывы танцовщиц, периодически прерываемые спектаклем, – так обозначено в их регистрационной карточке безработного. Вскоре ему стало приятнее наблюдать за ними не через вечно засаленное стекло кабинок, а на большом экране. Как только появлялись новенькие, он снимал каждую из них, лучших девочек – много раз, и весь отснятый материал хранил в архиве, проводя тщательнейшую классификацию. Жан Марсель не просто сам обрабатывал запись – он играл с дистанционным управлением, добиваясь ускоренной киносъемки и остановок на самых захватывающих кадрах. У него на работе проводили обучение сотрудников, и он с изумлением раскрыл новые возможности обработки изображения компьютерными методами. Он приобрел сверхмощный компьютер и полупрофессиональную программу, несмотря на то, что на это ушла львиная доля его сбережений. С тех пор в его хранилище картинок началась новая жизнь. Там было все: от первых проб до неожиданных удач. Он бесконечно перерабатывал кадры, изменяя их, склеивая и освещая. Убирал одно, добавлял другое, один фильм накладывал на другой, пропускал кадры через резкое освещение, собственноручно обрывая лепестки со своих кукол из пикселей. Вскоре он перешел к съемке на улицах, в очередях у табачного киоска, на службе, в супермаркете.
В одно прекрасное майское утро он познакомился с Фабьенной. Она читала, сидя в кафе, на солнечной террасе. Присев за соседний столик, он проклинал себя за то, что не взял с собой камеру. Наконец, она заметила настойчивый взгляд Жана Марселя и, к большому удивлению последнего, сама с ним заговорила. Его смущение и неловкость ее рассмешили; тот вечер они провели вместе, в одном итальянском ресторане, после чего спокойно расстались, договорившись увидеться в выходные. Фабьенна – молодая, естественная, раскрепощенная женщина и мать очаровательной девочки. Два месяца назад, воспользовавшись предложением о новой работе, она переехала на другую квартиру, чтобы быть подальше от Лиможа, где прежде жила с отцом малютки.
Они понравились друг другу, стали видеться чаще. Благодаря этим отношениям Жан Марсель обрел сентиментальное равновесие, о котором успел изрядно подзабыть. По взаимному молчаливому согласию они условились хранить независимость. Она – оттого, что из-за последней своей истории теперь сделалась осторожнее. Ей не хотелось торопиться. Он – оттого, что он не знал, куда девать свой видео-компьютерный хлам, в случае совместной жизни.
Настало лето, вторая половина воскресного дня обычно посвящалась загоранию на большом пляже в Си-Фур, в нескольких километрах от Марселя. Жан Мишель никогда не купался, уверяя, что ненавидит окунаться в морскую воду. Однако любил устраиваться поближе к прибою, лежа на животе, с неизменной черной кожаной сумкой вместо подушки. Он болтал с Фабьенной или играл с ее дочкой. Главным же образом, он читал, причем все, что попадалось под руку: женские иллюстрированные журналы своей спутницы, книги и журналы по технике, которые приносил сам. У Фабьенны этим летом не было отпуска, и они остались в Марселе.
