Они встретили его, только что поднырнувшего под канаты — сошедшего с ринга, потного, мокрого, счастливого. Бросил он взгляд — остановился в недоумении. И по-волжски завосклицал, заокал этот Валя Козин:
— Олег! Олежка! Уфа! Как ты здесь оказался?!
— Поздравляю, Валя, с победой!
— Ну, спасибо. Ты специально, что ли, приехал — поздравить?
— Ехали, да еще… не доехали.
Они обнялись. Олег представил Козину своего спутника Гошу. Старались шибко его не задерживать — ему же надо в раздевалку. Хотя бы штаны надеть! Но восклицания и воспоминания делали разговор бестолковым и нескончаемым:
— А я вижу…
— А я как услышал…
— Да я щас, Олежка, — Валька Козин суетился. — Ополоснусь только, оденусь. Я ведь служу здесь.
— Вот как!
— Завтра у нас отдых — увидимся.
— Дак утром мы уходим…
— Далеко?
— На Сахалин.
— О-о!.. Ну, я щас, братишки. Скоро вернусь я.
И он оставил их с Гошей, ушел одеваться.
Из раздевалки Козин явился в форме моряка-тихоокеанца в сопровождении такого же морячка, своего секунданта, который тоже напоминал теперь кого-то знакомого.
— А это нашенский, земляк тоже. Кемеровский.
— Коля Воробьев, — «земляк» представился. Олег вглядывался в стройного морячка.
— Слу-ушай! Да ты не Воробьев ли?! — как глухому, ему свалилась догадка. Этого Воробьева он только что видел на ринге, болел за него.
— Так точно, — тот пристукнул флотскими ботинками и сверкнул белозубой улыбкой. — Я и сказал: Воробьев.
— Ну, поздравляю тебя! — Олег его облапил. — Удружил, братец, спасибо.
— А за что? За что? — Тот не понял и дурашливо ухмылялся.
— За красивый бой. За твой левый апперкот — вот за что!
— Дак при чем тут? Правой я его встретил. Левой только подправил.
— Видел, не слепой! Под плюхами гулял, как у себя дома. И не подправил ты его, дорогой человек, а добил.
— А это знаешь кто? — Козин кивнул на Олега. — Я тебе рассказывал, помнишь? Который сильного бойца, Гену Барищева из Казани, два раза усадил на задницу. Я как огня боялся… Олега этого. Правда, сам чуть не выиграл тогда…
— Наверное, с перепугу! — Воробьев захохотал так, что от натуги, казалось, форменка на нем то и гляди, разойдется по швам.
Это ж надо: встретить Козина! Да где? Да морячком еще! Вот уж не странно ли мир устроен? Форсистых этих моряков, вместе с Воробьевым, хоть выпускай на парад.
Четверо стояли они в глубине сцены, за кулисами, откуда хорошо было видно все, что происходило на ринге. Исправно болели за Колиных и Валиных знакомых, за матросов с их кораблей и частей. Вполголоса комментировали события на ринге, где всякий бой был в самом деле событием, о котором уже завтра будут знать во всем Приморском крае.
Из динамика, установленного в глубине затемненного зала, слышалась информация:
— Повторяю. Вниманию участников: сразу по окончании…
— На по-стро-ение, — по-волжски окая, сообщил Козин. — Награждение там и прочее.
— Опоздать тут не моги! — Коля Воробьев усилил сказанное глазами.
Стали они прощаться, да, как водится, задержались.
— А где вы, братишки, остановились? — Козин не без удовольствия употреблял слово «братишки».
— Остановились-то? А в первоклассной гостинице «Золотой Рог».
Олег хохотнул. Подмигнул Гоше, чтобы тот не проболтался. Но правдолюб Гоша не захотел обманывать товарищей:
— Валяет он дурака, слушайте вы его. На вокзале обитаем. И будем сегодня бродить по городу, пока не надоест.
— Так вы с нами давайте, заночуйте у нас! С командованьем договоримся, это не проблема, — решительно предложил Воробьев.
Служит не первый год, знает ходы-выходы. И командование, видно, его балует.
— А что? Банкета, конечно, не предвидится, но хорошо поужинаем, выспитесь.
Заманчивая была перспектива. Олег готов был согласиться с предложением, но Гоша Цаплин стал проявлять любопытство:
— А далеко ваша казарма?
— На Русском острове. Это всего шесть миль туда и обратно, — Коля Воробьев заверил на полном серьезе.
— А что, на катере увезем, на нем и привезем обратно, — поддержал Козин.
— На катере?! — Гоша ахнул.
— А что? И подойдем прямо к кораблю, на посадку, — уточнил Коля Воробьев.
— А если какая оплошка выйдет? — Гоша задался вопросом.
— О чем ты говоришь?! — Воробьев загорячился. — Здесь военный флот, здесь не бывает оплошки.
— Ну, нет, нам с Олегом это не подойдет.
— Не подойдет, нет, — и Олег поддержал. Потому что на пристани им во что бы то ни стало надо быть в восемь. — Спасибо, конечно, но…
— Оставим до другого разу, — Гоша улыбнулся.
— Ну, как знаете. Была бы честь, — матросы заявили один за другим.
— Еще раз — с победой вас! — Олег пожал Козину и Воробьеву руки. И они убыли на построение.
Надо же, как тесен мир: Козин-то! Призвали сразу же после зонального первенства. И — на Тихоокеанский флот, за тридевять земель! И, конечно, — в спортивную роту!..
Бедный рабоче-крестьянский люд из глубин России как раз селился в те годы на восточных окраинах земли русской — на Камчатке, Сахалине, Курилах. Добирались поездами и пароходами, и в качестве перевалочной базы так годился Владивосток — этот старинный русский город!
По утрам он был чистый и свежий, обдуваемый океанским ветром. Прибрежные сопки его косогорами сходили к самому центру. Снизу доверху, негусто, с прогалами, холмы и взгорья застроены избами; кое-где на открытых полянах и ступенчатых террасах желтели, краснели, едренели огороды — лук, чеснок, огурцы, помидоры, капуста. Среди буйной зелени садов и дикого чертополоха тут и там проглядывали тесовые крыши жилищ, откуда поселенцы ступенями и извилистыми тропами сходят вниз — на работу, на рынок, в магазины, детсады и школы. Жилые и учрежденческие дома старого типа прилепились к основанию горы — они и составляют линию одной из центральных улиц. Линия домов напротив уже выходит на две стороны: на ту же улицу и на бухту. За той линией, пониже и поближе к воде, — причалы, склады, пакгаузы, прочие морские помещения и службы.
Пока Олег с Гошей болели за приморских бойцов ринга, беседовали с друзьями-боксерами, солнце успело скрыться за сопки — на город надвинулась сизая, быстро густеющая тень. Разливались мягкие сиреневые сумерки. В домах и на улице зажигались огни, звуки смягчались, остатки их вызывали умиротворение и спокойствие; городская сутолока уступала место размеренным движениям, она, казалось, уходила внутрь жилищ — и убогоньких, густо заселенных, и просторных — для избранных мира сего. На улицах города преобладала гуляющая молодежь. Изредка сновали и переселенцы, наподобие наших путешественников. С моря наносило свежим ветром; и, смешиваясь с сухими материковыми струями, настоянными на субтропической растительности, он заряжал человека удивительной энергией; благоухающая, живительная эта свежесть овеивала и ласкала лицо, шею, руки. Волшебный шепот листвы бульваров и палисадников повествовал о смелых и каких-то сказочных человеческих надеждах. Шли они с Гошей куда кривая выведет. Не торопясь, углублялись в недра романтичного и чем-то загадочного Владивостока. С бухты Золотой Рог, шириной с наши реки Обь, Иртыш, Волгу, доносились, не содержащие никакой тревоги, рабочие сигналы теплоходов, сирены катеров, самоходных барж и буксиров. На дальнем берегу бухты, как и во всем городе, загорались огни и местами образовывалась из них отражающаяся в воде разорванная золотая цепочка, поверх которой чернела гряда сопок, а над ними, выше, едва не в полнеба нежно румянилась вечерняя зорька.
— Гош, а я ведь думал, в той стороне у нас восток. А, гляди, зорька вечерняя… — С удивлением Олег указал на этот удивительный феномен.
— Все находится на своих местах, — изрек белобрысина, Гоша этот, величайшую мудрость. — На востоке всегда всходило солнце, на западе садилось. А вообще-то, как твое настроение? — неконкретно как-то он поинтересовался.
— Город замечательный, настроение — под стать городу! А как ты думаешь, ребята уже прибыли на Русский остров?
— Пожалуй, едут еще.
— А как думаешь, девчонки там собрались или нет?
— Вот… Заносит тебя… Ну, пришли ребята на Русский остров. Ну, собрались девки в компанию — чего им не собраться! А ведь я тебя о другом спрашиваю. Тебе не кажется, что нам с тобой пора где-нибудь заправиться? Перекусить-то, а?
— Ну, дак это само собой! Когда парни пригласили переночевать да поужинать — у меня аж засосало под ложечкой. С тех пор и соображаю: где заправиться?
— И что надумал?
— А вот что надумал. Проходили мы мимо одной пельменной. Там еще цыган пел…
