Прочие лица прекрасного пола принадлежали к конкурирующим спецслужбам. Включая танцовщиц и официанток.
Мне захотелось выпить, но я не пил на людях. И не курил. И не влачился за шмарами и выдрами без профессиональной необходимости. Самое время поиграть на рояли. Но я не умел играть. Уйти я тоже не мог, так как Косберг просил досидеть до конца. С какой целью — не объяснил. Не в его правилах кому-нибудь что-либо объяснять.
Из развлечений оставалась еда. Я встал и пошел к составленным буквой «П» столам, которые уже наполовину опустели и местами были изрядно засалены. Я приговорил три куска сырой оленины, высосал несколько склизких моллюсков и завершил первый подход парой бутербродов с анчоусами. Еда приземлила мысли, я расслабился, став снисходительным к общественному уродству.
Перед следующим заходом я собрался вставить ватный тампон обратно в ухо, уверенный, что ничего интересного не услышу. Как вдруг какие-то доселе неслыханные вибрации пронеслись в воздушном пространстве дворца. Это был полет хищника сквозь темную ночь. Это было электромагнитное излучение после взрыва атомной бомбы. Это и было излучение. Это был голос. Чистый, сильный, опасный. Несущий угрозу «Родине-6». И мне лично. Так показалось мне в эту минуту…
— Ты будешь сидеть здесь, пока не научишься, — повторил Косберг, задраивая дверь каюты.
— За что, каперанг? Что я вам сделал? — крикнул я, навалившись телом на дверь.
— За что? — переспросил капитан, щелкнув замком. Голос его стал глухим. — Не думаю, что ты сейчас можешь это понять, Виктор, но объясню. Когда в семьдесят шестом на учениях, имитирующих захват США, пьяный мичман отвязал трос моего батискафа, я, старшина второй статьи, которому оставалась всего-то пара недель до приказа, оказался один на глубине шести тысяч метров. Я лежал на грунте в абсолютной тишине, окруженный черной мертвой водой, и мне некому было задавать такие вопросы. Наверное, поэтому я и выжил. Только поэтому. У меня не было еды, воды, почти не осталось воздуха. Фотография моей девушки и та лежала под матрацем на суше… Считается, что на таких глубинах нет жизни. Это ложь. Жизнь есть везде. Порой в иллюминатор заглядывали такие еб-ща, что я начинал верить в ад. Вокруг меня жил океан. А я — умирал. Океану было все равно. Понимаешь?
— Океан — это аллегория, — предположил я.
— Ни хрена ты не понимаешь. Раньше моряков хоронили, выбрасывая прямо за борт под салют пушек. Считали, что умершие моряки становятся частью океана. На самом деле их трупы доставались акулам. Опять не понимаешь?
Косберг замолчал. Я не видел выражения лица каперанга, но понял, что обидел его.
— Капитан, вы еще здесь? — спросил я, прислушиваясь.
— Еще здесь, — вопреки моим ожиданиям невозмутимо произнес он. — Предчувствуя близкий мучительный конец, я бился о стены в приступе паники, пока не свалился на пол. Потом началось удушье, я готов был разорвать себе горло в надежде, что это как-то поможет. Потом и вовсе все кончилось… Батискаф поднимали семь дней, предельный запас кислорода в аппаратах класса «С» (это, чтобы стало понятно, эконом-класс по-граждански) рассчитан на сорок восемь часов. Разницу подсчитай сам. Когда я очнулся, то вообще ничего не помнил. Но я стал другим, это факт. Я стал понимать и чувствовать значительно больше обычных людей. Я знал, как устроен мир. Я знал, как его изменить. Чем, собственно, сейчас занимаюсь. Но мне до сих пор непонятен механизм моей трансформации. Мне хочется знать: я уникальный тип, архетип, или во всем виноват случай, стечение обстоятельств?
— А я здесь при чем?
— Очень просто. Я буду наблюдать за тобой, Виктор.
— Почему я, почему не ткачихи?
— Ну, ты даешь, ей-богу. Даже объяснять не подумаю.
— Гендерный признак?
— Что? Виктор, не стоит умничать, береги кислород. Я пытаюсь воспроизвести ситуацию до мельчайших подробностей. Поэтому твой кислород обязательно должен закончиться. Но не бойся, я рядом и ткачихи поблизости. Я тогда в батискафе и мечтать о таком не мог.
— Нет!..
— Да, Виктор, да. И еще: раз ты у нас «слухач», мы попробуем развить эту твою способность до максимально возможного уровня. Ты будешь медленно умирать и слушать записи разговоров. Самые разные записи. Самых разных людей. Я пущу воздух в каюту, только когда пойму, что ты научился определять суть людей, суть их мыслей, их прошлое, их будущее по голосам.
— Я не смогу.
— Тогда, в батискафе, я тоже так думал. А теперь весь мир у меня как под лупой и каждый человек, на которого я смотрю. Считай, его мозги у меня на ладони разложены, как у нейрохирурга. Меня иногда тошнит от всезнания, от ясности. Но если бы не та экстремальная ситуация, быть бы мне всю жизнь простым мичманом-дураком.
— А если я погибну?
— Ты станешь океаном, а океан станет тобой. Вот и все…
И он опять оставил меня одного в темноте «одиночки».
Я нащупал гамак и лег в твердой решимости выжить и победить. Стараясь дышать редко и глубоко, чтоб сэкономить воздух, я терпеливо ждал, когда начнут крутить пленки с голосами. Но время шло, а тишина так и оставалась тишиной. Неужели Косберг забыл дать команду? Неужели он меня обманул? Может быть, он не капитан, а маньяк?
Мысль о возможном обмане стала вдруг доминантной, и я стал задыхаться…
Теперь я уверен, что у удушья не было физических причин, это был результат самовнушения. Но тогда мне не хватало воздуха, чтобы размышлять, меня покидало сознание. Уже перед самым отрубом какие-то голоса все-таки пошли, пошли прямо сквозь стены, но я не смог за них зацепиться. Какая-то неведомая сила, как во время побега Маши с Керимом, потащила меня наверх. Я опять увидел под собой город, людей и дерьмо, плывущее по Неве. И мне показалось, что я слышу их мысли…
Я очнулся от толчков и вибраций. Это Косберг колотил меня ладонями по щеке. Заметив, что я открыл глаза, он прекратил экзекуцию и протянул мне носовой платок в крупную клетку. Я вытер слюни с лица и огляделся.
Мы сидели на скамейке напротив пруда в Ботаническом саду. Было светло. Вокруг ни души. Сырой ветер осторожно шелестел мятыми осенними листьями.
— Все кончено? — спросил я.
— Да, — он откинулся на скамейке и с видимым облегчением вздохнул.
Я прислушался к его мыслям, но ничего не услышал.
— Из меня ничего не вышло? — выронил я с испугом.
— Наоборот, Виктор, наоборот, — каперанг улыбнулся. — Из тебя вышло все. Все говно до последней корпускулы. Пора приступать к работе…
В годы учебы мне трудно было заподозрить Косберга в знании психологии, я считал его вырождающимся представителем подводной флоры. Теперь, спустя годы, сидя на скамейке в Ботаническом саду, я старательно запоминал каждое его слово.
— Чтобы понять, на что ты способен, — продолжил Косберг, — тебе предстоит пройти небольшую обкатку. Считай это задание учебным боем.
— Военно-морским? — спросил я.
— Ну, зачем же военно-морским? Морской бой штука сложная, это высшая техника боя. Первые тренировки лучше проводить с сухопутными лохами. Это не должны быть маргиналы и люди творческие, их сложно просчитывать, они ненормальные. Представители рабочего класса тоже не годятся. Во-первых, такого класса больше не существует, во-вторых, устойчивые, пусть и чужие, мысли о водке, которые всюду преследуют современных рабочих, могут вернуть тебя в прежнее полуживотное состояние. Военных и служивых людей трогать не рекомендую. Они не сумели защитить государство, которому присягали, и переполнены комплексом вины. По себе знаю: ничто так не разрушает боевой дух армии как комплекс вины. Они же этого еще не осознали, но уже подсознали, и поэтому начинают вести себя агрессивно, пытаются переложить свою вину на других. Им нужно найти виноватых. И я бы не хотел, чтобы виноватым оказался ты. Рекомендую выбрать предпринимателей, или, как их по-прежнему называют — кооператоров. Они забавные. Они не знают, кто они, и не пытаются понять сами себя. Еще не капиталисты, но уже не пролетариат. Сделай это за них. Разбери их по косточкам, поковыряй.
— Я попробую.
— Нет, Виктор, пробовать некогда, — Косберг встал, его взгляд был направлен куда-то поверх верхушек деревьев. — Они улетают.
— Кто? — спросил я.
Косберг молчал. Тогда я направил взгляд вверх и увидел черные точки птиц в сером небе.
— Пробовать больше некогда. Или они улетят, убегут, уползут отсюда все. Птицы, мозги, молодые девичьи жопы. Родина опустеет, — Косберг положил мне руку на плечо. — Проснись, Виктор. Ты наблюдаешь конец истории. Просто наблюдаешь, как будто это фильм по телевизору. А это не фильм — это реальность, и ты не простой наблюдатель, ты — участник. И я участник, только высшего ранга, поэтому я ставлю задачу. А ты выполняешь. Согласен?
