В первый же вечер они поехали к Зинке домой. Жила она с сестрой у трех вокзалов в маленькой восьмиметровке в коммуналке.
– Я выберусь отсюда, обязательно выберусь, – сказала она ему тогда со злой уверенностью. – Еще буду на Кутузовском жить, вот увидишь.
У нее были амбиции провинциалки. Он тогда усмехнулся:
– Ну, ты сказала. На Кутузовском Брежнев живет.
Она улыбнулась и ответила ему:
– Вот увидишь.
С Зинкой все было просто – никаких страданий. Она ему достала тогда болгарскую дубленку и ондатровую шапку, и он почувствовал себя королем. Конечно, Зинка спекулировала. Но была она широкой и щедрой. Матери его то кофту ангорскую притащит, то сапоги. Та на нее не могла нарадоваться:
– Ах, какая вы пара, сынок, какие бы детки у вас красивые были!
Месяцев через восемь Зинка сказала ему, что беременна. Без истерик, спокойно так – просто констатировала факт.
– Что делать будем, а, Андрюш?
– Жениться, – ответил он ей.
Понимал, что лучше Зинки жену ему не найти – и умница, и чистюля, и хозяйка. И все спокойно – без страстей африканских. Хотя нет, в койке она давала жару! Будь здоров! Свадьбу сыграли в «Космосе» на ВДНХ. Конечно, Зинкины связи. В те времена простому смертному туда был путь заказан. Зинка была хороша – глаз не оторвать. В кремовом шелковом платье – цвет подвядшей розы называлось. С натуральной розой в волосах, смуглая, гибкая, яркая, не женщина – вылитая Кармен. Или Софи Лорен. Как угодно.
В тот год с Сокола уехали родители – отцу на заводе дали трешку в хрущобе в Черемушках. Мать все плакала и гладила стены руками: «Дожила я до своей квартиры наконец». Зинка тогда им достала румынскую полированную стенку и цветной телевизор.
Сами они выбрались из коммуналки через два года – тогда у них уже была Кристинка. Купили однушку кооперативную в Кунцеве на первом этаже. Выбирать тогда не приходилось – брали, что давали. И были счастливы.
– Видишь, уже ближе к Кутузовскому, – смеялась Зинка.
Тогда же и устроила она его в посольство, в гараж, автослесарем. С зарплатой, о которой он и мечтать не смел. Таню он тогда почти не вспоминал. Почти. В общем, жизнь налаживалась.
Однажды, правда, сорвался – напился. Это после встречи с Ленкой Костиной, бывшей одноклассницей. Встретились случайно на улице у старого цирка – он тогда билеты дочке покупал. Ленка без устали молотила языком – все про всех. Он слушал и кивал. Про всех спрашивал. Про всех, но не про Таню. Ленка сама тогда сказала:
– А больше тебя никто не интересует?
Он смутился и пожал плечами.
– Танька твоя замуж вышла, мальчика родила. Но что-то у нее не сложилось, с мужем разошлась вроде. Хотя точно я не знаю. Мы тут на пятилетие окончания школы собираемся. Придешь?
Он сказал:
– Не знаю.
Хотя знал точно, что не придет.
В лихие 90-е Зинка стала ездить в Грецию, возить шубы. Сначала держала прилавок в «Луже». Потом открыла один магазин, дальше – второй. Третий был уже на Тишинке – круче места не найдешь. Сплошной пафос. И цены! Зинка стала суше, жестче – бизнес диктовал свои условия. Стала очень за собой следить. Видела, что расползается, теряет свою красоту и свежесть. Бесконечные фитнесы, косметологи, пластика, массажи. Без конца и края диеты, инструкторы, пилатес, шейпинг. Накачивала губы, впрыскивала ботокс. Сделала себе грудь – он увидел и засмеялся:
– Купили в магазине резиновую Зину.
Она тогда обиделась – для него ведь старалась.
А он не поправился ни на грамм, только возмужал, окреп. Вошел в самый благодатный возраст для мужика. Волос не растерял, веса не набрал. Словом, не мужик, а сплошное переживание: девки молодые, совсем сикушки, с ним кокетничали без устали – продавщицы, официантки, массажистки. Зинка это видела, и сердце обрывалось – уведут мужика. Вон сколько их подросло – чуть старше дочки, а все туда же. Он и вправду стал погуливать, правда, ума хватало – все делал тихо, шито-крыто. Зачем семью травмировать? Один раз, правда, увлекся не на шутку. Закрутил романец со своим зубным врачом. Закрутил сильно, лихо. Вроде как влюбился. Даже в какую-то минуту слабости предложил ей совместное проживание. Она была тоже замужем, и очень неплохо. Рассмеялась ему в ответ:
– Что ты, Андрюш, зачем? Ведь все одно и то же будет. Ты уж мне поверь.
Умная была девка. Хваткая. Чем-то на Зинку похожа. Не внешне, нет. Беленькая такая, глазки голубые, ножки – все как надо. С виду – девочка-ромашка. А внутри – металл, железо. Вот этим на Зинку и была похожа. Через полгода они расстались. Ушел он. Перегорел. Потом были еще девочки – одна краше другой. Продавщицы, парикмахерши, модельки. Была даже одна актрисулька. Сейчас вовсю в сериалах мелькает. Но чтобы кто-то зацепил – нет. Что вы, о чем? Так, цветы – кольцо, кабак – койка. Все по схеме. Грамотно. С женой отношения были спокойные, ровные. Лучшие друзья. Кстати, тогда, в 90-е, он открыл свой первый автосервис. Купил первый джип. Радовался как ребенок. В конце 90-х они с Зинкой купили квартиру на Кутузовском с видом на Москву-реку. Зинка развернулась там вовсю. Выписывали мебель из Италии, мраморные полы, колонны. В доме всегда обед, чистота, глаженые рубашки. Захочешь придраться – не к чему. Дочка растет спокойная, вежливая. Правда, тряпки без меры любит.
– Они сейчас все такие – успокаивала его жена. – А лучше, как мы в детстве? Ни шиша не видели.
Да, балованная. Но это же их прямой родительский долг. Здоровье в порядке, деньги есть. Родители живы. Жена – верный друг и соратник. Нет, не ошибся он в ней тогда. О чем еще мечтать?
* * *
Они сидели в маленьком уютном кафе. Он пил кофе, а Таня – пиво, маленькими, частыми глотками, вкусно облизывая губы. Тихо гудел кондиционер. Она раскраснелась, расслабилась – и стала хорошенькой и юной. «Впрочем, она навсегда останется девочкой, не обабится, – подумал он. – Такая природа». Она рассказывала ему о себе: первый брак оказался неудачным – оно и понятно – студенческий. Родила сына, тяжело родила – у мальчика было много проблем. Еле вытянули с бабкой и матерью. Муж не выдержал трудностей и сбежал. Похоронили бабушку, отца. Стала слепнуть мать. Надо было работать – оставаться свободным художником оказалось непозволительной роскошью. Стала преподавать в училище – там тогда платили неплохие деньги. Потом пришлось оттуда уйти – слишком большая загруженность. Перешла в школу. Там уже деньги были смешные. Опять вышла замуж. Вроде бы удачно, но у мужа слабое здоровье – астма, язва. Часто в больницах. Вот и сейчас тоже. Надо держать строгую диету, она и возит туда каждый день супы, каши. Устает, конечно. Еще и мама. Совсем слепая. Но дай бог, чтобы жила. Да, сынок радует – говорят, будущий компьютерный гений. Сейчас в Америке гостит, у отца, телетайпно излагала она. В общем, как в каждой судьбе. И печали, и радости. Поровну.
Он молча кивал. Потом она говорила о том, что им не дают спокойно жить – поселок совсем потерял свое лицо, а это горько. Со всех сторон напирают коттеджи – прежние жильцы землю попродавали. Все противно, конечно, вся эта публика. Вечный запах жареного мяса. Нувориши. К ней без конца подкатывают – продай землю. Дают, правда, огромные деньги, миллионы, на все бы хватило. Она даже один раз почти дрогнула – подумала, что купит домик в Прибалтике, сына отправит учиться за кордон, вылечит за границей мужа. Но потом стало стыдно.
– Ведь родовое гнездо, понимаешь? – сказала она.
Он пожал плечом.
– А содержать этот дом? Ведь поди уже совсем развалюха.
Она обиделась.
– Главное – не стены, а душа. И чтобы там было всем хорошо. Да и как маму можно оттуда увезти? Она этого просто не переживет. Ведь дом строил дед. Только эти людишки достали. Даже угрожать пытались.
– Тань, – сказал он ей, – запиши мой сотовый. У меня есть ребята – быстро их на место поставят. Не подойдут больше. Это я тебе обещаю.
– Правда? – обрадовалась она. – Спасибо, Андрюш. А то мы с ними разговаривать совсем не умеем.
Он кивнул.
– Ну а у тебя что? Как? Какая я нахалка – только о себе и трындычу, – смутилась она.
– Что говорить? Дом, жена, дочь, бизнес. Все путем, Тань. У меня все путем.
– Да уж, – рассмеялась она. – По тебе видно, что все в порядке. Крупными буквами написано.
Он усмехнулся и кивнул.
Она посмотрела на часы:
– Ой, мне же пора маму кормить. Она совсем беспомощная, как ребенок.
Он снова кивнул:
– Я тебя отвезу.
На улице стояла все такая же отчаянная жара. Даже к ночи город не успевал остыть. Они молча доехали до ее дома. Он выключил мотор. Торопиться ему было некуда.
– Чаем напоишь? – спросил он.
Она кивнула. Та же калитка, тот же колокольчик. То же крыльцо. «Ничего не изменилось – подумал он. – Ничего. Жизнь повернула на триста шестьдесят. Даже этот тихий поселок уже не тот. А здесь все то же. Никаких перемен. Или нет?» Они прошли в дом.
– Иди в гостиную, – велела Таня. – А я – к маме.
