тьфу! черная птица добра не приносит
и Асариас растерянно смотрел на него, а потом ласково взглянул на жестянку с соломой, и забыл про Кирсе, и сказал
завтра найду ей червя
и наутро стал яростно копать землю, и выкопал червя, и взял его двумя пальцами, и дал его птице, и она проглотила угощенье с таким удовольствием, что Асариас на радостях пустил слюну и сказал
видишь, Чарито? она уже большая, завтра найду ей другого червяка
и птица выросла, и пух сменили перья, и всякий раз, как Асариас ездил в горы, он торопил Пако
едем, птичка кричит
а Пако говорил
нужду справил?
и Асариас отвечал
птичка меня ждет, Пако
но Пако не сдавался
не сходишь, продержу всю ночь, птица твоя помрет с голоду
и Асариас спускал штаны, и говорил
нельзя так делать
и присаживался у камня, и клал кучку, и поскорее вставал, и говорил
пошли скорее! птичка ждет
и застегивал штаны, и улыбался влажной, слабой, жалобной улыбкой, и что-то жевал, и так каждый вечер, но однажды, через три недели, когда он носил птицу по двору, она стала робко махать крыльями, и взлетела, и полетала немного, и опустилась на иву, а он, Асариас, увидев, что она так далеко, запричитал
Регула, птичка улетела
и Регула высунулась в дверь и сказала
пускай полетает, на то ей господь дал крылья
но Асариас сказал
а я не хочу, пусть будет у меня
и жалобно, жадно глядел на макушку ивы, а птица вращала глазами, оглядывая окрестность, и, обернувшись, поклевывала себе спину, почистила перья, а он, Асариас, вложив в свои слова всю любовь и нежность, на которую был способен, ласково сказал
хорошая птичка, хорошая
но птица на него не глядела, а когда Регула приставила лестницу к иве и влезла на вторую перекладину, она расправила крылья, помахала ими с минуту, и нерешительно, неуклюже поднялась, и долетела до часовни, и опустилась на флюгер, а он, Асариас, глядел на нее, чуть не плача, и говорил, укоряя
плохо тебе со мной
и тут появился Криспуло, а потом Рохелио, и Пепа, и Факундо, и Креспо, все вместе, и стали глядеть наверх, на флюгер, где неуверенно стояла птица, и Рохелио засмеялся и сказал
ворона не приручишь
а Факундо говорил
видно, любят свободу
и Регула твердила
господь дал птице крылья, чтобы она летала
а у Асариаса текли по щекам слезы, и он пытался стряхнуть их и причитал свое
хорошая птичка, хорошая птичка
и, пока он так говорил, люди сгрудились под ивой, где тень прохладней, все так же глядя вверх, и он оказался один на большом дворе, под беспощадным солнцем, и тень его лежала у ног черным мячом, и губы у него кривились, и дергались щеки, и вдруг он понизил голос и ласково позвал
ку-ру-ку-ру-кур!
а наверху, на флюгере часовни, птица закачалась сильнее, и посмотрела сверху на двор, и тревожно забилась, и встала ровно, и Асариас, глядевший на нее, сказал еще раз
куру-куру-кур!
и птица вытянула шею, и взглянула на него, и втянула шею, и вытянула, и он сказал погромче
ку-ру-кур!
и, против всех ожиданий, между ним и нею пробежал какой-то ток, и птица встала твердо и радостно закричала
ку-ру-ку-ру-кур!
а в тени ивы все молча ждали, и птица ринулась вперед, и взмыла вверх, и, к удивлению зрителей, сделала над двором три широких круга, летя у самых стен, и опустилась на правое плечо своего кормильца, и принялась клевать его седой затылок, словно выбирая вшей, а он улыбался, не двигаясь, только чуть-чуть повернул к ней голову, истово бормоча
хорошая птичка, хорошая птичка.
К середине июня Кирсе стал выводить каждый день овечье стадо и, когда солнце садилось, наигрывал на дудочке, тогда как брат его Рохелио так и носился то сверху, на джипе, то снизу, на тракторе, туда-сюда
карбюратор барахлит — сцепление заело и всякое такое, а сеньорито Иван вроде бы не замечал их, но, приехав в усадьбу, глядел на того и на другого, на Кирсе и на Рохелио, и отзывал Креспо, и тихо говорил ему
Креспо, не упускай их из виду, Пако стареет, а я не могу без помощника
но ни у Рохелио, ни у Креспо не было отцовского нюха, ведь таких, как Пако, поискать, ах ты господи, маленький был, выпустят ему в горы куропатку со сломанным крылом, а он встанет на все четыре и пошел по следу, и пошел, нюхая землю плоским носом, как ищейка, а потом он научился различать старый след от свежего, самца от самки, а сеньорито Иван отплевывался, и крестился, и прикрывал в наслаждении зеленые глаза, и спрашивал
чем же, черт тебя побери, пахнет охота?
а Пако спрашивал его
вы правда не чуете?
а сеньорито говорил
чуял бы, тебя бы не спрашивал
а Пако говорил
вы уж скажете, сеньорито Иван!
а когда сеньорито Иван был маленьким и Пако звал его Ивансито, они заводили ту же песню
чем пахнет охота, Пако?
а ты не чуешь?
честное слово, не чую, ничем она не пахнет
а Пако говорил
ничего, запахнет, когда подрастешь
ведь Пако не сознавал своего дара, пока не понял, что другие ничего не чуют, и потому говорил так, маленький хозяин рано полюбил охоту, просто помешался, рябчики в июле на току или на болоте, перепела в августе на жнивье, лесные голуби бабьим летом, когда идешь из рощи, куропатки в октябре на поле и на нижних склонах, в феврале, под Люция-театинца, а прочее время — крупная дичь, олень и косуля, вечно он с ружьем или винтовкой, вечно стреляет там-та-ра-рам
что за мальчик!
говорила сеньора
он просто разум потерял
а он, днем и ночью, зимой и летом, стрелял и стрелял, трах-та-ра-рах, ружье или винтовка, в лесу или на поляне, и в 43 году, неполных тринадцати лет, на первой облаве, в день открытия сезона, оказался одним из трех первых, невиданное дело, бил по четыре птицы влет, не увидишь — не поверишь, мальчишка, сопляк — как лучшие стрелки Мадрида, и с той поры он стал ходить вместе с Пако, и пользоваться его нюхом и его службой, и решил его подшлифовать, потому что Пако неважно заряжал, и дал ему старое ружье и два патрона, и сказал
каждый вечер, перед сном, заряжай и разряжай по сто раз, пока не устанешь
и подождал, и прибавил
станешь заряжать быстрее всех, тебе равного не будет, с твоим-то чутьем, поистине божий дар, с твоей-то памятью, помощник самого высшего класса, ты уж мне поверь
и Пенёк Пакито, послушный по природе, каждый вечер заряжал ружье, вжик-вжик, вжик-вжик, вкладывал и вынимал патроны, и Регула говорила
ты что, одурел?
а он ей отвечал
Ивансито сказал, я буду самый лучший а через месяц сообщил
Ивансито, дружок, я их мигом кладу и вынимаю
а Ивансито сказал
проверим, меня не обманешь
и Пако доказал ему свою ловкость, и он похвалил
неплохо, так и держи
и то, и се, Ивансито, Ивансито, и время бежало, и однажды утром, как и следовало ожидать, Пако радостно сказал
ну, Ивансито, дружок, бери ружье, стреляй
и сеньорито молча взял ружье, и прицелился, и мигом уложил двух куропаток спереди, двух — сзади, и первая еще не упала, когда он посмотрел на Пако, и властно сказал
с этого дня говори мне «вы» и «сеньорита Иван», я уже, не мальчик
потому что ему исполнилось шестнадцать, и Пако попросил прощенья, и стал говорить «сеньорито Иван», он ведь и впрямь подрос, его правда, а у сеньорито росла страсть к охоте, и все уже знали, что он не только настреляет больше всех, но и подстрелит самую дальнюю, самую быструю куропатку, ему не было равных, и он призывал Пако в свидетели
министр говорит, далеко, а вот скажи, Пако, на каком расстоянии была птица, которую я уложил там, на болоте, она еще взмыла в облака и свалилась в Черепашью заводь, ты помнишь?
а Пако широко открывал глаза, и гордо поднимал подбородок, и говорил
как не помнить, куропатка, метров девятьсот, не меньше
а если речь шла о быстроте, они вели такую беседу
скажи-ка, не крути, как летела та куропатка, ну, в лощине, я еще удивился, что она пьет из колоды?
и Пако наклонял голову набок, и подпирал пальцем щеку, и думал
ну, вспомни, за рощей, где земляничные деревья, ты еще сказал, ты сказал
и Пако прикрывал глаза и складывал трубочкой губы, словно собирался свистнуть, но не свистел, а говорил
быстрей самолета
и хотя сеньорито не знал, как высоко были чужие птицы и быстро ли они летели, его куропатка оказывалась и быстрее, и выше, и, чтобы это доказать, он призывал в свидетели Пако, и Пако гордился, что мнение его так весомо, и хвастался, что друзья сеньорито завидуют первым делом, что у того такой помощник
самая лучшая собака не сослужит тебе такой службы
говорили они
ты и сам не знаешь, что у тебя есть
и часто друзья сеньорито просили Пако найти подбитую птицу, и не садились тогда закусить после охоты, и не спорили с другими егерями, а шли за ним, чтобы посмотреть, как он ищет, и, увидев, что его окружили такие охотники, он гордился и говорил
