– Значит, это не он враг, а я?
– Да. Но у меня нет времени, чтобы тратить его на вас. Если через двадцать четыре часа вы ещё будете в Норильске…
– Не слишком ли много вы себе позволяете, товарищ Завенягин? Кто вам дал право брать под защиту врагов народа и чернить честных работников? Недаром, видно, вас попросили из замнаркомов! И надо ещё посмотреть, не проявили ли товарищи мягкотелость!
– В приказ, – бросил Завенягин секретарю. – Снять за преступную халатность.
– У него в наркомате друзья, – негромко предупредил Саша.
– Вы не поспешили, товарищ Завенягин? Я ведь знаю столько, что… Вся ваша деятельность у меня была перед глазами. Сколько врагов народа вы расконвоировали и перевели с общих работ? Пятьдесят восьмую статью, политических! А приказ наркома внутренних дел обязывает использовать пятьдесят восьмую только на тяжелых физических работах…
– Повторяю. Если через двадцать четыре часа вы ещё будете в Норильске…
– Вы забыли про этот приказ?
– …то я отдам вас под суд, – закончил Завенягин. – Время пошло.
Он проводил тяжелым взглядом Козлова и обернулся к Саше.
– Как его фамилия?
– Козлов.
– Нет, того, с тачкой.
– Сосновский. Из Дуромоя передали: всё закончено, состав прошёл.
– Все эти Дуромои – к чёрту! Пиши. Впредь именовать: разъезд Дуромой – Папанинским… станцию Косую – Октябрьской… разъезд Шея – Надеждой… разъезд Ямный… Что там есть?
– Ничего. Тундра.
– Так и назвать – Тундра. Сахновского ко мне. Сегодня же!..
Вечером того же дня у себя в кабинете Завенягин проводил планёрку с главным инженером Воронцовым, проектировщиком Шаройко и горняком Васиным. Как всегда, в приёмной звонили телефоны, стучал телеграфный аппарат, входили и выходили люди. Саша привычно дирижировал деловой жизнью приёмной. Завенягин был в мундире с золотыми звездами комиссара госбезопасности в петлицах. Люди, привыкшие видеть его в штатском, поглядывали на Завенягина с некоторым удивлением.
– Что вы меня так разглядываете? – удивился он.
– Непривычно видеть вас в форме, – ответил Васин. – Так и хочется вскочить и доложить «Есть!»
– Для того и надел. Встречался сегодня с товарищами из края. Просил подумать о расширении Красноярского речного порта с учётом наших будущих грузов. «Есть» не сказали, но обещали сделать что смогут. А теперь о делах. Что мы имеем на сегодняшний день. Геология?
– Расширяем добычу руды на Медвежьем ручье. Руда богатая, – доложил Воронцов.
– Горняки?
– Все заявки Севморпути выполнены. Ещё немного, и опередим по углю Печорский бассейн, – не без гордости сообщил Васин.
– Что у металлургов?
– Провели третью плавку на опытной установке. Получены полторы тонны штейна. Анализы такие, что специалисты ахают. После конвертирования получим файнштейн с никелем до двадцати пяти процентов. До этого, правда, ещё нужно дожить, – добавил Воронцов.
– Проект?
– Нашли площадку для комбината. Скальное основание на глубине от восьми до четырнадцати метров, – проинформировал Шаройко.
– Грузы? – продолжал Завенягин. – Александр Емельянович?
– В общей сложности получили около двухсот тысяч тонн.
– Катастрофически мало!
– Авраамий Павлович, побойтесь Бога! – запротестовал Васин. – Ещё полгода назад о таком мы не могли и мечтать!
– Мало по сравнению с тем, что нам нужно. С тем, что мы должны сделать в самые сжатые сроки. Нужно материалы, полмиллиона тонн только для начала. Не меньше ста пятидесяти тракторов и автомашин. Нужно новое финансирование, чтобы обеспечить разворот работ.
– Иными словами, – начал Воронцов.
– Да. Нужно постановление правительства о форсировании Норильска. Без этого будем топтаться на месте.
– Там, в Москве, вам приходилось готовить такие постановления, – напомнил Васин. – Что для вас было решающим?
– Дело. В нашем случае – штейн. Только не из опытной, а из промышленной установки. Чтобы я мог сказать членам правительства: товарищи из Норильска не только просят и обещают, а уже добились конкретных успехов. Из этого будем исходить. Тебе, Александр Емельянович: бросить все силы на строительство ватержакета. Вы, Васин, занимайтесь коксом. Без хорошего кокса штейна мы не получим. А вам, Шаройко, задание прежнее – проект. Прошу всех помнить – у нас очень мало времени. Спасибо, свободны.
Шаройко и Васин вышли в приёмную, Воронцов задержался в кабинете. Одновременно в приёмную конвойный ввёл Сахновского.
– Хочешь что-то добавить? – спросил Завенягин.
– Да, хочу. Меня беспокоит руда. Мы берём только богатую руду, остальное идёт в отвал. Это браконьерство, Авраамий Павлович. Так нам руды надолго не хватит.
– На сколько хватит?
– Лет на пятнадцать – двадцать.
– Браконьерство, – повторил Завенягин. – А всё, что мы делаем – не браконьерство? Тысячи людей кладём в вечную мерзлоту – не браконьерство? Я мог бы сказать, что мы живы, пока мы нужны. И это правда. Но скажу другое. И это тоже правда. Нам пришлось жить в жестокое время. Не знаю, каким его назовут в будущем. Но одно знаю твёрдо: если мы не сделаем того, что выпало на нашу долю, никакого будущего не будет.
– Привели Сахновского, – доложил Саша, заглянув в кабинет.
– Пусть ждёт. Вот так обстоят дела, Александр Емельянович. Через двадцать лет другие люди будут решать свои проблемы. А мы будем заниматься своим делом.
– Это какой Сахновский? – спросил Воронцов. – Испанец, танкист?
– Ты его знаешь?
– Слышал. Характер – кремень. И с большим влиянием на людей… Ты идёшь домой? Подождать?
– Не стоит. Мне нужно… побыть одному.
Воронцов ушёл. Завенягин вышел в приёмную.
– Заключенный по вашему приказанию доставлен, – доложил конвойный.
– Зэка Сахновский, статья пятьдесят восьмая, все пункты, двадцать пять лет.
– Проходите, – предложил Завенягин. – Садитесь.
– Я уже больше года сижу.
– Вы сегодня бросили мне обвинение, тяжелее которого быть не может…
– И вас это расстроило? – удивился Сахновский. – Полно, гражданин начальник! Есть простой способ с этим покончить. Примените ко мне высшую меру социальной защиты, и больше ничего такого никто вам не скажет. И даже думать не будут. Но в этом я не уверен.
– Есть и другой способ… – Завенягин подошёл к сейфу, достал из него папку и положил на стол. – Читайте, не спешите, я подожду.
– «Совершенно секретно», – прочитал Сахновский. – Что это такое?
– Материалы, которые я не могу показать даже своим ближайшим сотрудникам.
– И вдруг решили – мне? Видно, здорово вас зацепило! Даже не предполагал, что вы такой чувствительный человек!
– Читайте, – повторил Завенягин. – Потом поговорим. Может быть, к тому времени у вас пропадёт охота шутить.
Сахновский пробежал взглядом одну страницу, вторую, третью.
– Этого не может быть! Вот это сообщение из Мюнхена, это фальшивка! Это фашистская провокация!
– Нет, это не фальшивка.
– Непостижимо! Не могу в это поверить! – бормотал Сахновский, напряженно вчитываясь в документы.
– Вы человек военный и без особого труда можете предсказать следующий шаг.
– Они захватят Чехословакию!
– Да, – подтвердил Завенягин.
В кабинет ворвался Саша.
– Авраамий Павлович, по радио только что передали…
– Что?
– Представляете, они захватили Чехословакию!
– Да что ты говоришь? И кто бы мог подумать!
– Но ничего! Ничего! Пролетариат Чехословакии сбросит фашистов! Вся прогрессивная общественность на их стороне! Вы согласны?
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил Завенягин. – Идите работайте.
– Это значит – будет война, – заключил Сахновский.
– Мы только не знает когда.
– С ними. Мы не готовы к этой войне! Я знаю что говорю! Их самолёты быстрее наших. Их пушки насквозь пробивают нашу броню. Под Гвадалахарой нас разгромили, потому что они сразу вывели из строя все наши танки! Я говорил об этом, я писал! Самому Сталину! Меня не хотели слушать!
– Да, будет война, – сказал Завенягин. – С самой мощной страной Европы. И за каждый год, за каждый месяц промедления сегодня завтра мы будем платить самую страшную цену. Будем платить не потом, а кровью. Вот это я и хотел вам сказать.
– Я понял. Разрешите идти?
– Идите.
Конвойный увёл Сахновского. Через некоторое время в приемную вошел молодой человек в кожаной куртке, летчик Мешков. Заглянул в кабинет:
– Авраамий Павлович, завтра утром вылет в Москву. Передать ничего не нужно? Посылку? Письмо?
– Спасибо, что зашли. Письмо. Прямо сейчас напишу. Подождите, я быстро…
«Здравствуй, Маша! У нас полярное лето, солнце даже не скрывается за горизонтом. Стоит небывалая жара, до 25 градусов, старожилы не помнят такого лета. Но жара нас не радует. Наоборот, тундра поплыла, вечная мерзлота протаяла, железнодорожные пути проседают, часты аварии. Но дорога работает больше, чем стоит, это уже победа. Всё ещё плохо обстоят дела с проектом, этот злосчастный СНОП срывает стройку. Приходится всё больше брать на себя. В целом же дела идут лучше, чем можно было ожидать. Но не буду о делах, иначе письмо превратится в технический отчёт. Скучаю по вам. Как ты себя чувствуешь? Как здоровье Жени и Юлия? Заканчиваю, а то лётчик ждёт. Крепко вас всех обнимаю…»
