– Да хватит нам немцев бояться! – возмущенно воскликнул Васил. – Их Красная Армия скоро прогонит. А мы поможем.
С каждым его словом из Ванги словно выходила жизнь. Выпал из ее рук ящик. Со звоном разлетелись гвозди.
– Ничего я не могу сделать. Ничего, – чуть слышно проговорила она.
И повернувшись, медленно ушла в дом.
Когда Любка вошла в комнату и принялась торопливо собирать свои вещи, Ванга сидела на табуретке и по щекам ее текли слезы.
– Ну что ты его хоронишь раньше времени! – сердито сказала Любка. И вдруг спросила: – Ванга… Вот ты говоришь, не надо Василу в партизаны идти – погибнет. А если не пойдет? То будет жить?
– Да, – ни на секунду не задумавшись, ответила та.
– Но он же все равно пойдет! – воскликнула Любка. – Ты же его знаешь: что решил, то сделает.
– Да лучше б он ногу сломал! – в сердцах сказала Ванга.
– Любка! – донесся со двора голос Васила. – Быстрей давай!
– Ну все. – Любка быстро поцеловала сестру. – Не бойся за нас.
Когда Любка вышла из дома, Васил, стоя на крыльце, прощался с бледным, только что отошедшим от приступа зятем.
– Ну, Митко, бывай, – сказал он, увидев младшую сестру, показавшуюся на пороге с мешком в руках.
Васил широко шагнул по ступенькам вниз – и вдруг нога его подвернулась, и он кубарем покатился с крыльца.
– Ах ты!.. – закричал он, катаясь по земле от боли.
– О господи… – с ужасом выговорила Любка. – Ногу сломал?!
Васил сел на нижнюю ступеньку, ощупал лодыжку.
– Да вроде нет… – морщась, сказал он. – Подвернул только. Да, точно не сломал. Поехали, Любка!
Чуть заметно прихрамывая, он пошел к плетню. Помог Любке забраться на коня перед собою, сам вскочил в седло…
Ванга вышла из дому, когда конский топот уже раздавался с улицы. Вскоре конь, несущий двух всадников, показался на равнине перед горами.
Ванга остановилась рядом с Митко. Тот обернулся к жене, увидел слезы на ее щеках и, обняв, сказал успокаивающе:
– Ну чего ты плачешь? Васил молодец. И Любка наша молодец. Что ж сидеть, смотреть, как другие немцев погонят? Я и сам бы пошел, если б не малярия проклятая. Скоро война кончится, Ванга, не плачь. Вернутся они скоро!
– Васил не вернется, – чуть слышно сказала Ванга. – Погибнет в двадцать три года.
И слезы, которые она все-таки пыталась сдержать, хлынули из ее слепых глаз потоком.
Ясный осенний свет лился сверху, из-под купола. В церкви было почти тихо, только всхлипывали изредка дети. Но вообще-то и они были охвачены таким страхом, который не позволял нарушать зловещую тишину.
– Какой сегодня день? – спросил Васил у пожилого сельчанина, сидящего рядом с ним на полу.
– Хуже не бывает, – невесело усмехнулся тот. – Черный день сегодня.
– Нет, число, число какое? – переспросил Васил.
– Восьмое октября.
– Надо же! – хмыкнул Васил.
– Что?
– День рождения у меня сегодня. А я и забыл.
– Сколько ж тебе стукнуло?
– Двадцать три.
– Вся жизнь впереди…
Оба замолчали. О том, есть ли у них впереди хотя бы один день жизни, говорить никому не хотелось. С той минуты, когда после ночного взрыва немцы согнали в церковь жителей села, никто не ответил бы на этот вопрос.
– Как ты думаешь, что они собираются делать? – кивнул на запертую дверь Васил.
– А кто их знает? – пожал плечами сельчанин. – Они ж как звери стали. Даже хуже, чем когда война только началась. Чуют, что недолго им осталось…
Васил медленно обвел взглядом сидящих на полу людей. В основном здесь были женщины и дети, из мужчин – разве что старики.
– Ты куда? – спросил сельчанин, увидев, что он встает. – Брось! – дергая Васила за руку, сказал он. – Может, попугают да отпустят. – И понизив голос, добавил: – Мы не выдадим, что ты чужой…
Словно в ответ на его слова, дверь церкви распахнулась. На пороге показался немецкий офицер, за спиной у него стояли автоматчики.
– Партизан взорвал мост возле ваша деревня! – на ломаном болгарском сказал офицер. – Вы все это знаете. Партизана надо наказать. Если нет, мы взорвем эту церковь. И вас всех. Даю час.
Ужас пронесся по церкви. От того, что исходил он не от одного человека, а от сотен, ужас этот был осязаем, как ветер.
– Это сделал я. – Голос Васила прозвучал, казалось, под самым куполом. – Я партизан.
Глиняная миска выпала у Ванги из рук и разлетелась в мелкую крошку.
– Что с тобой? – недовольно спросил Митко. – С утра все из рук валится. Что за день у тебя сегодня?
Он налил себе четвертую рюмку ракии. Раньше Митко выпивал только вечером и рюмки две, не больше, но последнее время стал позволять себе и третью, и вот четвертую – говорил, что это помогает от малярии.
– У Васила сегодня день рождения, – глухо выговорила Ванга. – И его больше нет.
– Ты что говоришь?!
Митко едва рюмку не выронил.
– Я ведь сглазить его хотела, – ровным мертвым голосом сказала Ванга. – Думала: может, ногу сломает, тогда не уйдет? Нет… Бог чужого голоса не слышит.
– Да от Любки вчера только весточка была! – воскликнул Митко. – Все у них хорошо, скоро вернутся!
– Васил не вернется, – проговорила Ванга. – Он мертвый.
– Никто не хоронит партизана! – объявил немецкий офицер. – Или тоже будет расстрелян! Все! Разойтись!
Люди молча стояли перед церковью. Площадь была маленькая, и все видели изуродованное тело, оставшееся на ней после того, как расстрел наконец прервал мучения незнакомого парня, который назвал себя партизаном. Все испытывали сострадание к нему.
Но никто не чувствовал в эти минуты такого неизбывного горя, как слепая женщина, в одиночестве стоящая посреди своего двора, под огромным равнодушным небом.
Будним днем в петричской церкви было пусто. Удивляться этому не приходилось: люди с войны вернулись, дел невпроворот, молиться времени нету… Бог поймет. Для Него, может, работа – лучшая молитва!
Удивляться приходилось скорее тому, что кто-то все-таки молился у иконы святой Петки.
– Господи! – тихо звучал голос стоящей на коленях женщины. – Спаси моего мужа! Он добрый, хороший человек, за что его наказывать? Ведь умрет от выпивки проклятой! Пусть он живет. – Женщина замолчала, словно надеялась услышать ответ. Потом горячо зашептала снова: – Это мне наказание, мне… Но чем же и я виновата, Господи? Мне и так тяжело! – Она взялась руками за голову. – Все у меня здесь, всех я слышу, все про них слышу… Помоги мне, Боже! Мужу моему помоги…
Может, Ванга и надеялась, что, когда она вернется домой, муж встретит ее на крыльце, здоровый и радостный. А может, понимала, что это невозможно: когда она уходила в церковь, Митко уже лыка не вязал после четырех стаканов ракии, выпитых с самого утра…
Теперь, в сумерках, возле дома было тихо и пусто. Люди – сотни людей, каждый день собиравшиеся во дворе, – с ропотом разошлись, узнав, что слепая Вангелия ушла в церковь и сегодня принимать никого больше не будет.
Но когда Ванга вошла во двор, одна фигура все же поднялась со ступенек крыльца и пошла ей навстречу.
– Ванга, милая! – прозвучал женский голос. – Как хорошо, что я тебя нашла!
Через мгновение Ванга и ее гостья уже стояли обнявшись и в голос плакали. Мальчик, стоящий рядом, смотрел на них удивленными серьезными глазами: почему они плачут и почему одновременно с этим смеются? Странно, очень странно!
– Мне прежние твои соседи подсказали, что ты замуж вышла и в Петрич уехала… Ванга, если бы ты знала… Мне так нужен твой совет!
– Пойдем в дом, Ольга, – сказала Ванга, утирая слезы. – И маленький твой с нами пойдет.
– Это Андрей. – Ольга в последний раз всхлипнула. – Мой сын.
– Я не маленький, а большой, – уточнил мальчик.
– Ты не большой, – улыбнулась Ванга. – Но взрослый. Пойдем, пойдем.
Ольга укладывала сына спать за занавеской в алькове.
– Спи, Андрюша, – сказала она. – Мне надо выйти.
– Куда? – спросил он.
– К тете Вангелии. Нам надо поговорить.
– Ты хочешь поговорить с ней про папу? – уточнил мальчик.
– Да, – кивнула Ольга.
– Мама, не уходи. – Его голос дрогнул. – Мне одному грустно.
– Но, сыночек… – начала было Ольга.
«Я в самом деле считаю его взрослым, – мелькнуло у нее в голове. – А он маленький ребенок, к тому же переживший такое, что не каждый взрослый выдержит».
Она вспомнила, как стояла в гардеробном шкафу, прижимая к себе сына, и молилась лишь о том, чтобы ребенок не заплакал и не привлек внимание немцев. Их патруль неожиданно вошел в пансион, хозяйка которого приютила свою давнюю русскую постоялицу после того, как та вышла из родильного дома с младенцем, без мужа и без крыши над головой. И кто мог знать, устроят ли немцев документы болгарки Ружены Димитровой, которые имелись у Ольги, или они решат проверить их по каким-нибудь своим картотекам, и что покажет такая проверка?..
Андрюша не издал тогда, в шкафу, ни звука, а ведь ему было только два года. Да и теперь всего четыре…
