– Про других знаешь, а про себя нет? – не поверил он. – Как же так?
– Вот так. Что со мной будет, не знаю. Только чувствую.
– И что же ты чувствуешь?
– Что ты со мной будешь, – улыбнулась Ванга.
– Буду, буду, – проворчал Митко, снова обнимая ее. – Куда я от тебя денусь?
Говорят – «твои бы слова да Богу в уши». Слова Митко в нужные уши не попали: через полгода его снова призвали на войну, которую Болгария вела теперь на стороне немцев.
– Не увидимся мы с тобой больше, сынок, – сказала Магдалена, обнимая его на прощание.
– Ну что ты говоришь, мама? – укоризненно сказал он.
– Я не про тебя – про себя говорю. Не доживу я, пока война эта проклятая кончится. – Магдалена кивнула на стоящую рядом Вангу. – Вот, и она молчит. Знает, что не доживу.
Махнув рукой, Магдалена пошла в дом.
– Возвращайся скорее, Митко, – сказала Любка и тоже ушла со двора.
Митко и Ванга остались одни.
– Не волнуйся за мать, – сказала Ванга. – Мы с Любкой все для нее как для себя сделаем.
– А что тут уже сделаешь? – вздохнул Митко. – Думаешь, доживет она до моего возвращения? Вот видишь, сама молчишь… И про меня молчишь, – добавил он. – Не говоришь, что со мной на войне будет. А почему?
Ванга не ответила. Митко всмотрелся в ее лицо и почувствовал, что его охватывает суеверный ужас. Лицо жены вдруг переменилось – оно словно стало принадлежать какому-то незнакомому человеку. Он не раз видел, как меняется его жена, когда высказывает свои пророчества приходящим к ней людям. Но такого не видел никогда… Даже голос, когда она заговорила, тоже был незнакомый.
– Ты что, Ванга? – еле выговорил Митко. – Что с тобой?
– Берегись воды, Митко, – этим чужим голосом произнесла его жена.
– Воды? – опешил он. – Так меня же не на море призывают. А хоть бы и на море – я плаваю как рыба!
Больше ничего он сказать не успел, потому что увидел, как ноги у его жены подкашиваются, и едва успел подхватить ее, уже падающую.
– Ванга! – воскликнул Митко. – Успокойся же ты, приди в себя!
Он отвел ее на бревна, сложенные в углу двора, посадил на них. Лицо Ванги из белого как мел снова стало обычным, человеческим, знакомым.
– Что со мной было? – пробормотала она, морщась, точно от боли.
А может, и правда от боли – кто знает, что творилось сейчас в ее голове?
– Ну, опять было… это, – ответил жене Митко.
Ванга потерла ладонями виски и спросила:
– Что я тебе сказала?
– Дурость какую-то, – махнул рукой он. – Чтоб я воды боялся.
Она помолчала, потом тихо произнесла:
– Так бойся воды, Митко.
– Да ладно тебе! Не думай ты про это. Про хорошее думай. Вернусь с войны, построю тебе настоящий дом – большой, светлый. И заживем мы с тобой счастливо.
– Смотри же. – Она улыбнулась, но видно было, что нелегко ей далась улыбка. –
Обещал!
Митко грубовато, но любовно приобнял жену, быстро поднялся с бревен и пошел со двора. Он чувствовал, что Ванга провожает его… Чем? Взглядом она провожать не могла, но словно нить какая-то была от нее протянута.
«При чем тут вода?» – мелькнуло у него в голове.
Но спрашивать об этом он не стал.
Ванга подняла руку и перекрестила уходящего на войну мужа.
Когда умирающая Магдалена приоткрыла глаза, невестка сразу спросила:
– Что тебе подать?
Будто увидела, ей-богу! Но у Магдалены уже не было сил этому удивляться. И сердиться на невестку сил не было тоже.
С того дня, как ушел на фронт Митко, прошел год. Зачем она прожила этот год? Магдалена не знала. Да и кто это может знать? Один Бог, да Он не скажет.
– Ничего, – выдохнула она. – Ничего мне уже не надо. Умираю. И не знаю даже, живой ли мой сын…
– Живой, – сказала Ванга.
– Точно знаешь?
– Точно.
– Смотри…
– Что?
– Смотри, сына моего не оставляй. Никогда.
Голос Магдалены был уже едва слышен. Жизнь выходила из нее вместе с каждым словом. Тяжелая, без радости прожитая жизнь…
Ванга взяла ее за руку. И Магдалена почувствовала: то, что мгновение назад казалось тяжким и тягостным – смерть, – вдруг сделалось легким и счастливым.
– Не оставлю, – сказала Ванга. – Никогда его не оставлю.
Магдалена закрыла глаза сама. Ванга только погладила ее холодеющие руки и сложила их у нее на груди.
В ту самую минуту Митко шел через болота. Не один шел, конечно, а вместе с другими такими же измученными зноем и жаждой солдатами, которых война забросила в Грецию, в какую-то непроходимую глушь, неведомо для чего. Фляжка давно была пуста, а пить хотелось нестерпимо. Он не выдержал – опустился на колени и жадно припал к болотной луже.
– Не пей, Митко, – вяло посоветовал шедший рядом с ним солдат. – Вода тут гнилая. Малярию подхватишь.
Но Митко уже не в силах был оторваться от лужи. Пусть гнилая, пусть вонючая – вода!..
Он пил торопливо, жадно, забыв обо всем. Вода колыхалась у самого его лица. Вода…
– Отмучилась Магдалена, – сказала Любка. Они с Вангой возвращались с похорон. – Царство Небесное… Так сына и не дождалась, не узнала даже, живой ли он. Ну да про это и мы не знаем.
– Живой, – сказала Ванга.
Любка недоверчиво посмотрела на нее.
– Так ведь писем давно уже нет. Откуда ты знаешь?
– Живой, – повторила Ванга.
– Разве что ты его на белом свете держишь, – вздохнула Любка.
– Не я, – покачала головой Ванга. – Кому судьба погибнуть, тот погибнет, и никто ему не поможет.
– Думаешь, нельзя судьбу изменить?
– Нельзя. Потому человеку и не дано ее знать.
– Страшно… – поежилась Любка. – Лучше про это совсем не думать!
– И не думай, – кивнула Ванга. – Толку в таких мыслях все равно нет. Живи по совести, а там как Бог даст.
«Сама-то ведь думает, – мелькнуло в голове у Любки. – Или не думает?.. Да, не мыслями это называется – то, что у Ванги в голове».
– Живем, как будто и войны нет! – сердито сказала Любка. – Дом строим…
– А что тебе плохо? – пожала плечами Ванга.
– А то, что есть она, война! Что с того, что из Петрича немцы ушли? Кругом-то они лютуют! Почуяли, что скоро их погонят, – как с цепи сорвались. Люди воюют, а мы тут стройку развели!
Любка расстроенно махнула рукой.
Сейчас-то как раз стройка приостановилась. Из-за Митко – на него снова напал приступ. С тех пор как его списали из армии из-за малярии и он вернулся домой, его по несколько раз в день валила с ног малярийная лихорадка.
Но дом он все-таки взялся строить: обещание есть обещание. Да и мечтал ведь об этом всю жизнь… Ванга и Любка как могли помогали ему. Еще они насколько могли уговаривали его не торопиться – видимо, из-за малярии Митко казалось, что жить ему осталось недолго, и он боялся не успеть со строительством. Так было до тех пор, пока Ванга не сказала мужу, что дом он построит обязательно – это, мол, она знает точно. А после того как Митко побывал в суде, где судили наконец-то пойманных убийц его старшего брата – в точности как предсказала когда-то Ванга, – он доверял предвидениям своей жены безоговорочно.
Но как бы там ни было, а сейчас пришлось сделать перерыв: изнуренный приступом Митко лег отдохнуть.
– Пойду гвоздей из сарая принесу, – сказала Ванга. – Митко проснется – сразу работать начнем.
Она ушла со двора, а Любка села на бревна возле строящегося дома.
– Привет, сестричка! – вдруг донесся с улицы веселый голос.
– Васил! – радостно воскликнула она.
Брат уже заводил коня во двор. С проясневшим от радости лицом Любка бросилась ему навстречу. Васил обладал особенным свойством: радость являлась повсюду вместе с ним.
Но сегодня во всем его облике была не только эта привычная радость, но и что-то еще – непонятное.
– А что это у тебя? – насторожилась Любка. – На войну собрался, что ли?
Она кивнула на притороченный к седлу вещевой мешок.
– На войну, – кивнул Васил. – А куда еще сейчас идти? В Струмице партизанская бригада собирается, – понизив голос, сообщил он. – Вся молодежь туда подалась.
– И я с тобой! – тут же воскликнула Любка. – Мы с Вангой только что про это говорили! И ты…
Словно в ответ на ее слова из-за угла дома показалась Ванга. В руках у нее был ящик с гвоздями. Она шла с задумчивым видом, и понятно было, что разговора Любки с Василом не слышала. И вдруг…
Ванга остановилась так резко, словно наткнулась на препятствие.
– Васил! – воскликнула она.
– Я, сестричка, – отозвался тот. – Здравствуй.
– Васил, не ходи! – в голосе Ванги была не просто тревога, а настоящий ужас. – Нельзя тебе! Нельзя!
Любка и Васил переглянулись.
– Куда мне нельзя? – спросил он, подходя к Ванге.
– На войну нельзя! Не ходи, братик, милый, прошу тебя…
Ванга дрожала так, что гвозди бренчали в ящике.
– Да чего ты вдруг? – Васил обнял ее. – За Любку и то не переживаешь, а за меня…
– Тебе – нельзя! – твердо сказала Ванга. – Любке можно на войну идти, с ней там ничего плохого не сделается. А тебе – нет.
