Скрежетнув зубами, Казанцев быстро вышел из комнаты.
Никиту вскоре уволили из театра, и долгое время он обходил это помпезное здание стороной. Несколько раз по пьяной лавочке он порывался бежать в театр, найти там Лару, освободить ее из тяжелых объятий мавра и вернуть бешеные приступы счастья, которые охватывали его той сентябрьской лунной ночью. Но, мечтая, он вдруг чувствовал железную хватку Казанцева на своей шее и не мог сдвинуться с места.
Так прошли осень и зима. А весной Никита узнал от Сергея Богдановича страшную новость. У Лары обнаружили рак молочной железы, и мавр, этот полуграмотный бывший тяжелоатлет, каждый свой шаг сверяющий с публикуемым в местной газете гороскопом, решил везти любимую ненаглядную дочь на Филиппины, к хилерам. Но Лариса уперлась, она показала в этой ситуации свою настоящую строптивость. Она заявила отцу, что полетит на Филиппины только с Никитой. И ни с кем другим. Угрозы, увещевания, слезные просьбы мавра не сломили упорства Катарины. И Казанцев сам позвонил бедному безработному художнику. Долго уговаривать Никиту не пришлось.
Они вылетели на том самом лайнере А-310, который 22 марта 1994 года рухнул под Междуреченском. Образно говоря, мавр сделал свое дело. Но, узнав об авиакатастрофе, он в тот же день сунул себе в рот охотничье ружье…
Лариса Алексеевна закончила свой долгий, с придыханиями, рассказ.
Бутылка водки была почти пуста. Дашенька сидела ошеломленная, открыв рот, завороженно глядя в греческие глазищи Лары-Катарины, те самые, нисколько не потускневшие, в отличие от всего остального. Вадим же с переменным успехом боролся со сном. День сегодня выдался не из легких. Почти как у Терминатора – в него стреляли, его прожигали, мяли, отключали. А он целехонек. Ларчиков даже нервно хохотнул, вспоминая в очередной раз утро с Любой-шахидкой, головореза Сербеста, побег, убийство Фрусмана, хвойный запах в подъезде, стихи, которые читала поэтесса, похожая на шерстяной комочек. И наконец, собственное задержание двумя архаровцами, фамилии которых до сих пор висят в памяти – Сальник и Мордасов. Безалаберные они, конечно, дядьки, зря не надели на него наручники, таким не место в органах, тем более в убойном отделе. Лестницы в Политехническом скользкие. Легко подтолкнув служивых, Ларчиков перемахнул через их кувыркающиеся фигуры, хлопнул дверью и нырнул в метро. Ищи-свищи! Извиняйте, братцы, ну никак нельзя было сейчас оказаться в милиции!
Забрав Дашеньку на условленной «Баррикадной», Ларчиков двинул домой к Казанцевой. Этот ход он придумал, когда скакал через ментов в музее. А куда ему деваться? Нет у него в Москве надежных друзей-товарищей.
Впрочем, в дверь Ларисы Алексеевны он уже позвонил без прежней уверенности. Открыла сама примадонна. По виду – подшофе.
– Знаю, знаю я все про убийство Фрусмана, – сказала она.
Ларчиков несколько смутился. Возможно, примадонна сейчас пирует на костях своего извечного конкурента, а тут они с Дашкой, типа «пожалейте нас, нас ищут, схорониться нужно, мы все такие несчастные». Сука-жизнь: ведь не только покойный Лева пройдохой-конкурентом был, но и партнером каким-никаким! Словно угадав его мысли, Лариса Алексеевна Вадима приобняла.
– И в курсе я, что вас ищут. Ты мне только скажи – это не ты? Нет?.. Ну ладно, верю. Помогу, ради памяти Левки. Падла он был, но широкий человек. Вы не смотрите, что я тут в расхристанном виде. На меня и радость, и горе одновременно нахлынули.
– А что случилось у вас? – забеспокоилась Дашенька, державшаяся весь этот крейзи-день молодцом, настоящим стойким солдатиком.
Казанцева выпила – две рюмки подряд – и начала свою длинную песнь – про театр, Катарину, Никиту, мавра. А когда закончила, еще несколько минут все молчали. Наконец Ларчиков очнулся, до него дошло: что-то не так, какая-то фальшивая нота в конце этого душещипательного романса прозвучала.
– А… как вы выжили, если самолет рухнул?
– Хороший вопрос! – Лариса Алексеевна повеселела, почувствовала себя вроде как на пресс-конференции. – А про новый альбом спросите?.. Мы не полетели. В последнюю минуту передумали. Обманули папашину охрану и дернули из аэропорта. И, как оказалось, не зря передумали.
– А как же ваш рак? – спросила Даша. – Вы же больны были.
– Мне опухоль в Москве вырезали. Здесь я и решила остаться, а Никита домой уехал, у него мама сильно болела. Думали, ненадолго расстаемся, а получилось… Больше я его не видела. А потом я узнала, что он куда-то за границу умотал. Вот такая грустная история. Но… со счастливым концом!
Тут Казанцева уже как-то до неприличия просто расцвела, заулыбалась, а ведь труп Фрусмана лежал в морге – вопросительным знаком!
– Какой же счастливый конец у этой истории? – сухо спросил дотошный Ларчиков.
– Счастливый конец, да… Хотя, может, еще не конец. Мне позвонили из Испании, Никита позвонил. Сколько лет прошло, а я сразу узнала его голос. Это, наверное, уже профессиональное. Голосовая память у меня четкая. Он там, в Испании, успешный художник, удачно работы продает. Дом у него в Марбелье, на берегу моря прям. Не женат. То есть был женат, но давно развелся. Говорит, на днях приеду в Москву, хотелось бы повидаться.
– Это просто сказка, – раскраснелась от радости Даша. – Андерсен! И вы к нему в Испанию переедете? О, я бы переехала! В Марбелью! В Испанию! На море!
– Остынь, девочка, – пробормотал Вадим. – Какая Испания? Хватит тебе и дачи Касыма.
Казанцева, кажется, с минуту витала в облаках. Очнулась, повела глазищами.
– Ну, до переезда еще далеко, – грустно усмехнулась. – Мы столько лет не виделись. Может, мы друг друга разочаруем? В общем, не знаю ничего, боюсь загадывать… И радость сегодня, и горе такое.
– Значит, первая любовь не ржавеет, да? – проговорил Вадим. – А как же ваш муж Гейдар?
– О, ты жук, а! Все ты, шантажист, не успокоишься. Я свои бракоразводные дела решила еще раньше Аллы Борисовны, понял?
– Сказка, просто сказка, – не успокаивалась Дашенька. – Чистый Андерсен.
– Ну ладно, пора спать, партизаны. Во сколько самолет? – строго спросила Казанцева.
– В девять утра, – бодро ответила лисичка. – Фьють – и через три часа мы на даче Касыма!
– Где-где?
– Это она так Турцию называет, – пояснил Вадим. – И… Лариса Алексеевна, у меня к вам просьба…
– Да ладно, ладно, – остановила его звезда. – Сама не дура. Дам я тебе денег. Штуки три баксов у меня дома есть. Можно сказать, это Левкина доля в девочках. Кстати, давайте его еще раз помянем напоследок.
Молча налила. Не чокаясь выпили.
…Беглецы поднялись рано, в пять утра. Будить Казанцеву не стали. Наскоро умылись, собрались и выскочили на улицу ловить такси. Тормознули желтую «десятку».
– Шеф, в Домодедово поедем? – улыбнулась Дашенька.
– Штука.
– Годится.
И тут Ларчиков, когда уже сели в машину, учудил.
– Знаешь, командир, а поедем-ка на Курский вокзал.
– Не понял?
– Та же штука, но на Курский. Годится?
– А мне плевать. Курский так Курский.
Ошарашенной Даше Вадим постарался объяснить все медленно, внятно и спокойно:
– Мы в последнюю минуту тоже решили отказаться от полета. Интуиция мне подсказывает, что в аэропорту нас ждут. Или менты, или курды. Катя-медвежатница подарила мне один запасной вариант. Они сегодня компанией уезжают в Симферополь. А потом арендуют яхту – и до Стамбула. А потом обратно. Ну а мы с тобой выйдем в районе дачи Касыма. Годится?
Даша с недоверием посмотрела на Вадима:
– Это не будет как у Фигаро – то тут, то там?
– Не будет. Клянусь!
– А не заливает твоя Катя? Разве можно так просто на яхте – и в Турцию.
– Не заливает, она меня уже пару раз выручала. Я ей верю. Я ее должник. Во всех смыслах.
– А что у нее за такая странная фамилия – Медвежатница? Не из детдома она?
– Долго объяснять.
13-е, вторник.
Я решила писать дневник, купила тетрадку в киоске на Курском и решила писать. Вадик говорит, что с моим воображением нужно давно романы сочинять. Итак, мы едем в поезде на Симферополь. В компании Сергея, Татьяны и Кати-медвежатницы. Места оказались в разных вагонах, естественно, плацкарта, у нас два боковых, да еще и около туалета. Собрались в купе Сереги и Тани, стали знакомиться. Первым делом я спросила у Кати, что у нее за фамилия такая оригинальная – медвежатница. Все расхохотались, а Вадик и Катя покраснели. У меня мысль мелькнула, что у них раньше что-то было. Но Катя быстро объяснила: мол, это прозвище, в детстве она любила в зоопарке медведей кормить. Не очень убедительно, да ладно. Я вообще решила писать в дневнике только о хорошем, все плохое я оставляю Москве…
14-е, среда.
Продолжаю дневник. Ура, мы в Ялте!
Как и любых белолицых отдыхающих, свежеприбывших в райские уголки Крыма, нас первым делом понесло на море. Оно имело весьма странный цвет. Не хочу даже и думать, что его так изменило (один подозрительный ручеек протекал прямо по пляжу). Вода лично меня не порадовала температурой. Правда, это вовсе не показатель. В нашем походе я служу термометром: если мне тепло, значит, на улице реальная жара. Накупавшись, мы решили перекусить. Заказанная Вадимом окрошка превзошла любые его ожидания. И, по-моему, в этот момент мы услышали от него сокровенное: «Ребята! Я вас ТАК люблю!»
