Затем и она сама, ощутив глубоко в себе горячую и сильную плодоносящую струю, с первородным гортанным криком сорвалась в бездну. Или нет, она взлетела к Богу, который открыл ей величайшую загадку жизни.
Иссушенная душа доверчиво устремилась навстречу освежающему ливню чувств...
Их роман продолжался больше двух месяцев. Это было счастливое, переполненное чувствами и событиями время. Добровольскому надоело по ночам бегать с этажа на этаж, и он перенес свои вещи к Аглае, чтобы быть рядом с ней каждую свободную минуту. Правда, при этом Аглая удивленно спросила, что это у него за бесконечная командировка? Или он дезертир?
Добровольский знал, что рано или поздно она об этом спросит. Но сказать правду был не в силах. Правда разом бы обрубила их любовь и все остальное, что ей сопутствовало. Правда страшила и его самого, но то, что он совершил, находясь в Тирасполе, изменить уже было нельзя. Приходилось с этим жить...
И будь что будет.
Лишь порой, когда возложенная на него армейскими командирами сомнительная миссия переставала угнетать, он становился самим собой, целиком и полностью отдаваясь своей любви. В те дни ему было присвоено долгожданное звание подполковника. Они с Аглаей отметили это событие тихо, без гостей и шумного застолья. Даже Пряхина не пригласили, хотя Аглая про себя удивлялась, почему. Спрашивать же не стала.
Но в один прекрасный день, когда Добровольский вернулся из очередной своей поездки за Днестр, она неожиданно встретила его холодно и надменно. Володя ничего не понял. Неужели узнала про его миссию?
Аглая накрыла скромный ужин и выставила на стол бутылку шампанского.
– Это для прощания, – грустно сказала она.
– Какое прощание? – не понял Володя. – Ты что, собираешься уезжать?
– Нет, уедешь ты! Уедешь или уйдешь – мне все равно.
Она передала ему листок бумаги.
Владимир Андреевич сразу же узнал почерк супруги Светланы. Ее письмо не содержало ничего интересного, так, пустая супружеская формальность. Но откуда Света могла узнать его адрес? Ведь они не писали друг другу целую вечность. И как это письмо могло попасть к Аглае?
– Оказывается, у тебя есть жена.
– Нет у меня никакой жены! То есть она есть, но только по документам. Мы давно не живем вместе.
– Вы живете по одному адресу!
– Ну да, в одной квартире... Но мы не живем. Это только формальность, которую я давно собираюсь устранить.
– Не надо мне лгать! Я не выношу лжи. Всю жизнь меня обманывают, внушают глупости. Довольно! Надоело!
– Но я ничего не пытался тебе внушить, – пытался оправдаться Добровольский, сознавая, что Аглая права. – Ты не спрашивала, а я не хотел обременять тебя своими проблемами. Нам ведь так хорошо вместе! Забудь про это. Вернувшись в Москву, я сразу подам заявление на развод.
– Поздно. Ты меня обманул и все испортил. Ты все разрушил!
Владимира захлестнул порыв ярости. Неужели она действительно ничего не понимает?
– Откуда у тебя это письмо? Кто тебе его дал? – грозно спросил он.
– Теперь не имеет значения...
– Почему же не имеет? Может, ухажер у тебя завелся на почте? Или еще где?
– Как ты смеешь?! – Аглая вскочила и залепила ему пощечину.
Добровольского как холодной водой окатили. Да что он тут с ней церемонится? Ревнивая дура!
Он оттолкнул Аглаю в сторону и выскочил из квартиры.
Когда на следующий день, остывший и присмиревший, он вновь появился у дверей ее квартиры, никто не открыл. Он кинулся в госпиталь. Но там сообщили, что медсестра Аглая Волосова взяла расчет.
Больше он никогда ее не видел.
Готовясь к очередному судебному дню, адвокат Бахтин был как никогда весел и за завтраком насвистывал игривые мелодии.
– Что вы так разошлись спозаранку, Борис Фиратович? – вежливо поинтересовался Багрянский. – Вроде в суд собираетесь?
– Настроение просто хорошее. Уверен, сегодняшний день в суде будет удачным.
– Тогда я в очередной раз буду кричать «браво», – пообещал Багрянский, а про себя с интересом подумал: «Наверняка маэстро припас нечто экстравагантное персонально для прокурора. Эх, если бы суд был открытым. А то некому будет пересказать спектакль».
Если быть честным, Льву не очень-то улыбалось ежедневно толкаться у суда. Нервы. Ему казалось, что лично он острей всего переживает данную судебную тяжбу. Но надо ли все это его далеко не молодому сердечку? Тем более стоит такая чудная погода. Тем более приехал Саша... Была еще одна причина, по которой Багрянскому в этот день хотелось задержаться в «Слободе». Накануне он почти договорился с той самой журналисткой Мариной покататься на лодке, отдохнуть где-нибудь на бережку, ну а там как получится...
Конечно, официальной версией для друзей была совершенно другая: выполнение той самой просьбы о сливе в СМИ нужной информации, о чем одновременно его попросили адвокат и аналитик. Но вспомнив разговор за завтраком с Бахтиным, Багрянский решил все же отправиться в ДК. В конце концов, можно там выловить коллегу и все ей объяснить. Ну а личное, как говорится, потом. Схватив конверт с запиской для слива в СМИ, которую, уезжая, ему оставил Мацкевич, Лев бросился в машину. Там уже вальяжно на заднем сиденье развалилась столичная звезда адвокатуры.
Все, что касалось инцеста, с первых же минут заседания судья Зуева сознательно обходила стороной. Для себя она принципиально решила, что позволит прокурору пускаться в любые дебри взаимоотношений молодой пары в контексте «брат и сестра».
Бахтин довольно потирал руки – такое поведение Галины Николаевны он предсказывал заранее, хотя прежде никогда не был занят с ней в одном процессе. После их довольно продолжительного неофициального разговора он задал себе простой вопрос: зачем лично ей нужно извлекать на свет жупел инцеста? Зуева – дама осторожная, не зря же она столько лет держится на плаву. Другое дело Гришайло, опять наверняка попрет ва-банк, лишь бы произвести впечатление на присяжных. Но это его выбор, а следовательно, и его проблемы. Если что окажется не так, ему и сам Генеральный прокурор не поможет. Слава богу, времена Вышинских закончились.
– Свидетельница Воротникова! – Судья по просьбе обвинения вызвала очередную свидетельницу и тем самым оторвала Бахтина от размышлений.
К свидетельскому месту направилась тощая, как палка, женщина в возрасте. После обычной процедуры представления и приведения к присяге обвинитель задал ей ничем не примечательный на первый взгляд вопрос:
– Вы живете недалеко от дома Добровольского?
– Смотря как считать, уважаемый. Если в гости ходить, так мне лишняя сотня метров в обузу. А ежели видеть, что там творится, так вроде и близко. Тьфу!..
– Защита возражает, – мгновенно откликнулась сидящая рядом с Бахтиным его молодая коллега. – Прокурор еще не задал вопрос, как свидетель уже отвечает. Защита усматривает предварительную подготовку со стороны обвинения, что и как свидетелю отвечать.
– Свидетельница под присягой. Не вижу смысла протестовать. Продолжайте, Виталий Титович.
– И что там у них творилось? – спросил обвинитель.
– Разврат, по-нашему, б...ство. И только.
– Поясните суду, что конкретно вы видели?
– Видела, как они занимались развратом, как этот, – тут Воротникова уверенным жестом указала на Сироткина, – склонял ее к сожительству.
– Нельзя ли конкретнее? – настаивал Гришайло.
– Они загорали на крыше голые. И он с ней делал такое... Стыдно смотреть. Разврат, бесовщина.
– То есть вы хотите сказать, что подглядывали за обвиняемым? – продолжала адвокат Черняк.
– Не подглядывала, а просто видела. Мое дело – предупредить порок. А как же иначе? Им дай волю, они все тут у нас испоганят!
– Ваша честь, я прошу присяжных обратить внимание: свидетельница только что признала, что занималась подглядыванием. По сути дела, это можно рассматривать как косвенное вмешательство в частную жизнь граждан, что соответствующим образом ее характеризует.
– Екатерина Степановна, присяжные у нас грамотные люди и смогут разобраться, как это квалифицировать: как подглядывание в замочную скважину или как борьбу гражданки Воротниковой за чистоту валдайских нравов. И прошу не перебивать прокурора. Вы получите свидетеля, когда наступит ваша очередь задавать вопросы.
Слушая этот диалог, Бахтин остался удовлетворен – судья отпустила комплимент в адрес присяжных, на который даже прокурор не отреагировал, и тем самым, своей интонацией, зафиксировала достаточно принципиальный момент по отношению к этой старой сплетнице Воротниковой.
Дальше Черняк не прерывала ни судью, ни прокурора, тем более что показания Воротниковой ничего существенного, способного повлиять на ход судебного следствия, не содержали. Как видно, прокурор внес ее в свой список, руководствуясь исключительно эмоциональными соображениями.
– Уважаемая гражданка Воротникова, – начал Бахтин, когда пришел его черед, – вы отметили в своих показаниях, что подсудимый на ваших глазах склонял к сожительству и одновременно развращал несовершеннолетнюю Настю Уфимцеву. Откуда вам это известно?
