— Но товарищ капитан… — не сумев больше сдерживаться, возразил я. — Мой отчет не о кооператорах. Мой отчет о процессах. Мой вывод заключается в том, что те мелочные низменные процессы, которые протекают у кооператоров и их симбионтов — мелких бандитов, носят универсальный характер. То есть они точно так же протекают и в так называемых сферах высших и описываются одинаковыми законами. Там все то же самое, только размером больше. Больше животы, толще морды. Если здесь разбавленный спирт переливают в бутылки, то там — в цистерны. Если здесь переклеивают этикетки на консервных банках, то там — вывески на заводах. Если здесь за невыполнение обязательств вульгарно проламывают череп кастетом, то там эстетично поднимают на воздух бронированный «Мерседес» со всей находящейся в нем публикой.
— А вот это, Виктор, действительно хорошо, — Косберг улыбнулся и похлопал меня по плечу. — Это ты сам придумал?
— Сам.
— А как попасть в эти сферы — ты знаешь?
— Нет пока. Может быть, вы мне расскажите?
— Расскажу, расскажу. Завтра, нет, уже сегодня приходи в «Русский мир» в три часа дня. Там поговорим и покушаем.
— Меня туда без вас не пустят, — возразил я.
«Русский мир» считался одним из самых дорогих ресторанов в городе. Входа ресторан не имел. Зато имел въезд. На толстых чугунных воротах висела золотая табличка «Только для джипов». Даже шлюхи туда приезжали на джипах. Простолюдины, в том числе одетые в серую милицейскую форму, старались обходить квартал стороной, потому как подпитая, нанюхавшаяся публика часто развлекалась швырянием в прохожих объедками, а иногда прицельно постреливала из боевых пистолетов.
— Меня туда не пустят, — повторил я.
— Пустят, — погрозил пальцем Косберг. — На джипе.
— Значит… — еще не понимая, что мне надо сказать, начал я.
— Это значит, Виктор, что тебе нужен джип.
— Где я его возьму, товарищ капитан?
— Этого я не знаю. Но я знаю, что другого способа нет.
В «Русский мир» пускали только на джипах. Что ж, я въехал на нем в «Русский мир». На большом черном американском джипе. В комфортабельном просторном багажнике вместе с ящиками разносортной «элитной» водки.
В моем возрасте это был приемлемый вариант. Для покупки автомобиля нужны были деньги или их хорошо выполненные аналоги, для отъема — требовалось оружие или компромат. Ни тем, ни другим я на тот момент не обладал. Со шлюхами, сидящими в джипах, познакомиться было проблематично, они не ходили пешком. Для того чтобы угнаться за ними, нужен был хотя бы велосипед, но из велосипеда я уже вырос.
В сложившейся ситуации мне оставалось подглядывать и подслушивать. Чем я и занялся. Вскоре я узнал, что, во-первых, в «Русский мир» на джипах привозят не только шлюх, но также еду и бухло, во-вторых, на одном из черных внедорожников возили спирт из подвала, где я поработал штуцерщиком. Я решил использовать проверенные связи.
В назначенное время я нарядился в сине-красный спортивный костюм (общий стиль и в элитарной среде посетителей «Русского мира», и в криминальной клоаке мелких базарных бандитов, и в маргинальном сообществе невольных грузчиков) и отправился к прежнему месту работы. Надо сказать, в девяностые годы неспортивных людей в спортивных костюмах развелось чрезвычайно много. Их внезапное и, надеюсь, окончательное исчезновение впоследствии было делом, в том числе, и наших с каперангом рук.
Я не боялся быть узнанным кем-либо из бывших сотрудников, ибо дагестанский этанол пьется легко, но делает память неверной. Работать мне не хотелось, поэтому я дождался, когда мои прежние коллеги, матерясь и кряхтя, разгрузят двухсотлитровые бочки со спиртом, и юркнул в багажник. Меня благополучно заставили ящиками и коробками с водкой, и джип тронулся.
Выгрузился я там, где ожидал: в разделочном цехе ресторана «Русский мир». Дожидаясь каперанга, я просидел в служебном туалете около часа. Весь этот час я размышлял. Я думал о влиянии упаковочных материалов на форму новых экономических отношений. Первостатейные обманщики и лгуны, многие из которых считают себя бизнесменами, достаточно легко попадаются на обман, если тот подан в аппетитной обертке. Так, солидный владелец подвала по шитью «итальянской» обуви без сомнения пьет «Абсолют», забодяженный в соседнем подвале, а штампующий таблетки из мела подвальный же фармацевт, сидя в ресторане японской кухни, с аппетитом накалывает на саибаси кусочки бездомной кошки. Право обманываться давало право обманывать, в результате все были при «бабках» и все были удовлетворены.
Все, кроме нас с каперангом. Почему? Вот что следовало первым делом выяснить у Косберга. С этой мыслью я вышел из уборной и, дернув за белый рукав пробегавшего мимо повара, то ли узбека, то ли китайца, сказал:
— Слышь, ты, что пялишься? Отведи меня к моему столику!
Тот скосил в сторону и без того косые глаза и указал на осанистого усатого мужчину в косоворотке и шароварах, бывшего военного, вероятно.
— Метрдотель? — уточнил я.
— Дотел… — согласился повар и, пронырнув под моей рукой, скрылся в клубах пара, нахлынувшего из кухни.
— Полковник! — крикнул я мужчине в косоворотке. — Смирно, полковник!
Метрдотель вздрогнул и вытянулся в дугу, значит, я угадал со званием. С недавнего времени я практически не ошибался в оценке людей, за что спасибо алкоголизму и Косбергу.
— Вольно, полковник. Отведи меня к столику.
— Слушаюсь.
Он провел меня в круглый зал, размером с цирковую арену, посредине которой стоял единственный стол, сервированный на две персоны. Справа в стороне вытянулось полдюжины официантов одного роста, с одинаковыми прямыми проборами. За столом сидел Косберг и сосредоточенно жевал что-то скользко-тягучее. Он был в черном смокинге и белоснежной рубашке с хрустящим воротником, выложенным поверх пиджака, на уровне солнечного сплетения проглядывалось золотое распятие, довольно большое, способное быть оружием. Седые волосы каперанга, обычно всклокоченные, были зачесаны назад и смазаны чем-то блестящим. Его глаза тоже влажно блестели, выдавая некоторое нездоровое возбуждение. Развратный, пресыщенный жизнью миллиардер-эксплуататор, наркоман, трипероносец и алкоголик, типичный завсегдатай сатирической страницы газеты «Известия» — вот кого он мне сейчас напоминал.
Косберг поприветствовал меня взмахом вилки, не переставая передвигать челюстями, будто что-то прочно пристало к его зубам и нёбу.
Я опустился на стул, заткнул салфетку за ворот и повел носом. Вид и запах горячих и холодных закусок закружил голову, заставив забыть обо всем, включая Косберга.
Он напомнил о себе сам, сухо щелкнув пальцами:
— Отомри, Виктор, не позволяй гипнотизировать себя мертвым тушкам животных. Это всего лишь еда, — пробежался пальцами по столу, чуть касаясь тарелок и поясняя: — Кабельяно, бужеле, буйабес. Блюда моего афродизиака.
— Красота, — выдохнул я. — Неужели мы будем все это есть?
— Не мы, дорогой Виктор, а я, — каперанг возобновил пережевывание. — Что можно одному афродизиаку, то другому — нельзя.
В ответ я побелел, потом покраснел, тупо глядя на трудящиеся желваки каперанга. Но потом нашелся и сделал вид, что просто не хочу этого кушать, просто не люблю буйабес, не уважаю. Это был правильный ход, этим ходом я переиграл Косберга. Он бросил жевать и сплюнул:
— Еб…ные трепанги, кто их придумал? Целиком глотать страшно, разжевать невозможно. А ты молодец, понял главную вещь.
— Что за вещь? — процедил я сквозь зубы.
— Ценная вещь, свойство ума: в рестораны ходят не для того, чтобы кушать. Я, например, когда хочу кушать, ем шаверму. Я люблю шаверму. Но никогда не закажу шаверму в ресторане, потому что такое здесь западло. В рестораны ходят для того, чтобы показать свои финансовые возможности, свою крутизну, показать другим, что ты более правильный, чем они.
— Типичное жлобское поведение, — перебил я.
— Вот именно. А с кем, ты думаешь, нам придется иметь дело, с интеллигентами? Тогда милости прошу в рюмочную. В ресторане нельзя показывать, что ты голоден, надо делать вид, что ты сыт, даже пресыщен. Чаевых ни в коем случае не давать, пусть думают, что ты из-за копейки готов удавиться сам и удавить кого угодно. Именно так создается образ. В современном мире внешнее важнее внутреннего, а образ важнее сути. Мы с тобой должны источать животную силу. И демонстрировать ее надо так, чтобы это крепко засело в чужих головах… Виктор, в мире есть разные силы. Сила трения, сила сопротивления, сила сжатия. Закон — тоже сила. Знание — сила. Но этими силами можно пренебрегать, если у тебя есть «бабки». На сегодняшний день главная сила в «бабках». И в жлобстве. Так что начинай и показывай.
— Но здесь никого нет, — возразил я. — На нас некому смотреть. Нам некому хамить. Мы зря морим себя голодом.
