Отто удобно устроился на стуле и, весь светясь дружелюбием и жизнерадостностью, переводил взгляд с одного из них на другого, напрочь забыв о своем навыке общения: всякие приемы, отработанные за годы работы на почте, светский разговор, остроумные реплики. Единственное, что пришло ему в голову, было верхом банальности.
— Позвольте вам предложить что-нибудь выпить.
Он вскочил с места, едва не опрокинув стул, и бросился за выпивкой, как будто бы опасаясь, что они сразу исчезнут, как только он отойдет от столика.
И вот, он уже возвращается назад, держа перед собой поднос с тремя полными пенящимися кружками пива, затаив дыхание и стараясь ступать медленно, он торопливо пробирается сквозь давку между столиками, весь горя от нетерпения: ведь стоит только замешкать, и сказочное видение может исчезнуть. В голове его беспорядочно кружились мысли вокруг одного и того же: он встретил все-таки и ЕЕ, и ЕГО, и сейчас он возвращался за столик, где они сидели, с пивом для НИХ!
И вот как раз в этот сложный для него момент оркестр начал играть до боли знакомую мелодию, вариацию на тему «Соте to те ту melancholy baby» в стиле поп. Он так хорошо знал эту мелодию, еще с тех времен, когда сам часто выступал, мелодия, исключительно выигрышная для кларнетиста, позволяла раскрыться возможностям инструмента, в полной мере задействовать нижний регистр. Что же касается этой группы, состоящей явно из школьников-старшеклассников, то все оттенки чувств они заглушали грохотом ударных инструментов, по-видимому, чтобы, оглушив окружающих, скрыть свое полное неумение играть. К тому же, чем менее цивилизованной была музыка, тем большее оживление царило в зале. Внезапно ему навстречу ринулась стайка красивых девушек. Он крепко ухватился обеими руками за поднос, изящно отклонил его в сторону и отошел сам, тем самым невольно оказавшись на несколько столиков дальше от желанной цели, но затем снова выбрался на правильную дорогу и, покачивая подносом, устремился навстречу своей судьбе.
Он подошел к столику. Она сидела одна. Очень приятно. И в то же время настораживает. Наверное следует заманить ее дальше. Томми поблизости не было. Небось пошел в туалет.
— А вот и я! Принес кое-что промочить горло, — торжественно объявил Отто (наверное чересчур торжественно, рядом с ней все у него получалось как-то нелепо) и поспешно, с преувеличенной расторопностью расставил кружки на столе. В общем-то, когда он бывал пьян, его движения порой были весьма стремительными, полными судорожной грации. И он вовсю старался продемонстрировать это ей, показать, что, невзирая на количество выпитого пива и внушительные габариты, он вполне владеет своим телом. Естественно, не все шло гладко, он постоянно корил себя за промахи.
— Где Томми? — спросил он, хотя, собственно говоря, ни он, ни пиво его в эту минуту не интересовали.
На это она просто пожала плечами.
— Ну, что ж, выпьем!
Ему так хотелось услышать что-нибудь ободряющее с ее стороны.
Тут она посмотрела на него таким взглядом, как будто бы только сейчас поняла, что это он вернулся с пивом. Она улыбнулась ему едва заметной улыбкой, которая могла означать все и ничего. Она наклонилась к нему и начала разговаривать так, как будто он был ее старинный друг, по которому она соскучилась:
— Правда, я уж никак не думала, что почтмейстеры могут ходить на танцы.
— И у почтмейстеров есть крылья, — продекламировал он в то время, как оркестр начал играть мелодию Come fly away…
— Так здорово, что ты выдал мне деньги, хотя у меня не было удостоверения личности. Я имею в виду, что ты ведь не должен был, не имел права выдавать их мне. Я-то знаю правила. В общем, это было ужасно мило с твоей стороны…
— Давай-ка потанцуем! — вырвалось у него, хотя он прежде хотел оглядеться вокруг, чтобы обдумать происходящее. Совершенно ясно было только одно, она изо всех сил старалась установить с ним контакт. И как раньше, она показалась ему чертовски привлекательной, какой-то своей наивностью, как будто бы за ее ультрамодной одеждой и этими очками скрывалась совсем другая девушка, здоровая, свежая, приветливая, даже грубая, вероятно, немножко деревенская. И это в ней казалось ему столь же привлекательным, как и жажда приключений, авантюризм прожигательницы жизни, которым веяло от нее. Ведь он читал объявление, что она в розыске. Он не мог ошибиться ни в ее имени, ни в том, что на фотографии была она. Да еще этот ее спутник… Какой же она была на самом деле? И вот она сидит напротив и вовсю старается понравиться ему. ЕМУ! Нет, объяснения всему этому его насквозь пропитанные алкоголем мозги дать не могли. У него просто было предчувствие, что он на пороге великих событий. Сегодня вечером он как шахматист, которому предстоит сделать ход конем. Ничто не сможет помешать ему. Он сыграет свое дерзкое соло и надеется, что его услышат. Хотя он никогда не был особенно решительным во время танцев.
— Даже и не знаю, идти мне с тобой или нет, как посмотрю на острые клювы этих дятлов, — она, смеясь, указала на его ботинки, когда он галантно встал за ее стулом, якобы, чтобы его отставить, а на самом деле, чтобы удержаться за спинку самому. — Подумай, а вдруг ты мне наступишь на ногу.
Он медленно обвел взглядом свои знаменитые парадные остроносые ботинки.
— Эти ботинки… — начал он серьезно, ведь ситуация требовала, чтобы он немедленно отреагировал, сделал встречный ход. — Это весьма заслуженная пара башмаков стерла несметное количество половиц во время танцев, — (ложь, вранье, никогда уж он не был заядлым танцором) — протопали несколько квадратных километров паркета… отбивали такт на стольких прославленных сценах, они… — он замешкался, она явно уже потеряла интерес к продолжению. (Господи, он всегда так легко поддерживал беседу, но ведь сейчас он так близко от НЕЕ…) — Моим башмакам довелось увидеть на своем веку больше, чем башмакам Людовика XIV!
— То-то мне показалось, что они малость антикварные, — отозвалась она.
Он заметил, что слово «антикварные» она произнесла в два слога «анти-кварные». Она явно из деревни. И при этом у нее совершенно пленительный облик королевы гангстеров и поп-звезды.
— Но костюм у тебя, пожалуй, клевый. И шарф на вид прямо-таки английский. Стильно, ничего себе. Ну что, рискнем, потанцуем!
И тут, не говоря ни слова, она вывела его на площадку для танцев. Этот момент мог для него сравниться только с выходом на арену Колизея в те времена, когда первых христиан травили львами. Они оказались на тесном пространстве извивающихся тел, которые трепыхались, почти прижавшись друг к другу, как в агонии, с отчаяньем приговоренных к смерти, смирившихся с судьбой, полностью лишенные надежды покинуть это несчастное пространство и, тем самым, спастись от этих немыслимых страданий, которым, судя по выражению их лиц, они подвергались.
Что касается Отто, то теперь он страдал и от самой музыки и от давки вокруг. Среди всей этой массы извивающихся, как змеи, людей, проявляющих буквально чудеса гибкости и согласованности, вряд ли кто-то стал бы так уж постоянно вглядываться в сияющую физиономию млеющего от восторга толстяка.
К счастью, она тоже не походила на такую уж заядлую посетительницу дискотек. Пару раз она пыталась оторваться от него, сделав несколько взмахов руками и изгибов тела, но кончилось это тем, что их еще теснее прижали друг к другу, его живот и ее груди. Он ощущал ЕЕ. Он ощущал ЕЕ! Ее мощную прямую спину под блузкой. Два больших и плотных шара были прижаты к его переполненному пивом животу. Это было так соблазнительно, что даже его отвислый приятель внизу живота очнулся от спячки и слегка напрягся. Черт побери! А вдруг она это заметила? А, ерунда, ну и пусть себе заметила. Такая девушка наверняка ко всему привыкла. Иначе не будешь выглядеть, как кинозвезда, да еще находиться в розыске. Ясное дело, она все заметила — не могла не заметить, и, тем не менее, не отпрянула!
Он застонал от стыда и наслаждения.
— Что? — звучно спросила она, музыка заглушала голос. — Что такое?
— Музыка! — закричал он, чтобы хоть что-нибудь ответить.
— Ну и что музыка?
— Ужасная! Непрофессиональная. Банальнейший диско. Дерьмо.
— Ну что ты, хорошая музыка, — завизжала с восторгом она ему в ответ, потом отстранилась от него и принялась скакать так, что два шарика под блузкой тоже принялись подпрыгивать и колыхаться. Он увидел, как по ее спине и бокам струиться пот. Что касается его состояния, то оно отчетливо обозначилось через брюки. Количество выпитого пива начало сказываться: стало трудно координировать движения и сохранять равновесие. Он совершенно обалдел, одновременно ощущая и блаженство, и смущение, уверенность в себе и робость, горя ожиданием дальнейшего развития событий. И это он не променял бы ни на что на свете!
