После Долинска поезд покатил по равнине вдоль берега беспокойного Охотского моря. Когда шли близко у моря, видели, как волна плескала в серые камни и, белопенная, катилась по берегу вслед за поездом. Поезд удалялся от берега, пропускал меж собой и морем огромные валуны и скалы и вывешенные для просушки рыбацкие сети. И опять, сверкая на солнце и слепя глаза, море сопровождало долгим, тоскливым однообразием.
На станциях сходили и садились новые люди — взрослые, дети, недавно прибывшие из глубин России и, как видно, уже приспособившиеся к житью в холодных зимой, в отапливаемых чугунными буржуйками японских домиках. Отапливаются они, как повелось у японцев, добываемым здесь же, на острове, каменным углем. Зимой поезда не ходили, шахты стояли, лес не добывался. Уголь, продукты питания и необходимые товары заготовляли с осени. Японцы, видно, не на века обосновывались: ожидали, что, возможно, придется им уходить с русской земли. Пока владели Южным Сахалином и Курилами, вывозили в Японию уголь, лес, рыбу. Здесь их работники зимовали. После обильных снегопадов и шквальных ветров по траншеям в снегу ходили к соседям в гости. Ели тушеный рис, мясо, рыбу, другие морские продукты. Пили саке. Ожидали, когда снег сойдет и освободит их жилища.
Так жили и в Южно-Сахалинске — красивейшем городе. Зимой он тоже погружался в спячку: работали только телеграф, почта, гостиницы, где останавливались горнолыжники, магазины, рестораны, школы с просторными спортивными залами… Достопримечательность — парк с озером. Лодки на нем по восточному образцу с деревянными силуэтами волшебных птиц на носу. В парке есть танцевальная площадка, кафе на берегу озера и ресторан над бурлящим потоком. Аллеи приводят гуляющих к естественному лесу, примыкающему к горам. С гор открывается вид на мерцающий в солнечных лучах город.
К конечной станции Победино подъехали часам к пяти вечера. Вышли, огляделись. Солнце спряталось за тучи, начинал моросить дальневосточный бусенчик. Все было мрачно, не видно никакого просвета. С гор дул сырой ветер, чреватый мелким дождем, то и дело наносимым порывами ветра. Говорят, за день здесь изменяется погода по несколько раз: с утра солнце светит, а к обеду соберется дождь. Избы поселка рассыпаны по пересеченной местности, и он едва воспринимается населенным пунктом. На этой конечной станции и вблизи железнодорожной ветки нет вокзала, укрыться негде. В августе сорок пятого, при взятии у японцев этого пограничного поселка, геройски погиб молодой русский офицер, капитан Смирных. Захолустная эта станция и захолустный поселок впоследствии будут названы его именем.
Дальше поезд не идет. Японцев далее не было, железная дорога не построена. До Александровска теперь добираться автобусом. К месту, где собираются желающие уехать, к скамейкам, сверху прикрытым крышей-времянкой, подходят и уныло разбредаются люди.
— Автобуса сегодня не будет, на трассе прошел ливень, — безнадежно сообщают оставшиеся.
— Может, он завтра пойдет… А пока… — заикнулся улыбчивый мужчина средних лет с копной черных кудрей на голове. Под серым пиджаком у него толстый шерстяной свитер, в руках держит, прижимая к себе, куклу с закрывающимися глазами: в Южно-Сахалинске купил в подарок дочери.
— Есть тут какая-нибудь хата переночевать? — поинтересовался Гоша.
— Нет, конечно! Ну, здесь вот разве… — хохотнул кудрявый и улыбчивый, указывая на небольшую беседку с двумя скамьями под крышей-времянкой, где собирались по десять-двенадцать человек, постоянно меняющихся. — Камышев перевал сейчас не проскочишь. А еще какая будет ночь…
Мужчина с куклой говорил загадками, упускал подробности, которые могли заинтересовать приезжих. Хотелось его спросить: что это за Камышев перевал? Почему его не всегда можно проскочить? Но, не испытывая желания общаться с ним, просто ли солидности ради, будто уже не раз здесь бывали, парни помалкивали. Предстояло провести ночь под этой крышей — многого тут наслышишься, возможно, и про Камышев перевал.
Небо обложено рыхлыми, шевелящимися облаками. Мелкий дождь с ветром не оставлял на ночь никаких светлых надежд. Черные шинели свои парни застегнули на пуговицы, будто раз и навсегда на этом решили проблему тепла.
— Подремать бы, да лавочка коротка, — помечтал Гоша.
— И, понятно же, — занята, — пожалел Олег.
Сколько прошло томительных минут? Или часов? — сказать трудно. Но гул груженой бочками машины-трехтонки, остановившейся вблизи от крыши-времянки, на какое-то время вывел всех из оцепенения. Молодой водитель среднего роста, в военной гимнастерке и брюках галифе защитного цвета, — похоже, недавний солдат, вылез из кабины, прошел к унылой толпе ожидающих. Что-то спрашивал, о чем-то говорил, люди один по одному подходили ближе, осмотрев машину, отваливали в сторону, под не шибко надежный этот навес. Сидящие под крышей спрашивали, о чем шел разговор.
— Предлагает ехать. На этой вот колымаге, — отвечают поговорившие с водителем.
— Дак а дождь же идет. А на Камышевом то ли еще будет, — замечали другие, — там уж не спрячешься, будешь дрожать всю дорогу.
— Да и груженая же она, весь испачкаешься, — добавляли один за другим.
— Ну, что, нету желающих уехать в Александровск? — шофер напрямую обратился к публике. — Нет, дак я поеду тогда.
— Гоша, а че мы-то с тобой потеряем, если поедем? Ночь тут так и так не спать — мерзнуть да приплясывать.
— Дак я не против, — отвечал безразличным голосом. — А только он сейчас уедет — вот пошел уже.
Олег подбежал, когда водитель уже захлопнул дверцу.
— Ну, что, решили, что ли? — водитель высунул в окно голову.
Гоша подошел с двумя чемоданами.
— А сколько ты с нас возьмешь? — спросил для порядка.
— Да не дороже, чем на автобусе, мать честная!
— А где сидеть? Лавочки-то есть?
— А как же!
Подошел пожилой военный, майор в плащ-накидке. Ему по службе скорей надо. Подошла средних лет женщина в плюшевом жакете с большой сумкой. Тоже спешит. Еще бабушка, ей к внукам надо, недосуг ждать тоже. Последним подошел кудрявый хохотун с куклой. Этому надо скорей вручить дочке подарок.
Одним словом, поехали. Дорога, изгибаясь вокруг каменных выступов, с каждым поворотом приближала путников к горам. Ветер пробивался по ущелью, усиливался, становилось холодно. Женщина вытащила из сумки шерстяное одеяло, укрылась, другой конец предложила Олегу с Гошей, чем они и воспользовались. Отодвинув лавочку, опустились пониже, привалились спиной к кабине. И ничего, ехать можно. Под гул машины подремывали. В бочках всплескивала неизвестная жидкость, они стояли на приличном расстоянии — не пачкали и не мешали. Двигатель работал внатяг, дорога шла в гору.
Темнело быстро. Темь ускоряли подступившие к дороге отвесные скалы. Шофер не раз останавливал машину, спускался, скользя кирзовыми сапогами по каменной крошке, к журчащему под мостом ручью — попить, освежиться. Дождь наконец прекратился, майор отметил это и с удовольствием закурил. Сноп света фар только и выделял впереди дорогу. Машина выходила из ущелья, становилось светлее.
Олег стащил с головы одеяло. Небо все было усыпано звездами. Проплывающая мимо скала заслонила луну. Ее не видно, но она угадывается и освещает всю округу: обсаженные лесом холмы, цепи гор вдали, задернутые туманом глухие распадки. Машина побежала скорей. Ветер посвежел заметно. Гоша под одеялом тихо посапывал. Под ровный гул машины думалось и хорошо мечталось, голову посещали воспоминания… Вот на окраине города, на висячем мосту через овраг Леночка читает стихи. И он читает. А над головой висит такая же чистая, яркая луна… Олег покрутил головой, теплей укрылся одеялом… И все покрылось мраком небытия. Какая была дорога, какие изображались картины по сторонам — все сделалось недоступно спящим…
Раздался вдруг оглушительный грохот! Треск! Глухой, непонятный удар! Не разбудил он, нет, сразу вывел из дремы. На ноги навалилось что-то тяжелое, сдавило грудь, живот, прижало к стене кабины.
— Что?! Кто это?! — Олег едва высунул из-под одеяла голову. Путаясь в нем, стащил, наконец: — Гоша! Что случилось, Гоша?! — ничего не соображая, восклицал сиплым голосом.
— Нно-оги! — отчетливо простонал Гоша.
«И у него! Тоже зажаты!» — Олег подумал. И руками, и плечом, и головой уперся во всю силушку, отодвинул навалившуюся тяжесть. Приподнялся, взялся за такую же бочку, придавившую друга. Гоша пыхтел, помогал с другой стороны.
— Н-ну? Что-о?
— Все, кажется.
— Что все?! — Олег воскликнул.
— Легче стало — не паникуй!
Откуда-то снизу, из-за машины, методично выстанывали одно и то же слово: «Убили… Убили…» Сообразил Олег, что случилась какая-то авария и что, кроме них с Гошей, в кузове никого не осталось — куда-то все подевались: и майор, и бабушка, и укрывшая их своим одеялом добрая женщина. Не было и кудрявого с куклой.
