Стереотипы — это язык политиков, телевидения и массовой культуры (иначе эта культура не была бы массовой). Это наиболее действенный язык глобального культурного рынка. Таким образом, стереотипы — несмотря на провозглашенную идеологию мира без границ, постколониальные теории, всеохватывающий Интернет, свободный обмен культурными товарами, — продолжают оставаться основополагающей формулой связи. К примеру: исчезли ли стереотипы «холодной войны» после падения берлинской стены или же просто поменяли своих сторонников? Что произошло с культурой в системе, которая сулит связи без границ, но сама основана на стереотипах? Являются ли стереотипы рыночными этикетками, благодаря которым продукт продается лучше, или они — его реальное содержание? Разве не являются стереотипы основным языком каждого продукта, имеющего глобальные связи, в том числе и тематики культуры?
Глобальный культурный рынок так быстро и с таким энтузиазмом впитывает интеллектуальные тенденции нашего времени — постколониализм, феминизм, мультикультурализм, политику самоопределения, — что иногда спрашиваешь себя: не сам ли рынок изобретает подобные тенденции ради собственной выгоды? Сегодняшний глобальный культурный базар наводнен продуктами, утверждающими эти идеологические мантры, превращая их в политкорректный китч. Скажем, в литературе (и поп-музыке) появилось направление самоориентализации: художники предстают на обложках книг (или CD) в псевдовосточных одеяниях, в виде пророков постколониального права на самобытность. Или те культурные продукты, что возникли во время войны в бывшей Югославии и внесли свой вклад в «балканизацию» на Балканах. Югославские деятели кино, поп-музыканты, художники и писатели легче проникают на глобальный рынок, если их продукция отвечает стереотипам «диких» и «кровавых» Балкан. Трудно подвергать сомнению этот китч, не попадая в соответствующую ловушку политкорректности.
Достоинства массовой культуры напоминают достоинства самодеятельной культуры, процветавшей при социализме, и имеют колоссальную массово-просветительскую ценность.
Главной установкой рынка является демократия. Не только любой потребитель хорош, но также и всякий производитель. В то время как энтузиазм культурной самодеятельности при социализме вскоре угас, уступив дорогу профессионализму (каким бы тот ни был), энтузиазм нынешний неизбывен, потому что массовая культура приносит баснословные прибыли.
Рынок производит идеальные глобалистские продукты. Продукты массовой культуры не уничтожают стереотипы, а, наоборот, утверждают и распространяют их. Даже для ценных и уникальных продуктов рынок стремится подыскать соответствующую стереотипную упаковку. В этом смысле хороший японский фильм упакован на рынке точно так же, как японские суши. Таким образом, глобальный рынок становится сферой циркуляции и распространения культурных стереотипов. Японский продукт господствующей массовой культуры тянет за собой корейский, корейский тянет тайваньский. Таким образом культурное меню расширяется, не меняя своей сути.
Скажем, американская телеиндустрия изобилует ситкомами[53], рассчитанными на многочисленные группы и подгруппы американского общества: национальные (китайские, корейские, пуэрториканские, кубинские, афроамериканские), профессиональные (студенчество, врачи, юристы), различные классы общества, людей разной сексуальной ориентации, половозрастные группы. Массовая культура успешно расширяет свой репертуар за счет вновь обнаруживаемых групп потребителей, при этом не изменяя своим основополагающим принципам: «демократичности» (доступности для всех), в какой-то степени «просветительству» (например, веселые ситкомы поучают, тем самым ублажая наиболее твердолобых зрителей) и «нравственности», что всего-навсего означает отсутствие нападок на основные ценности (семью, религию, этническую, расовую и национальную принадлежность).
Глобальные культурные продукты напоминают мне ярко иллюстрированную энциклопедию для детей «Мир вокруг нас», которая была у меня в детстве. Эта детская энциклопедия была «популярной», «просвещающей» и «нравственной». Сегодня мне нередко чудится, будто страницы этой энциклопедии превратились в нынешнюю телевизионную действительность: улицы, супермаркеты, сувенирные магазины, туристические агентства. Первый урок глобализации я получила в раннем детстве. Нынешняя версия в культурном отношении не затейливей прежней.
Понятие «местная / глобальная оппозиция» — наиболее распространенная формула глобалистской идеологии. Местное (национальное, этническое, региональное) подразумевает право на несходство, в противоположность глобальному, грозящему выжечь всякое несходство каленым железом. На практике манипуляторы на местах, под прикрытием идеологии уважения национальных и этнических различий, частенько заняты грязным делом надзора за тем, что происходит на местах. Для тех, кто не принимает подобной трактовки местных и глобальных взаимосвязей, глобальное становится единственным выходом, пространством свободы.
Я испытала на себе местную практику уничтожения культуры во имя культуры, практику уничтожения памятников и книг, практику цензуры и стирания культурной памяти. После всего этого, если заходит речь о выборе между местным и глобальным, я, ни секунды не сомневаясь, выбираю глобальное. Даже если «творческое» общение превратно, невыразительно и несовершенно (будто оно совершенно в «местных» условиях!), даже если оно не беспристрастно (как будто «дома» иначе!), даже если «лишает» меня права голоса (как будто «дома» не лишает!), даже если мой роман расценят как пособие для водопроводчиков[54]. Несмотря на все это я выбираю глобальное. Даже если слышу такие фразы, как, например, эта, из одного американского ситкома: «Затрудняюсь сказать. Надо спросить женщину, которая у меня убирает, она доктор наук из Болгарии…» Подобное я слышу нередко. Мой страх перед местным сильней моего недоверия к глобальному. Исключительно по причине моей личной травмированности местным, глобальное имеет в моих глазах перевес, пока подобное противопоставление остается в силе.
Поклонники культуры вполне справедливо сетуют, что американская киноиндустрия изничтожила невеликое кинопроизводство Европы. Однако некоторые малые европейские киноиндустрии сами изничтожили себя еще до вступления на их почву американской киноиндустрии.
В Загребе, например, существовала некогда знаменитая школа анимационного кино. Многие из художников-аниматоров имели всемирную славу, и какое-то время, благодаря престижности этой школы, Загреб являлся местом встречи многих зарубежных мастеров в этом жанре. Признаемся, постепенный закат школы начался несколько раньше, но основной удар по ней — этническая чистка — был нанесен косной, националистически ориентированной культурной средой в годы так называемой национальной гомогенизации Хорватии. Один американский кинопродюсер недавно выпустил серию DVD о восточноевропейском анимационном кино, и на одном из дисков — фильмы загребской школы. Благодаря компьютерным технологиям небольшой сегмент европейской культуры был сохранен. Американцами.
Благодаря техническому прогрессу, а также его идеологии глобализация открыла путь защиты, музейной сохранности и утверждения малых культур. Равноценна ли музеефикация культуры самой культуре? Даже если это коммерческая деятельность, закамуфлированная под заботу о культуре, результат один: спасено то, чему грозило уничтожение. Но в большинстве случаев музеефикация не носит коммерческого характера, иначе и бьггь не может. Даже при беглом посещении Виденеровской библиотеки Гарвардского университета видно, что книги даже не самых крупных македонских, хорватских, боснийских и сербских писателей, — чья родная литературная среда уже позабыла об их существовании, чьи произведения не найти в местных библиотеках, кто, возможно, уж и сам позабыл, что когда-то написал тот или иной текст, — все эти книги здесь, спокойно продолжают свою жизнь на библиотечных полках. Более того: они существуют на своем оригинальном, невеликом языке, на котором были написаны и изданы.
Когда имеешь дело с таким понятием, как искусство, то не ставишь под сомнение смысл этого понятия. Однако в нашем мире разбитых надежд даже искусство уже не имеет самоочевидной значимости. Теории постколониализма возродили проблему самобытности Иных (азиатов, африканцев, албанцев, аборигенов), их культур, их ценностей, их эстетических критериев и эталонов. Иной требует, чтобы отношение к нему было пересмотрено, освобождено от стереотипов, колониальных предрассудков, чтобы ему были предоставлены равные права. Требуя коренного пересмотра отношений между колонизаторами и колонизуемыми, Иной исходит из того, что самобытность самого колонизатора общепризнанна и стабильна. Но это уже не так. Сегодня, учитывая господство американской массовой культуры, культура Западной Европы — как устойчивая система ценностей, господствовавшая в течение многих веков, — представляет собой очередной музей, хотя и несколько более крупный и полный, чем музеи индийских народных промыслов или африканских масок.
