Он снова взглянул на кулак и понял, что, даже если ему удастся отметелить себя как следует, нужных повреждений все равно не получится. Сам он и замахнуться-то как следует не сумеет — не тот рычаг.
Есть, правда, другая идея и вот она может сработать.
Надо выйти из дому, поехать на окраину, выбрать улочку поглуше и подраться там с каким-нибудь пьяным хмырем, а после вернуться домой и улечься рядом с Геммой на полу.
Главное, чтобы до смерти не убили, остальное не проблема, — а то он раньше в переделках не бывал. Заползал к Гемме в постель — «Что с тобой случилось?». Морду набили, не видишь? «Кто?». Мать твою — кто-никто — какая тебе, на хер, разница? Может, тоже получить хочешь?
— Эй! Говнюк! — крикнул Дугги. — Поди-ка сюда, посмотрим, на что ты годишься.
Прохожий остановился, прищурился, вглядываясь в темноту:
— Ты это кому, друг?
Дугги сделал пару шагов вперед, однако выходить из проулка под свет фонарей Хай-стрит не стал. Мудака, которому предстояло сделать все дело, нужно было раззудить до того, чтоб он сам полез в темноту.
— А ты дерьмо-то из ушей выскреби, может, лучше слышать будешь.
Молодой человек поколебался, потом шагнул к Дугги. Стрижка «под замшу», морда бледная, точно манная каша, и одет в шерстяные треники, идиот долбанный.
— Идиот долбанный!
Однако сопляка это не пробрало.
— Ублюдок чокнутый, — фыркнул он и пошел себе прочь.
Дугги прикинул, не мотануть ли еще куда — да нет, именно эти места славились частыми уличными драками. И копы сюда особо не лезли, разве что совсем уж запоздняк, когда все богатеи, живущие в самой клевой части города, усядутся в свои лимузины и отвалят по домам.
— Эй!
Еще один бритый — хотя нет, тот же самый, и дружка с собой приволок.
— Это твой полюбовник, что ли, а, говнюк? — крикнул Дугги. — Конец-то у него хоть приличный?
И вот это уже сработало — пришлось, правда, малость помахать кулаками, чтобы они принялись за дело всерьез. В тяжеловесы этих парней никто бы не взял, но они были жилисты, злы и не так чтобы очень пьяны. В самом начале Дугги успел пару раз вмазать и тому, и другому по мордасам, но потом игра пошла на их половине поля. Они его чуть не убили, на хер, — так можно сказать. На минуту он, точно, вырубился, а когда они напоследок, перед тем как отвалить, поочередно врезали ему башмаками (ну ладно, кроссовками) по ребрам, он уже харкал кровью и блевал.
В общем, Дугги счел, что метелили они его дольше, чем ему требовалось, — он согласился бы и на меньшее. Лежа, Дугги обхватил руками живот, попытался подняться, опираясь об асфальт коленями и плечом — ничего, получилось. Дышать, правда, было больно: похоже, ребра перебиты, да ладно, до дому он все равно доберется, его так просто не остановишь. Нос тоже, сдается, сломан, губы разорваны в паре мест и костяшки на кулаках уже начинают синеть… И тело под одеждой, небось, переливается всеми цветами гребанной радуги. Он захихикал, — истерика, что ли? — и снова блеванул и врезался лобешником в асфальт.
— О мой Бог — что они с вами сделали?
Женский голос — и ноги к нему подбежали женские — и обхватили его женские руки.
— Я в порядке — катись отсюда, — прохрипел он, отворачиваясь и горбясь, пытаясь подняться.
— Давайте, я вам помогу!
— Да в порядке я, точно, — простонал он, отползая на коленях в темноту. — Тебя это все не касается.
— Знаю, что не касается, — сказала она. — Но все же, позвольте, я вам помогу.
Она поддерживала его, пока Дугги поднимался на ноги, а потом, когда он попытался отвалить, вцепилась ему в плечи:
— Послушайте: я медицинская сестра. Я видела, как вас избивали. Вы получили много ударов по голове. Вам нужно поехать в больницу, чтобы вас там осмотрели, у вас может случиться кровоизлияние в мозг. Домой вам идти нельзя.
— Отстань от меня.
— Послушайте: ну, успокойтесь. Они ушли. Вам ничего не угрожает. Убегать никуда не надо.
— Да отъебись же ты!
Он снова вырвался из ее рук, а женщина снова ухватила его за плечи и на этот раз повернула к себе лицом.
— Вы же можете умереть, — объявила она. Сейчас лицо ее было совсем близко, дюймах в шести от его — блондинка, лет под тридцать, помадой не пользуется, большие синие глаза, в общем, отхарить такую — одно удовольствие. — Вы это понимаете?
— Со мной все нормально, — вздохнул он, ссутулясь. Женщина внимательно вглядывалась в него. — Если ты медсестра, так и шла бы обратно в больницу.
— У меня выходной сегодня, — сказала она.
— Чего-то не похоже.
Женщина скорбно улыбнулась, как будто он сказал ей что-то уже много раз ею слышанное.
— У меня в машине фонарик есть, — сказала она. — Я хочу посмотреть ваши зрачки.
— Что, глазки мои понравились? — ухмыльнулся он и, смирившись с неизбежностью, заковылял с ней рядом.
— Да будет вам, — ответила женщина. — Просто хочу убедиться, что они все еще реагируют на свет.
Она довела его до своей тачки, стоявшей ярдах в пятидесяти, примерно, от его собственной, открыла обе передние дверцы. Дугги плюхнулся, дивясь своей слабости, на пассажирское сиденье. Женщина легко и проворно скользнула на сиденье водителя, ловко пристроив длинные ноги под фиксирующую рулевое колесо скобу.
— Спортом занимаешься? — было бы лучше, если б она оказалась не слишком сильной.
— Слежу за формой, — ответила женщина, роясь в бардачке. — Не пью… в драки не лезу…
— Так я и не пьяный, — запротестовал Дугги. — Хочешь — понюхай.
Женщина склонилась к нему, потянула носом воздух. Ее дыхание, а может, и кожа, отдавало запахом ресторанной еды: не какого-то особого блюда, а вот той, какую уносишь из ресторана или закусочной домой.
— Верно, — с новой, уважительной интонацией произнесла женщина. — Но почему же они вас так били? Ограбить хотели?
Дугги собрался было подтвердить — ну да, хотели, — но сообразил, что тогда она потащит его прямиком в полицию.
— Просто попал в неудачное время в неудачное место, — пожал он плечами.
Женщина уже отыскала фонарик, посветила, проверяя батарейки, себе на колени. Попросила его смотреть вверх, в потолок машины. И захлопнула свою дверцу, чтобы не мешал наружный свет. Потом с привычной сноровкой посветила ему фонариком в один зрачок, в другой.
— Пока все нормально, — сказала она. — Однако кровоизлияния развиваются очень быстро. Вам необходимо поехать в больницу, чтобы зрачки проверяли каждые пятнадцать минут. Это не шутки.
— Может, вы просто отвезете меня домой, и я там прилягу? — устало сказал Дугги. — Неохота мне торчать половину долбанной ночи в травматологии, дожидаясь врача.
Женщина, видать, поняла это так, что он будто бы просит ее остаться с ним — у него дома или у нее — и каждые пятнадцать минут светить ему в зрачки, пока она не получит полного удовлетворения.
— Знаете, — сказала она. — Если вам так не хочется в больницу, я вас силой в нее не потащу.
— Нет-нет, — поспешил заверить ее Дугги. — В больницу я поеду. Просто… Меня дома подружка ждет…
Женщина скептически уставилась на него, заглянула в глаза, поняла что он говорит чистую правду. И после недолгих, опасливых колебаний приняла решение.
— Я отвезу вас в мою больницу, — сказала она. — Там вас осмотрят быстрее.
Она отперла фиксатор, сняла его, нагнулась, прижавшись щекой к рулю, чтобы засунуть железяку под сиденье. И от усилий, которых это потребовало, на миг закрыла глаза.
Чего Дугги и ждал. Он навалился на нее, придавив всем телом голову женщины к рулю. Несколько резких рывков его торса, и шея ее оказалась притиснутой к покрытой кожей стальной дуге, а Дугги все давил, давил, давил, покряхтывая от отчаяния и страха. Баба она была сильная, но повернуться ей было негде. Все, что она смогла — это скрести пальцами его плечи, однако ни до щекотного места, ни до больного дотянуться ей не удалось.
Когда женщина перестала дергаться, Дугги отпустил ее, и она опала с руля на сиденье, а после тело ее соскользнуло вниз, заняв там все место, какое было. Плача от боли в спине и ребрах, он стянул тело с педалей и затолкал, насколько смог, под пассажирское сиденье. А после включил двигатель.
На кольце торчавшего из гнезда зажигания ключа, болтался брелок — эскимосская лайка, мохнатая такая и раскраски самой правильной. Дугги всегда питал слабость к брелкам. У него даже коллекция их когда-то была, но, правда, она осталась в прошлом — вместе с альбомом карточек футбольного тотализатора и безделушками, набранными по упаковкам кукурузных хлопьев, — однако такая красивая лайка ему ни разу не попадалась, это было что-то особенное.
— Кончай херней заниматься, — громко приказал он себе.
Он доехал до железнодорожного моста на краю квартала, остановился на пустой стоянке для грузовиков. Потом отволок тело женщины к реке, к круто спускавшемуся в воду бетонному откосу, и стал ее раздевать. Дугги решил, что если ее найдут голой, полиция подумает, будто тут чего-то сексуальное было и начнет искать тех, кто уже попадался на таких делах.
