Мы сели вокруг овального стола, затем Энджи в двух словах представила меня и дала мне слово. Я слышал себя словно издалека:
— Господа, я приехал к вам с другого континента, я всегда испытывал любовь к вашей стране такую же чрезмерную, как и требования, которые я всегда предъявляю самому себе. Я не давал себе ни малейших послаблений во время учебы и усмирял свое честолюбие. Любовная история не имеет ни малейшего отношения к предприятию, пусть даже речь идет о любви к его хозяйке.
Мой взгляд упал на Сэндерса, он с улыбкой кивал головой. Я снова заговорил:
— Случилось так, что я стал счастливым мужем Энджи Фергюсон, но вам я хотел бы представиться исключительно в профессиональном плане, в качестве достаточно образованного инженера-химика, который надеется принести пользу компании.
Я еще раз высказал восхищение Америкой, рассказал о моих частых посещениях США и удивил их, заявив, что именно теперь мне предстоит столкнуться с настоящими трудностями. Отбросив мечты и теории, мне надо будет противостоять реальности. Я говорил о необходимости приобретения опыта и сообщил, что составил список мест для возможного размещения заводов в Германии, Нидерландах и Бельгии. Я высказал идею об открытии пилотного завода в Испании, в стране, которую я изучал год тому назад для компании «Шими Насьональ». А затем сам задал им вопрос о состоянии связей «Чаймиз Фергюсон» с Японией.
Члены совета, возраст которых приближался или переваливал за пятьдесят, слушали меня с невозмутимыми лицами. Ни одно из них не выражало никакой реакции на мои слова. Энджи сидела на председательском месте, была неподвижна, горда и ласкала меня взглядом. В конце моего выступления по залу прошел приятный шепот, некоторые члены совета встали и подошли ко мне, чтобы выразить свое расположение. Заседание закрывал Сэндерс. Мы пропустили по стаканчику в салоне. Люди разглядывали меня, окружили, расспрашивали, но весьма сдержанно. Мне показалось, что я уловил несколько доброжелательных взглядов.
На следующий день я познакомился с командой, которая занималась иностранными рынками. Я выбрал в качестве собеседника некоего Дэниела Гроша. После нескольких встреч я предложил ему стать моим заместителем. Вступив во владение своим кабинетом, я начал свою битву. Я чувствовал себя иностранцем в этой стране, в этом обществе, я старался не употреблять чисто британские слова и термины. В своих мыслях я торопился, хотел приспособиться к языку компании и подстроить свое мышление к американскому ритму и логике. Много времени не потребовалось, чтобы понять: по сравнению с предоставленными мне полномочиями мои знания были весьма ничтожны. Помимо Сэндерса, единственным моим союзником было время. Я вначале должен был смешаться с общей массой, чтобы потом выделиться из нее. У меня не было права на ошибку. Все надо было изучать снова: интонации, жесты, способ общения. В качестве официанта и чернорабочего я разносил подносы с блюдами, я наблюдал за другими на расстояния. Здесь же я очутился в священном месте. Надо было здесь остаться.
В течение первых месяцев мой мозг занимался синхронными переводами, я думал на французском языке, а говорил на английском. Несколько месяцев упорных умственных упражнений позволили мне начать думать на английском языке. В тот день, когда я принимал группу французских промышленников, я с радостью обнаружил, что забыл некоторые французские слова.
Из своей первой зарплаты я перевел четыре тысячи долларов старому Жану. Он поблагодарил меня любезнейшим письмом и сообщил, что собирался продать квартиру на улице Акаций, а потом свою и перебраться, как он давно хотел, на Лазурный Берег. Дядя спрашивал меня, не планирую ли я купить там большой дом, коль у меня есть деньги, чтобы выбрасывать их на ветер, как он написал. В таком случае, писал он, с удовольствием стал бы моим арендатором и смог бы принимать нас во время моих будущих поездок в Европу. Мне казалось, что всякие встречи Энджи со старым Жаном должны быть исключены. Мне следовало охранять участок моей лжи, поскольку Энджи нуждалась в этих прекрасных историях, она рассказывала их всем своим подружкам и заранее приглашала их, если они отправятся в Европу, посетить Мениль-ле-Руа.
У меня были моменты глубокого удовлетворения, ментальные оргазмы радости, которые сотрясали все мое существо. Незабываемым был разговор с генеральным директором «Шими Насьональ». Я действовал поэтапно, начав со звонка управляющему обществом в Париже, который долго вспоминал, кто я такой. Наконец на другом конце провода оказался президент фирмы. Он был вежлив и совершенно меня не знал…
— Господин Ландлер? Вы звоните из Лос-Анджелеса… очень любезно с вашей стороны. Рад вас слышать. Что именно вы хотите? Честно говоря, ваше имя я помню очень смутно.
— Господин президент, я работал в вашей фирме. Моя контора находилась в здании на улице Георга V. Я написал большую часть ваших выступлений, например вы произнесли их в ходе ваших визитов в Лондон и Гамбург. Все фразы, которые вы пожелали произнести на английском или немецком, также были написаны мной.
Он задумался:
— Ах да, конечно! Мсье Ландлер, ваши речи были весьма интересными… Я руковожу лучше, чем пишу, и мы с вами взаимно дополняли друг друга, не так ли? Что вы делаете в Америке? И зачем вы мне оттуда звоните?
— По торговым соображениям.
— Вот как, вы там занимаетесь переводами… Вы очень способны к языкам…
— Я являюсь руководителем европейского отдела «Чаймиз Фергюсон».
— Чего?
Я повторил эту фразу, испытывая при этом наслаждение до самых корней волос. Он пробормотал:
— Вы? Руководитель… «Чаймиз Фергюсон»… Но это мировой гигант!
Мне, конечно, следовало бы повторить: «европейского отдела», но я этого не сделал.
— Ну да.
— Дорогой мой мсье Ландлер, я ничего не понимаю. Разве вы не были у нас служащим? Мы вас, кстати, высоко ценили. Что с вами произошло?
— Я изменил жизнь. Я ушел из фирмы шесть месяцев тому назад. У меня не было времени позвонить вам, поскольку посчитал приоритетными дела наших филиалов в Германии.
— Но, мсье Ландлер, как… как вам удалось занять этот пост?
— В США мне наконец удалось утвердиться в профессиональном плане: здесь слушают тех, кому есть что сказать. Но есть и обстоятельство личного порядка… Я женился на мисс Энджи Фергюсон, которая после смерти родителей является единственной владелицей компании.
У генерального директора Дюпюи от этого перехватило дыхание. Я наслаждался, представляя себе его лицо, его взгляд. Он всегда считал меня послушным бараном, которого можно было стричь, я за него блеял…
— Мсье Ландлер, — произнес он сдавленным голосом, — не могли бы вы быть столь любезны и считать нашу фирму все еще своей. Примите уверения в нашем почтении… Мы были бы бесконечно счастливы…
— Я подумаю о вас, дорогой президент. Передавайте мое почтение мадам Дюпюи…
— Всенепременнейше, — пробормотал он хриплым голосом — Спасибо за звонок. Не забывайте нас…
В тот день я был абсолютно счастлив.
Моя жизнь была смесью умственного возбуждения и тревоги: постоянно подвергаясь мимолетным испытаниям, я постоянно боролся. Компания была у меня в голове, Энджи в моих объятиях, сердце мое билось с учащенным ритмом, я боролся с самим собой. Я старался быть гибким, сдерживал обидчивость, я излагал свои аргументы со скромностью и убежденностью. Я больше не был достопримечательностью, я стал полезным, ко мне стали прислушиваться. Дома, несмотря на настойчивость Энджи, я не уступал ей в вопросе с Африкой. Мне казалось глупостью покидать предприятия в тот момент, когда я начал пускать первые корни.
Стучались и праздничные дни. Встреча с Роем. В ходе одного коктейля, организованного в нашу с Энжди честь, я снова встретился с друзьями из теннисного клуба. Стоя в кругу своих почитателей, привычной для него аудитории, Рой в точности повторил удивление Кэти, когда она узнала о нашей свадьбе. Он устроил такое представление, что я почувствовал его ревность. Он пожелал удачи и энергично похлопал меня по спине. Джуди надулась и горько бросила мне: «Плут». А Рой каждые пять минут возвращался к этой теме: «Я вот все думаю, как вам это удалось… За такой короткий срок… У вас есть какой-то секрет».
— Удары молнии не поддаются объяснению.
Они смотрели на меня с удивлением и даже с некоторым подозрением, от которого мне становилось не по себе.
В течение нескольких месяцев работы в компании руководитель экономической службы пытался саботировать мою работу, называя мои проекты теорией. Я старался умаслить его, был любезен и открыт для споров. Одному Богу известно, сколько сил я приложил, чтобы ему понравиться!
